Карамельные дюны

Коллектив был взбудоражен и возмущен. Пугала неопределенность, особенно экономическая, поскольку затеи программного директора явственно пророчили катастрофический спад рейтинга с неминуемым снижением прибыли от рекламы.

Возмущенные реплики раздавались лишь первое время, и то как-то робко и неконкретно, Смолин словно принес с собой вирус боязливости: сотрудники стали друг другу не доверять, Тот, кто еще имел смелость критиковать руководство, делал это очень осторожно, даже с опаской. Большинство предпочитало не лезть на рожон и притвориться сторонниками новой власти. И только уборщица баба Таня с завидным откровением ругала программного директора на чем свет стоит.

— Все проблемы от низкорослых мужиков. А этот еще и лысый, как пень. Маленький мужичонка богом обижен, из кожи вон лезет, чтобы самоутвердиться.

— Не стоит так категорично, Татьяна Николаевна, — осторожно пытались свернуть опасную тему сотрудники.

— У него комплексы от сознания собственной ущербности, вот и бесится, — продолжала баба Таня, намывая пол. — Сам сморчок, а пыжится, словно что-то из себя представляет. Цепь золотую на дохлую шейку нацепил, боты до блеска начистил, часы сменил, галстук… Только внешняя мишура самого не преобразит, ущербность-то внутри осталась, ее оттуда не вытравишь.

Уборщица говорила громко, ничуть не стесняясь своих оппозиционных взглядов. Если бы Алик в это время находился на месте, он обязательно бы услышал глас народа. На радость коллективу, Смолин находился в отъезде, но тем не менее присутствующие спешили удалиться, чтобы не быть причастными к провокационному разговору. Про себя сотрудники соглашались с бойкой бабой Таней, уважали ее, но поддержать хотя бы кивком головы — боже упаси, уволят еще. Ей-то что? Она уборщица, и терять ей нечего. Без работы с такой профессией остаться невозможно. Поэтому говори что хочешь, разве что не в глаза шефу.

Передачи закрывались пачками. Освободившееся эфирное время заполнялось сырым и скучным материалом. Смолин как нарочно губил самые лучшие программы, оставляя без работы профессионалов. Алик лично где-то находил новых сотрудников, которые старательно ваяли продукцию для эфира.

Первой не выдержала Снегирева. Ей в какой-то степени бунтовать было легче, чем остальным: от эфира отстранили, и в «Пыли» она держалась практически на волоске. Накануне программный директор распорядился закрыть утренний блок, который являлся визитной карточкой радиостанции, — рекламное время в нем оценивалось наиболее высоко. Не то чтобы Алик был безнадежным дебилом, который не понимал экономической выгоды от этого блока. Передача имела успех, но была создана его предшественником, а это раздражало.

— Вы вообще кто? — вытаращил Смолин глазенки из-под очков в стильной оправе.

Майя равнодушно молчала. Иной реакции на свой демарш не стоило и ожидать.

— Кто, я спрашиваю? — допытывался разъяренный Алик.

— Я полагаю, вы знаете.

— Не пререкайтесь, отвечайте на вопрос, когда вас спрашивает директор.

— Майя Снегирева, радиоведущая.

— Именно что. Рядовая ведущая. Ваше дело — исполнять приказы, а не обсуждать их и тем более делать замечания. Что вы смыслите в организации вещания и в управлении предприятием в целом? Может, у вас большой опыт руководства? Или есть специальное образование? Кстати, что вы заканчивали, хотел бы я знать?

— Санкт-Петербургский университет, факультет журналистики.

— Вот именно, — после некоторой паузы выронил Алик. Слова Снегиревой оказались для него неожиданностью, и, чтобы взять реванш, Смолин попытался поддеть: — Журналистики… — протянул он насмешливо. — Было бы у вас образование менеджера, я бы еще понял. А то какая-то журналюшка лезете указаниями, касающимися администрирования!

— Факультет менеджмента и экономики. Второе высшее при том же университете, — произнесла Майя, на что у Алика не нашлось слов, лаже язвительных.

— Идите, — сказал он севшим голосом. — Идите, работайте.

Майя

Работа не приносила никакой радости, и не только из-за самодурства Смолина. Майя бы его вытерпела, если бы погрузилась в работу, но делать на радиостанции ей было нечего. От вынужденного безделья и неприкаянности Майя сильно выматывалась, приходила домой в дурном настроении и выжатая, слоимо лимон. Как назло, Сергей становился с каждым днем все более придирчивым и невыносимым. Если раньше муж обижался ни на что в силу собственного плохого настроения и его недовольство было неопределенным, то теперь он стал предъявлять ей конкретные претензии: «У тебя слишком много своих интересов, ты не обращаешь на меня внимания, мы встречаемся только с твоими друзьями, ты полностью поглощена работой, у других жены дома сидят, пироги пекут и салфетки вяжут, а ты…» И это бесконечное «ты, ты, ты…».

«Я не против, если у тебя тоже появятся увлечения или ты разделишь мои. Внимание тебе я уделяю, но ты — не центр Вселенной, и вращаться вокруг тебя я не могу — самому же станет скучно. Где они, твои друзья? Я буду только рада, если они появятся. Не работать я не могу, и деньги нам не помешают жить в полном достатке, как ты хочешь. В кулинарии продаются чудные пышки, а крючком вязать я не умею, уж извини».

Такие диалоги у них повторялись по нескольку раз. Беспредметные и ни к чему не приводящие. Майю они только угнетали, она пыталась перевести разговор в конструктивное русло, но с Сергеем это не представлялось возможным: он, как нарочно, пытался говорить ни о чем, вываливая на жену сплошные обвинения без всяких предложений, как исправить ситуацию. У Майи появилась догадка, что Сергей вовсе не желает что-либо менять. Он язвит и старается ужалить для того, чтобы выместить на ней обиды из-за собственных неудач. Но она постаралась прогнать эту мысль: все-таки ее муж не такой, он не станет этого делать. Она не случайно его полюбила, и было за что. «Это у него возраст такой, пройдет время, и все образуется», — успокаивала себя Майя.

В карьере кризис. Искать поддержку в семье? Благо семья есть. Кинуться на шею мужу и осесть дома, зализывать раны. Какой-никакой, а достаток у них есть — на жизнь хватит. Сергей не будет считать ее неудачницей, звездой-однодневкой. Он ни слова не скажет. Напротив, муж только обрадуется, если его Майя перестанет «звездить» и возьмется за ум.

«Ну уж нет! — разозлилась Майя. — Лучше податься в секретари и считать дни до зарплаты, чем повиснуть на шее мужа и превратиться в домашнюю курицу».

Большинство женщин, теряя работу, стараются всеми силами удержаться в семье как в источнике материального достатка. Майя, напротив, решила ни в коем случае не сдаваться и держаться на плаву, что бы ни произошло.

Сережка появился в то время, когда Майя собирала букеты поклонников. Избалованная вниманием красавица с восточными глазами, обрамленными длинными густыми ресницами, так и не заметила бы его в шумной студенческой компании, отмечавшей окончание летней сессии. Тихий, молчаливый, ничем не приметный Сергей Снегирев обладал редкостной настырностью и упрямством в достижении цели. Терпения ему было не занимать, и он всегда доводил дела до конца, за что бы ни взялся. Майя ему крепко запала в сердце, и он методично стал ее добиваться: цветы, стихи, комплименты. Снегирев ухаживал красиво, говорил искренне потому, что влюбился по-настоящему.

Он был почти идеальным мужем: нежным и заботливым, его не нужно было ни о чем просить, потому что Сергей чувствовал настроение и старался исполнить желания дражайшей супруги. К концу четвертого года счастливой совместной жизни что-то надломилось в их отношениях, и от прежней идиллии не осталось и следа. Все чаще Сергей придирался по пустякам, цеплялся к словам, корил за все, за что только можно было укорить. Почему он стал таким, Майя не понимала.

* * *

Альмира сидела в абонентском отделе компании «Никс» и одаривала проходящих лиц мужского пола кокетливым взглядом узких глаз. Ей очень шла ее серая со стразами трикотажная кофточка, «резиновые» джинсы цвета индиго, подчеркивающие аппетитные ножки, туфли с длинными носами на хрупком каблучке. И вся она была такая кругленькая, до умиления похожая на пупса.