Караоке для дамы с собачкой

— Как мило ты об этом рассказываешь, — улыбнулся Лукьянов, по неведомой причине происходящее ему очень нравилось. Я, напротив, не испытывала ни малейшего удовольствия, прежде всего потому, что Лукьянову не верила. Мало того, полученная от него информация гроша ломаного не стоила.

— Как есть, так и рассказываю, — отмахнулась я. — А сдать тебя могли лишь твои хозяева. Так в чем ты хочешь разобраться?

— Хорошо. Я хочу знать, кто убил Светлану? Кто конкретно, понимаешь?

— Понимаю. Узнаешь, и что?

— Сверну ему шею и попробую смыться.

— Тебя интересует исполнитель или тот, кто отдал приказ?

— Хватит исполнителя. Так что можешь быть спокойна, если приказ отдал твой Дед, его шея не пострадает.

— Ты же утверждал, что ее убил Тагаев?

— Оставить голову на плечах твоего любовника я не обещаю. Если честно, пристрелю его с удовольствием.

— Ага, только особо не торопись, а главное — береги задницу, если он тебя найдет, с головой тоже не отпустит.

— Когда в деле замешана женщина, — подмигнул Лукьянов, — все становится слишком личным. Ты не находишь?

— Я все больше теряю. Значит, в гостинице ты застал Филиппова уже мертвым? Должна тебя разочаровать. Официантка разговаривала с ним после ухода Тагаева.

— Ты в этом уверена? — вновь улыбнулся Лукьянов. Его улыбка начала вызывать у меня тихое бешенство. — Ты уверена, что она говорит правду?

— Зачем ей врать?

— Чтобы выгородить Тагаева, разумеется.

— У нее не было времени, чтобы все это выдумать.

— Кому-то хватило двух минут, чтобы позвонить ей и предупредить: если она не скажет то, что сказала вам, до вечера не доживет. У твоего дружка отменная репутация, уверен, девушка повторила слово в слово то, что ей велели.

— Если бы ты назвал хоть одну причину, по которой Тагаев мог убить Филиппова, причем сам и так по-дурацки, я бы, возможно, поверила.

— Вот и давай разбираться, — предложил он.

— Ты пришел, увидел труп и оставил мне записку, — разглядывая ногти, напомнила я.

— Оставил. Чтобы ты по-настоящему заинтересовалась этим делом. Чтобы оно стало личным. Ты очень забавный человек, — продолжил Лукьянов, разглядывая меня с довольно странным выражением на физиономии: смесь любопытства и жалости. Не очень-то это приятно для моего самолюбия, впрочем, не оно меня сейчас заботило. — Ты веришь в справедливость. Ведь ты веришь?

— Не очень.

— Это ты сейчас так говоришь. Возможно, я не так поставил вопрос. Тебе хочется верить. Тебе постоянно чего-то хочется: то любить, то восстанавливать справедливость. Не знаю, что это, блажь или свойство характера, для меня важно одно: ты докопаешься до истины, по крайней мере, попытаешься. И твоя большая любовь к Деду, а также к твоему дружку никакого значения не имеют. Истина дороже, — засмеялся он. — Правда, когда истина открывается… но сейчас не будем об этом. Так вот, из-за этой твоей непроходимой глупости я и пришел. Я уверен, ты не сдашь меня и будешь старательно копаться в этом деле, а я тебе помогу. Цели у нас разные, но некоторое время мы вполне можем побегать вместе. Согласна?

— Еще бы. А жить ты собираешься у меня? Я это к тому, что, может, установить дежурство по очереди? Ребятишки явились по твою душу…

— Они мало чего стоят, поверь мне. Обычные дегенераты, ума хватает лишь на то, чтобы ломать кости.

— Иногда дуракам везет, а мои кости мне нравятся.

— Мне мои тоже. Не возражаешь, если я приму душ? — вдруг спросил он.

— Валяй. Я пойду спать. В моей квартире ты должен хорошо ориентироваться, так что объяснять тебе, что здесь и где, не стоит.

— Спокойной ночи, дорогая, — сделал ручкой Лукьянов и удалился, а я стала подниматься в спальню. — Эй! — окликнул он. — Забыл спросить: а где зверь?

— У подруги.

— Жаль. Я надеялся увидеться с ним.

— Приличной собаке это ни к чему.

— Дорогая, не забывай, что это я подарил тебе таксу, и ты даже назвала его в мою честь. У людей есть дети, а у нас с тобой собака.

— Пожалуй, стоит подать на алименты, — согласилась я. Лукьянов наконец-то скрылся в ванной.

Я устроилась на постели, запретив себе о чем-либо думать. С души воротило от Лукьянова, от его рассказов и от себя самой. Однако кое-что следовало проверить, например, показания девушки из гостиницы. В общем-то, ничто не мешало Тагаеву позвонить ей и заставить сказать то, что она нам тут же и рассказала. Однако причина, по которой Тагаев мог убить Филиппова, по-прежнему виделась весьма и весьма смутно. Абсолютная чушь. Правда, была еще папка. Что, если в ней нечто такое, из-за чего Тимур решил рискнуть? Некая информация, которая оправдывала риск. А откуда ее получил Филиппов? Да откуда угодно. К примеру, привез эту папку из Москвы и даже специально явился для этого. Но мог получить ее и здесь. От кого? От Деда? А если не от Деда, а, к примеру, от Никитина? Или от того же Тагаева. Но в изменившейся ситуации тот предпочел ее вернуть. Если бы я знала, что в папке, то разобраться, что за хрень творится вокруг, было бы гораздо проще. Тагаев утверждает, что там обычные документы по строительству. Кстати, и это может быть правдой. Хотя бы чисто теоретически. Филиппов встречался здесь с Тагаевым и Ларионовым. Возможно, вел переговоры. Или торговался? И предметом их торга вполне могла стать красная папка. Лукьянов приходил в гостиницу для того, чтобы забрать ее, да вот беда, Тагаев его опередил. Вполне приличная версия. И сейчас Лукьянов будет искать не убийц предполагаемой возлюбленной, а все ту же папку. Он считает, что с Тагаевым нас связывает нежная дружба, и надеется через меня подобраться к Тимуру. Может, стоит рассказать парню, как мы расстались, чтобы он зря не мучился?

Тимур утверждает, что Светлану убили по приказу Деда, якобы для того, чтобы избавиться от Лукьянова, Лукьянов кивает на Тагаева, а у меня сильные подозрения, что убил ее сам Лукьянов с неясной пока целью. «Разберемся», — оптимистично решила я и услышала, как Лукьянов прошел в спальню напротив, сказал: «Спокойной ночи», и закрыл дверь. Подобная наглость прямо-таки изумляет. Ладно, если сюда нагрянут московские мальчики, это его проблемы. Мне-то вряд ли нанесут увечья, учитывая особое расположение ко мне Деда.

С этой мыслью я повернулась на правый бок и вскоре заснула. Глаза я открыла уже под утро, за окном то ли дождь, то ли снег, в комнате серые сумерки. И вдруг меня поразила мысль, что Лукьянов рядом. Вот он, в комнате напротив. Достаточно открыть дверь или позвать погромче… Сколько ночей я об этом мечтала: позвать погромче, дверь откроется, и он войдет. Потом усердно его забывала. Вроде бы даже ненавидела. И убить хотела вполне серьезно, потому что он гад и сволочь. Хотя на самом деле хотела другого, того, чего хотят все бабы: чтобы пришел, пустил слезу, бухнувшись на колени, а я, обняв и все простив, совершила что-нибудь героическое. Или глупое. К примеру, сбежала бы с ним на Шпицберген. Хотя я даже не знаю, где это.

И вот теперь он нахально является, скалит зубы и даже рассказывает о подружке, которую вроде бы любил и желает отомстить за ее смерть. И что я? А я ничего. Голову ломаю, что там в красной папочке.

С этой мыслью я поднялась и пошлепала вниз. Вдруг мне стало ясно, что уснуть я уже не смогу. Я выпила стакан теплого молока, очень жалея, что Сашки нет рядом. Без него моя жизнь начисто лишена смысла.

От большой тоски я даже включила телевизор, все-таки кто-то жужжит над ухом, потом подумала и налила себе мартини, прихлебывала из стакана по глотку и таращилась в окно, где, как всегда, не было ничего интересного.

— Глазам не верю, — сказал Лукьянов, появляясь в кухне в Дедовом махровом халате, сколько же народу бродило в нем по моей квартире: Дед, Тагаев, человек пять залетных граждан, теперь вот Лукьянов. — Ты ж терпеть не могла вставать в такую рань?

— Я и сейчас терпеть не могу. Твое внезапное появление лишило меня покоя и сна, соответственно, тоже.

— Об этом ты сейчас и думаешь?

— Сейчас я думаю о том, что стоит купить новый халат, тот, в который ты облачился, вызывает у меня массу воспоминаний, а я по понедельникам начинаю новую жизнь. Ты сам-то чего вскочил ни свет ни заря?