Каратель богов

– Положите контейнер на напольный детектор! – отдали нам хозяева очередной приказ, который я также не замедлил исполнить. Ничего не попишешь, раз надо, значит, надо.

По белому фону детекторного экрана четырежды неторопливо проползла черная полоса – взад-вперед и вправо-влево. Я проследил за ней безразличным взглядом, ибо ничего, кроме антикварной картины, в пенале не было. Сам же он являл обычный и тоже в некоторой степени антикварный тубус для больших чертежей – неудобных в обращении бумажных листов, от которых чертежники полностью отказались пару десятилетий назад, после того, как перешли на голографические проекторы.

Результатом проверки нашего груза стали открывшиеся вторые ворота. За ними оказался бывший гостиничный холл, а ныне – нечто вроде приемной. И выглядела она точь-в-точь так, как должно выглядеть подобное помещение у хозяина, напрочь лишенного гостеприимства.

Все здешнее убранство – а, вернее, почти полное его отсутствие – указывало на то, что гостям в «Ласточке» рады ровно настолько, насколько за Барьером радуются появлению на пороге дома почтальона или рассыльного. Никакой мебели, даже простенькой скамьи! Лишь голые, отделанные бледно-зеленым мрамором стены, такой же мраморный пол и две симметрично расположенные лестницы, ведущие на огороженный балюстрадой внутренний балкон. Поднявшись на него, можно было затем попасть в помещения второго этажа. Также с балкона было удобно вести огонь по главному входу в случае вероятного вражеского прорыва. Не говоря уже о том, чтобы держать оттуда на прицеле гостей. Чем и занимались сейчас трое стоящих там телохранителей Барклая.

Четвертый член комитета по встрече тоже был при оружии, но держал свой ИПП за спиной, а «Страйк» – в кобуре. Что ему явно не нравилось. С этим неприветливым типом нам, очевидно, и предстояло общаться. Он поджидал нас у торчащего в центре зала голографического терминала – главной и единственной детали ее минималистичной обстановки. Человека, подпадающего под описание Дровосека, в холле не наблюдалось, но я рассчитывал, что он все-таки предстанет пред нами лично. Почему бы нет, ведь мы пожаловали к нему с уникальным штучным товаром, на который ему вот уже двое суток безумно хотелось взглянуть.

– Мир вашему дому! – перекрестившись, изрек я с порога. Иными словами, продолжал старательно изображать из себя Магога, которого тут могли знать. Вектор и Астат также перекрестились, но сделали это, скромно помалкивая и держась позади меня. – Извините, ежели мы малость опоздали. Насилу из Москвы вырвались; сами знаете, какое там у тамбура порой бывает столпотворение… – И, сняв с головы шлем, я обратился к человеку у терминала: – Так кому тут картину-то показывать? Тебе, что ли? Сроду бы не подумал, что ты спец в живописи…

Последний комментарий я обронил на случай, если встречающий нас представитель Барклая уже имел дела с Магогом, и потому Магог мог позволить себе в адрес этого шапочного знакомца легкое панибратство. Если же мы с ним прежде никогда не встречались, тоже не беда: пускай думает, что я просто зубоскалю, отыгрываясь за чересчур придирчивый шмон на входе.

«Знакомец» промолчал и вообще не изменился в лице, оставив меня гадать, виделся он со мной раньше или нет. Жестом велев нам оставаться на месте, он отступил к терминалу, активировал его и сгенерировал напротив нас голографическую проекцию человека в полный рост. Возникший таким образом в холле восьмой участник переговоров присутствовал здесь лишь виртуально, зато оригинал, с какого он был списан, являл собой нужную нам личность. Вопрос только в том, где она сейчас прячется. Но явно где-то поблизости – если бы сигнал поступал сюда издалека, вряд ли изображение было бы таким четким.

– Кто ты такой? – спросил перво-наперво Дровосек, смерив меня недоверчивым взглядом.

– Раб божий и слуга Дьякона Магог, – ответил я, после чего представил остальных: – А это мои единоверцы Елам и Хет. Они помогли мне раздобыть для тебя картину.

– Как все, однако, любопытно складывается! – заметил на сей счет хозяин. – А куда же подевался этот ваш четвертый… как его… Цигун?.. Циан?.. Цефей?

– Возможно, ты имеешь в виду нашего единоверца Цефона? – Я насторожился, пытаясь понять, куда клонит Барклай. И откуда, черт побери, ему известно имя сектанта, который, по замыслу Дьякона, не должен был добраться до Чернобыля. Или все-таки должен был, и двое суток назад я неверно истолковал, казалось бы, совершенно очевидные факты?

– Да-да, о Цефоне я и толкую, – подтвердил Дровосек. – Так где же он, позвольте вас спросить?

– Цефон, царствие ему небесное, пал смертью храбрых вчера вечером, когда мы прорывались к Курчатнику, – ответил я, придав лицу и голосу скорбное выражение. – Он прикрывал нам спины и, к великому сожалению, был растерзан стальными тварями на подходе к тамбуру. – И, перекрестившись, подытожил: – Да упокоится с миром наш брат по вере Цефон в той многогрешной земле!

Липовые Елам и Хет все так же молча последовали моему примеру.

– М-да, и впрямь, чем дальше, тем все любопытнее и любопытнее… – Вопреки ожиданиям Барклай не стремился показываться нам на глаза, чтобы взглянуть на «Вирсавию» и самолично произвести ее экспертизу. Более того, складывалось впечатление, что в данную минуту она его вообще не интересовала. А интересовали Барклая почему-то мы. Вернее, тот из нас, кто здесь и вовсе не должен был сейчас находиться.

Но если мы вызывали у Дровосека подозрения, зачем тогда он нас сюда впустил?

(Что-то явно идет не так. Или я где-то напортачил, или в дело вмешался случай. Один из тех случаев, которые невозможно предугадать в принципе, если вы не владеете нужной для такого прогноза информацией. Подобное в моей работе случается. И не сказать, чтобы редко. Насколько бы аккуратным и опытным ни был водитель, его автомобиль не застрахован от прокола колеса и прочих дорожных неприятностей. Насколько бы тщательно ни просчитывал я свою тактику, мне приходится опираться лишь на те данные о противнике, какие я ухитрился добыть. Но даже, когда их бывает много, они все равно представляют собой лишь фрагменты общей картины, по которым я старательно пытаюсь воспроизвести ее целостность. Сделать это в общих чертах, как правило, удается, но вот с восстановлением мелких деталей в таком деле возникают трудности. И ладно, если все упущенные мной мелочи незначительны. Увы, бывает и так, что среди них оказываются ключевые подробности складываемого мной пазла.)

– Так что мы решим насчет картины? Она тебе нужна или как? – осведомился я, делая вид, что начинаю терять терпение. В действительности сейчас я был уравновешен и сконцентрирован, будто подкрадывающийся к жертве хищник. И пусть ее поведение меня настораживало, моя стая была готова к атаке, и отступление грозило нам куда большими потерями, нежели последний, стремительный рывок вперед.

– Разумеется, ваша картина мне нужна, если, конечно, это и впрямь подлинник, – ответил виртуальный Барклай. – И не только картина, но и вы трое мне также очень нужны. Точнее, не столько мне, сколько моему деловому партнеру Дьякону. Уверен, ему будет чертовски интересно узнать, как это вдруг один из его людей позавчера умер, а сегодня чудесным образом воскрес и выполнил порученное ему задание.

После этих слов голографическое изображение Дровосека сменилось огромным двумерным экраном. Он был разделен на четыре части, на которых демонстрировались фотографии растерзанного трупа в доспехах Пламенного Креста. Как стало понятно, одного и того же трупа, но запечатленного с разных ракурсов. Вид у него был весьма непрезентабельный. У мертвеца полностью отсутствовала левая рука и наполовину – правая нога, оторванная аккурат в коленном суставе. А вот голова и лицо оказались на удивление неповрежденными и легко поддавались опознанию. Настолько легко, что я моментально понял, чьи останки нам показывают.

Мои!.. Или, вернее, того праведника, который в данную минуту находился в «Ласточке» живой и ничуть не покалеченный…

Я всегда стремился максимально походить на тех людей, чей облик принимал. Но сегодня моя педантичность оказала мне медвежью услугу. Даже одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: кто-то из нас двоих – Магог или я – однозначно не тот, за кого он себя выдает. А поскольку первый был мертв и посему лишен всякой мотивации лгать, это обвинение автоматически переадресовывалось мне. И то обстоятельство, что я пришел в Чернобыль не с Деданом и Аркеем, а с неизвестными Еламом и Хетом, играло категорически не в мою пользу.