Караул под «ёлочкой»

– Верно, - эхом отозвался Антон.

– Значит, чтобы Бехтерев оказался в своем кабинете, а не чаевничал у вас в отделении, вас, Антон, нужно было убрать из испытательного корпуса, - с абсолютной уверенностью в голосе констатировала Ульяна.

– Но Бехтерева в ту ночь вообще не было в кабинете!
– возразил Макарьев.
– Он был на смотровой площадке!

– Но потом он вернулся в свой кабинет. Здесь его и настиг убийца... Чтобы вы не стали случайным свидетелем убийства, вас очень своевременно отослали в наряд к ракете. И в нужный момент фактически подставили под пули душманов.

– Вы что, всерьез считаете, что Лопатин - шпион?

– Макарьев, наконец, сообразил, к чему клонит Ульяна, и не сдержавшись, захохотал.
– Наш капитан Лопатин?! Наш Александр Васильевич?!

– Я не говорила, что Лопатин - шпион, - сухо возразила Ульяна, обижено поджав губы.
– А вот поинтересоваться как-нибудь невзначай у вашего капитана, как ему пришла в голову гениальная мысль послать вас в караул к ракете именно в ночь перед стартом, я думаю, стоит. Очень уж любопытное совпадение: тот, кто может помешать убийству майора или стать нежелательным свидетелем, сам оказывается под душманскими пулями.

– Не обижайтесь на меня, Уля, - миролюбиво сказал Антон, чутко уловив перемену в настроении собеседницы.
– Знаете, мне уже порядком поднадоел за последние пару дней весь этот детектив с моим участием. Самое неприятное знаете что? То, что подозревать приходится людей, которых я хорошо знаю. Мерзко это все как-то...

– Наверное, вы правы, - Ульяна понимающе склонила голову.
– Но ведь и в белых перчатках это дело не распутаешь...

– Да, в грязи нам с вами придется покопаться изрядно, - с брезгливой гримасой согласился Макарьев.
– Но сегодня... Сегодня давайте просто отдыхать и говорить о чем-нибудь приятном. Уговор?

– Уговор, - глаза Ульяны снова весело блеснули.
– Тогда о чем будем говорить?

– Расскажите мне о себе, - попросил Макарьев.
– Я вот совершенно ничего о вас не знаю...

– А я - о вас, - Ульяна улыбнулась.
– Что-то на меня совсем непохожее: гулять под руку по вечернему городу с абсолютно незнакомым молодым человеком.

– Так уж совсем и незнакомым?
– не поверил Макарьев.

– Не скрою, - Ульяна подняла на него смеющиеся глаза, - смутные слухи о ваших подвигах, Антон, доходили до роты связи... Но это были, наверное, очень преувеличенные слухи?

– Поэтому мне ничего не остается, как рассказать о себе всю правду, - в тон ей закончил Макарьев.

И они отправились гулять. Антон рассказывал веселые истории из своей студенческой жизни. Ульяна смеялась и в ответ рассказывала свои смешные истории. Так, весело болтая, они сходили к Сырдарье, а потом долго бродили по улицам вечернего города, пока Ульяна твердой рукой не изменила их маршрут и они не оказались у дверей женского общежития.

Ущербная желто-голубая луна висела над городской телебашней, чем-то напоминающей металлический скелет огромной ракеты. Высокое небо было усеяно мириадами звезд, похожих на рассыпанный по черному бархату золотой песок. Прилетевший с севера прохладный ветерок мягко и нежно шелестел в листве невысоких деревьев.

Макарьев, исподтишка бросая короткие взгляды на Ульяну, любовался идущей рядом девушкой. Ульяна была не просто красива. Антон интуитивно чувствовал в ней что-то свое, родное, домашнее, но одновременно свободное и грациозное. Ее лицо было по-особенному нежным, чистым, лучилось добротой и очарованием. Даже сейчас, в сумерках, лейтенанту было тепло и солнечно от лучистых глаз девушки, от ее длинных черных ресниц, окаймляющих большие и озерно-чистые голубые глаза. Сердце сладко сжималось, подчиняя свой ритм нежному тембру ее голоса.

Ульяна отпустила локоть Антона и посмотрела на светившиеся окна второго этажа:

– Моя соседка уже вернулась домой. И, наверное, меня ждет. Мне пора идти, Антон.

– Может, еще погуляем?
– Макарьеву никак не хотелось расставаться.

– Становится прохладно, - Ульяна зябко повела плечами.
– Да и поздно... Который, кстати, час?

Антон поднес часы к лицу:

– Детское время - половина двенадцатого.

– Половина двенадцатого?!
– испуганно охнула Ульяна.
– Антон, как же вы будете добираться домой?

– Ерунда, - отмахнулся Макарьев.
– Ровно в полночь до сто тринадцатой площадки идет попутный автобус. Я как раз успеваю.

Несколько секунд они стояли молча, глядя друг другу в глаза.

– Это был очень хороший вечер, Антон, - наконец, нарушила молчание Ульяна.
– Спасибо.

Макарьев осторожно взял пальцы ее рук в свои ладони:

– Это был чудесный вечер, Уля. Наверное, самый замечательный в моей жизни.

Ульяна осторожно освободила пальцы из его рук и шагнула к двери:

– До свидания, Антон.

– Уля, - Макарьев сделал шаг следом.

Ульяна обернулась. Ее лицо оказалась рядом с лицом Макарьева.

– Уля, можно я завтра зайду к вам на командный пункт?
– Антон задохнулся от жаркого волнения.

– Конечно, можно, Антон, - уголки губ девушки снова тронула озорная улыбка.
– Приходите где-нибудь ближе к обеду. Нам ведь еще нужно найти вражеского шпиона, вы не забыли?

И они оба весело рассмеялись.

19.

2 сентября 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

Монтажно-испытательный корпус 1А.

Следующее утро началось для Антона Макарьева с работы на грузовом космическом корабле «Прогресс». Проверки бортовых систем грузовика шли непрерывным потоком, и только ближе к полудню у Антона появилось время, чтобы немного отдохнуть. Макарьев внимательно оглядел монтажный зал и направился к соседнему стенду, на котором готовили к консервации запасной корабль «Союз ТМ». Среди работавших около космического корабля гражданских специалистов и офицеров лейтенант заметил худощавую фигуру капитана Лопатина.

Этой весной капитану Александру Лопатину исполнилось тридцать два года. Это был среднего роста крепко сбитый человек со скуластым и несколько удлиненным лицом. Крупный прямой нос и тонкие, бледные и почти незаметные губы с чуть загнутыми вниз кончиками придавали его лицу выражение вечной насупленности и недовольства окружающим миром. Лопатин славился в части своим спокойным и флегматичным характером. Его редко видели улыбающимся, но еще реже видели раздраженным или повышающим голос на кого-нибудь из подчиненных. Даже разносы провинившимся солдатам и младшим офицерам Лопатин умел устраивать ровным и бесстрастным тоном. Но этого расчетливого и беспощадно точного в оценках бесстрастия многие опасались гораздо больше, чем горячей эмоциональности подполковника Глуховцева.