Караул устал

Танкисты сражались храбро и умело, но война есть война, и плохо бы им пришлось, если бы не умный пёс Шарик. Что он только не делал, Шарик: и донесения передавал, и запчасти приносил, и показал путь в непроходимом, казалось бы, болоте, и проводил по минным полям, и даже поймал немецкого разведчика, прятавшегося в старой заброшенной усадьбе и посылавшего по рации сведения о передвижении польской армии. Разведчик и прятался, и отстреливался, но Шарик ловко уворачивался от пуль, потому что знал, куда и как будет стрелять враг. Он мог читать мысли, Шарик, потому что был не простой собакой, а инопланетянином, посетившим Землю с целью определить, достигла ли земная цивилизация уровня, допускающего открытый контакт. Решил, что рановато будет. Слишком много на земле фашистов и прочих нехороших людей. И как-то незаметно для себя привязался к польскому мальчику Янеку, который искал своего пропавшего отца, польского офицера, на сибирских просторах.

В три часа ночи я проснулся. Огонь, крысы и прочие атрибуты кошмара. Опять. Ну, бывает. Верно, реакция на «Зубровку». Или нет?

На экране телевизора белый шум. Уснул я, уснул, вот и приснился Шарик — инопланетянин. А вот с какой серии уснул — не знаю.

Выпил полстаканчика «боржома», и отправился в спальню.

Глава 11

17 мая 1979 года, четверг

Уроки истории, уроки пения

В половине девятого пришёл Женя.

— Вы, Михаил Владленович, в посольство не звонили?

— Нет. Зачем?

— Ну, инструкции получить…

— Какие инструкции? Я не сотрудник посольства, какие у посольства могут быть насчет меня инструкции?

— А я звонил. Мне так и сказали: вы в посольстве не работаете, обстановка спокойная, поэтому связывайтесь со своим руководством.

— Ожидаемо.

— А как связаться, если связи нет?

— Посольство вам свою линию не даст, с чего бы. Потому не паникуем, и ждём. Гуляем. Знакомимся с городом. В музей можно сходить, их в Варшаве много. Я вот хочу сходить в музей Ленина, Владимира Ильича. Музею отвели дворец Пшебендовских—Радзивиллов, будет очень любопытно посмотреть, что и как. Вы знаете, Женя, что Ленина в Польше посадили в тюрьму? Не как революционера, а как русского шпиона, между прочим.

— Это почему? — заинтересовался Женя. — Польша же нашей была, российской?

— Польша была поделена между Австрией, Германией и Россией, — поправил я Иванова. — Ленин в четырнадцатом году жил в Галиции, на земле Австро-Венгрии. Началась Первая Мировая, его и арестовали. Письма в Россию пишет во множестве, деньги из России получает, странные типы к нему ходят — чем не шпион? Правда, через неделю разобрались и выпустили, помогли друзья в австрийском парламенте. У вас есть друзья в австрийском парламенте, Женя? Так, на всякий случай?

— Нет у меня друзей в австрийском парламенте, — невесело ответил Женя.

— Не беда. У меня есть. Отличные люди, коммунисты, настоящие ленинцы. Вы ведь коммунист, Женя?

— Конечно!

— Я комсомолец, вы коммунист, и мы до сих пор не посетили музей Ленина! Ай, нехорошо. Но мы, конечно, исправим эту оплошность, извинительную лишь тем, что турнир был важный, турнир был напряженный. Вот сейчас позавтракаем — и в музей! Тут недалеко, пройдём сначала через площадь, потом немного пешком по улице, а там и дворец. Или возьмём такси, и никаких проблем!

— Проблемы есть, — сказал Женя.

— Какие?

— Час назад меня спросила… как там её, дежурная, что ли. Спросила, буду ли я продлевать оплату номера? Если нет, то в полдень нужно освобождать помещение. Выезжать то есть.

— Да, меня тоже спрашивали. Оргкомитет оплачивал только дни турнира. Турнир завершён, оплата прекратилась, участники разъехались, всё логично.

— Мы бы и разъехались, сейчас бы сидели в самолете, ожидая взлёта. Так ведь не можем лететь! Рейсы отменены.

— Ну, завтра полетим. Или послезавтра.

— А до завтра где ночевать? И до послезавтра?

— У вас совсем не осталось денег?

— Не осталось. Я же говорил — купил на все злотые подарки.

— Да, помню. Духи, помаду, бельё.

— Вот денег и не осталось. Там и оставаться-то было нечему.

И в самом деле, деньгами нас снабдили в обрез. Принимающая сторона обеспечивала проживание с питанием, зачем вам деньги? На газеты и сувениры хватит, а большего и не нужно. Скромнее, скромнее следует быть, товарищи!

— Значит, не осталось? И посольство инструкций не даёт? А по вашей линии, Женя?

— По моей?

— Именно, товарищ капитан. Вы ведь капитан, не так ли?

— Откуда… Да, капитан. С февраля, — и он зарделся. В его возрасте капитан — совсем неплохо. Даже хорошо. Я вот в лейтенантах хожу.

— Так что сказал атташе посольства?

— Рассмеялся. Сказал, что мы в Польше заработали столько, что на годы хватит.

— Мы — это кто?

— Вы. И я.

— То есть деньги у вас есть?

— Откуда?

— Но вы же заработали.

— Мы. Мы заработали, — и он с укором посмотрел на меня, как же, мол, я это забыл.

— Вы так считаете?

— Так считает атташе нашего посольства. Вместе работали, вместе и заработали.

— Как его фамилия? Этого атташе? Я попрошу Евгения Михайловича, чтобы он послал этого атташе на курсы повышения квалификации. Куда-нибудь в Череповец. На годик, на два.

— Евгения Михайловича?

— Генерала Тритьякова.

Женя смутился:

— Он не совсем так сказал.

— А как?

— Он сказал… Он сказал, что уж кому-кому, а шахматистам с их доходами на безденежье жаловаться стыдно.

— Разве я жалуюсь?

— Вы нет, но…

— Так, Женя, давайте разберём позицию. Вам полагаются командировочные и какая-то там оплата от Спорткомитета, правильно?

— Ну, да…

— И жалование по другой линии.

Женя промолчал.

— Это ваши деньги. Не наши, а ваши. Вы их зарабатываете своей незаметной, но, вероятно, очень важной для страны службой.

А то, что заработал я — призовые ли, бонусные, и любые другие — это мои деньги. Не наши, а мои. А свои деньги я не намерен отдавать никому, никому, — вспомнил я «Золотую антилопу».

— Но… Но это не по-нашему, не по-советски! — возмутился Женя. — Что же, вы бросите меня?

— Ну зачем бросать? Нет, я вам помогу.

Женя сразу расслабился. А рано.

— Вы, товарищ Женя, петь умеете?

— Петь? Нет, не очень. А что?

— Деньги-то нужны? Нужны. Значит, надо заработать. Пойдём, может, в ресторан устроимся, есть у меня парочка на примете. Будем пропагандировать русскую песенную культуру, — я откашлялся и запел: