Караван дурмана

– В Москву?

Громов покачал головой:

– Нет. Если Андрей жив, то он где-то в Казахстане. А в Москву можно будет наведаться позже. В самом крайнем случае. Я не люблю столицу нашей родины.

– Почему? – вырвалось у Натальи.

– Слишком много таких, как он.

Корольков, на которого показал Громов, почувствовал себя совершеннейшим ничтожеством. Почти полумиллионное состояние, отличная квартира на Тверской, собственный «Порше» и деловые связи – все это потеряло всяческий смысл. От смерти не откупишься, за спинами влиятельных знакомых от нее не спрячешься. Начхать им на Королькова. Он опять отчетливо представил себя на полу столярного цеха. Только теперь его ни о чем не спрашивают и даже не бьют. Потому что уже жужжит-заливается циркулярная пила. А пол вокруг застелен полиэтиленовыми полотнищами. Если немного крови и брызнет мимо, то не беда – повсюду рассыпаны опилки и стружка…

– Вы не можете уйти просто так, – заявила Наталья без особой уверенности в голосе.

– М-м? – удивился Громов. – Почему это я не могу уйти?

– Потому что без вас мы пропадем. Мне тридцать три года. Я не хочу умирать.

По щеке Натальи скатилась слезинка.

– Ч-черт! – выругался Громов. – Немедленно прекратите!

– Я не нарочно. Они сами…

Слезы полились ручьями.

Громов снова выругался и что-то сказал. Корольков не сразу поверил своему счастью, когда до него дошел смысл услышанного. Неужели это правда? Неужели этот человек, глаза которого способны раскаляться от ярости добела, не шутит?

– Простите? – Извиняющаяся гримаса на лице Королькова походила на болезненную. Как будто его ударили обухом по голове, заставив после этого решать самую сложную задачу в жизни. Полученный ответ не укладывался ни в какие рамки. – Простите, – повторил он, – я, кажется, не расслышал….

– Я сказал: собирайтесь и ждите. – Нахмурившийся Громов отвернулся, обращаясь исключительно к стене перед собой. – Вывезу вас отсюда, а потом сами решайте, как жить дальше. Если получится.

– Получится, – пообещал Корольков, метнувшись по коридору в комнату. – Теперь обязательно получится.

Глава 8 Ночное рандеву

Тот, которого звали Брамсом, забросил в рот пригоршню чипсов и пожаловался:

– Неправильные. Нет того хруста.

– Какого хруста? – спросил от нечего делать Чаплыга.

– Фирменного. Как по ящику показывают.

– А, – Чаплыга понимающе кивнул. Лицо у него было совершенно равнодушным, снулым. Он почти всегда ходил с таким лицом.

– От мастера по ушам ездить! – Брамс укоризненно покачал головой. – Никому верить нельзя.

Они сидели в джипе, сменившем нескольких хозяев. Последний владелец, некто Зубов Д. П., покоился на дне Яузы, а парни ездили в джипе по его генеральной доверенности. За брючными ремнями обоих торчали пистолеты с полными обоймами. Тот, которого звали Брамсом, хрустел неправильными чипсами. Тот, которого звали Чаплыгой, посасывал леденец, отлитый в форме малинового сердечка. В детстве они ходили в один и тот же садик, потом судьба надолго развела их и столкнула вновь лишь двадцать лет спустя, в группировке братьев Рубинчиков. Пустяк, а приятно.

– Помнишь, как мы клад искали? – осклабился Брамс, смахивая крошки с подбородка.

– Клад? – Лоб Чаплыги покрылся рябью продольных морщин.

– Ну да, ёханый бабай. Остальные в песочнице играют, а мы с тобой копаем.

– И что выкопали? – Морщин прибавилось.

– А ни хрена толкового. Железяку какую-то. Воспиталке сказали – мина, ох и перепугалась, коза!

– Вспомнил! У ней дойки были – во! – Оживившийся Чаплыга изобразил руками нечто вроде грандиозного бюста, с которым ни одна женщина не смогла бы сохранять вертикальное положение.

– Откуда ты знаешь? Щупал, что ли? – Челюсти Брамса, только что дробившие чипсы, выжидающе застыли.

– Ты во время тихогого часа дрых без задних ног, а я зырил. Воспиталка как бы от жары маялась. Снимет халат и у окна торчит.

– От же сука! – восхитился Брамс. – Голая?

– Почти, – ответил Чаплыга с некоторым превосходством. – Я однажды на нее, это… А ей хоть бы хны. Лыбится.

– Теперь небось не лыбится. Старая совсем.

Брамс вытрусил в рот крошки из пакетика, смял его, швырнул под ноги и вскрыл новый. В феврале ему исполнилось двадцать пять лет. Шесть из них он бандитствовал. Убивать приходилось не то чтобы часто – раза два-три в год. За что его прозвали Брамсом, он понятия не имел, но это его не слишком интересовало. Он поглощал чипсы, делал свою работу и считался правильным пацаном.

Чаплыга тоже считался правильным пацаном. Он тоже делал свою работу. Однажды батя назвал его душегубом, и Чаплыга, обладавший хорошо поставленным ударом, своротил ему челюсть. Теперь он с родителями не общался, жил своей жизнью. Принцип прост: сделал дело – гуляй смело. Конечно, если по-умному сделал, не запорол бочину. В противном случае гулять будут другие – на его, Чаплыгиных, похоронах.

Работа, которую предстояло выполнить в Курганске, была привычной. Выцепить коммерсанта из хаты его телки и доставить по назначению. Телку лучше замочить.

Чаплыга раздробил зубами леденец и предположил:

– Она нам трахнуть себя предложит.

– Воспиталка? – изумился Брамс. – Старуха эта?

– Баба коммерсантская. Все они такие. Чуть что: «Ой, делайте со мной что хотите, мальчики, только не убивайте!» – Произнеся это тоненьким женским голоском, Чаплыга откинул башку на изголовье сиденья и заржал.

– Чур, я первый, – сказал Брамс, поправляя штаны.

– С каких это делов?

– Так я же женатый, а ты вчера неизвестно с кем гужевался. Не подцепить бы после тебя чего.

Насупившийся Чаплыга сел прямо.

– Эти, в сауне, чистые были. Я их сразу предупредил: если схвачу какую заразу – урою на хрен.

– Все они чистые, – Брамс протяжно зевнул. – А потом носишься по больничкам зайцем трипперным. Нет, брат. Женатому лучше. Моей семнадцать всего, а строчит, как та Анка-пулеметчица! – Он по-кошачьи зажмурился.

– А на клык? – заинтересовался Чаплыга.

– Это табу.

– Чего-чего?

– Табу. Запрет, значит. Мы ж с ней с одной посуды харчимся. Западло.

– Женюсь! – решил Чаплыга. – Минет на стороне можно делать, а все остальное дома. – Он с чувством разгрыз леденец. – Ты свою любишь?

– А как же? – удивился Брамс. – Я ей денег даю, по кабакам вожу, на день рождения лайбу подогнать обещал, без балды. Единственное что, так это курить ей запретил. Самому-то мне по барабану, но так положено. Если твоя баба курит – значит, тебя ни в болт не ставит.

Некоторое время Чаплыга ерзал на сиденье и сопел, обдумывая открывшиеся перед ним перспективы. Наконец возбужденно заявил: