Караван дурмана

Корольков выставил перед собой ладони:

– Я не виноват, что мне пришлось стать коммерсантом. Я, что ли, эти рыночные реформы затеял? Нас всех поставили перед фактом. Хочешь жить – умей вертеться. Вот и крутимся, как белки в колесе.

– Как глисты в заднице, – Громов сплюнул. – Знаешь, я терпимо отношусь к проституткам, которые не скрывают своей натуры. Их интересуют только деньги, они на все готовы ради денег, кто хочет, тот им платит, – тут все честно и ясно. Но когда всякая шлюха начинает корчить из себя Сонечку Мармеладову…

– При чем здесь шлюхи? – оскорбился Корольков. – Даже как-то странно получается.

– Очень странно, – подтвердил Громов. – Тут ты прав на все сто. Передо мной стоит человек, который причинил горе моей дочери, а я с ним душеспасительные беседы веду, вместо того, чтобы… – Оборвав фразу, Громов решительно произнес: – Иди-ка ты баиньки, Игорь. От греха подальше.

Наступило молчание. Корольков осторожно открыл дверцу «Нивы» и приготовился нырнуть в ее нутро, когда услышал за своей спиной:

– Не сюда. Полезай в мою машину.

– Да какая разница?

– Сдается мне, что в голове у тебя вертятся всякие хитрые планы о том, как бы смыться отсюда с мешком наркоты, – сказал Громов. – А вдруг поддашься искушению?

– Все пугаете. – Корольков приблизился к «семерке», которую ему удалось открыть лишь со второй попытки. – Все угрожаете. Ищете повода от меня избавиться, да?

– Повод был с самого начала.

– Что же вас тогда останавливает?

– Видишь ли, – Громов задумчиво поскреб подбородок, – убитых бандитов я побросал как попало, и дело с концом. А для тебя придется могилу копать, не посторонний все-таки. Терпеть не могу это занятие.

– Оч-чень трогательно, – прошипел Корольков, закрывшись в машине.

Неподвижный, как истукан, он сидел с открытыми глазами и размышлял о том, как странно устроены некоторые люди. Судьба преподносит им подарок на блюдечке с голубой каемочкой, а они кочевряжатся, воротят носы. Идиоты. Чистоплюи. Да с миллионом долларов можно столько добрых дел совершить, что даже подумать страшно! Основать, к примеру, сиротский приют… Нет, возни много, лучше жертвовать солидные суммы на разные благотворительные цели… На одну цель, самую важную. Сто… пятьдесят… двадцать тысяч…

«Да, это оптимальный вариант, – решил Корольков, упершись подбородком в грудь. – Только какая же у меня цель?»

Так и не найдя ответа на собственный вопрос, он незаметно задремал.

* * *

Время тянулось по минутке, по секундочке, а ничего не менялось. Разве что луна постепенно смещалась к горизонту, но какое дело людям до луны, а ей – до людей?

Опираясь на отцовское плечо, Ленка подпрыгнула, уселась на капот «Нивы» и, болтая ногами, предположила:

– Рубинчики могут подкрасться пешком, чтобы появиться в поселке внезапно. Не верится мне в то, что они собираются честно расплатиться за товар. Тут все играют не по правилам.

– А где играют по правилам? Может быть, там? – Громов взглянул на звездное небо. – Жаль, если это не так.

– В детстве я читала один фантастический рассказ, – тихо сказала Ленка. – В нем люди следят за падающей звездой и загадывают разные желания. А в конце выясняется, что этой звездочкой был космонавт, загоревшийся при попадании в земную атмосферу. – После минутного колебания Ленка призналась: – Этот рассказ очень сильно на меня подействовал. Я перестала верить в чудеса. Хочу, а не получается. Столько говорят о свете в конце туннеля, о бессмертии души, которую вроде как даже взвесить можно… Об этом интересно читать… Но когда уходит твой близкий человек… – Ленка помотала головой, отчего ее спутанные волосы полностью скрыли ее лицо.

Громов протянул руку к дочери, но она отстранилась.

– Не жалей меня, не надо. Мне от этого только хуже.

– Я просто хотел убрать волосы с твоего лица.

– Зачем?

– Чтобы видеть твои глаза.

– Не волнуйся, папа. Я не плачу.

– Ну и напрасно… – Громов все же прикоснулся к плечу дочери, на мгновение стиснул его, потом ласково потрепал. – Когда ты была маленькой, мы часто гуляли с тобой за городом, помнишь?

Ленка кивнула:

– Помню. Обратно меня приходилось нести на руках.

– Дорога, по которой мы шли к посадке, пролегала мимо поля подсолнухов. Помнишь, как ты держала семечки в своей ладошке? Самое большое было меньше ноготка на твоем мизинце. И ты удивлялась: надо же, такое крохотное, а из него получается настоящий подсолнух, который намного выше тебя. А у некоторых цветов, даже самых огромных, семена вообще как песчинки, их помещается в одном бутоне до тысячи. – Громов улыбнулся взглянувшей на него дочери. – Никакая бомба, никакой динамит, никакой напалм не обладает и сотой долей энергии, заключенной в одном таком крошечном зернышке. С наступлением весны оно начинает свое фантастическое превращение: из-под земли появляется крошечная былинка, которой суждено превратиться в подсолнух, или в колос пшеницы, или просто в бурьян… И тут начинается второй оборот колеса природы, не менее поразительный, чем первый. Гляди, – рука Громова указала на бескрайнюю степь, расстилающуюся перед ними. – Когда-то здесь проносились галопом орды завоевателей, и каждый всадник был убежден, что скоро весь мир будет лежать у его ног.

– Но их больше нет, – задумчиво сказала Ленка.

– Да, – подтвердил Громов. – Они исчезли. Как и реки пролитой ими крови. Как те горы трупов, которые образовались во имя очередной великой цели.

– А поле осталась…

– Поле осталось. Его взрывают, топчут, жгут. И что же? Те, кто считает себя хозяевами этой земли, сами ложатся в нее, чтобы превратиться в отличное органическое удобрение, не более того. А поле снова зеленеет и кормит оставшихся в живых. В этом заключается вся мудрость природы, Лена. Посреди самого черного пепелища всегда сохранится три, пять, десять побегов, которые уцелеют всем бедам назло. Зеленая трава всегда будет шуршать на этой земле, которую однажды удобрим ты, я, наши любимые и наши враги, святые и президенты. Вот ради этого вечно зеленого поля мы и созданы, Лена. Не ради звезд, – Громов бросил взгляд на небо. – Мы живем здесь, – он топнул ногой, – и умираем тоже здесь. Исключений не бывает. Даже для самых близких нам людей…

Проснувшийся Корольков, до ушей которого донеслось окончание разговора, поежился то ли от сквозняка, гуляющего по кабине, то ли от ощущения прикосновения сырой земли, в которую он однажды ляжет. Протяжный, вибрирующий вой прозвучал в ночи и полетел к луне. Глухая тоска звучала в нем, такая же невыразимая, как та, от которой сжалось сердце Королькова.

– Волки, – пролепетал он, охваченный суеверным ужасом, и, выскочив наружу, повторил громче: – Волки!

Две пары глаз насмешливо взглянули на него из темноты.

– Скорее всего просто бродячие псы, – сказал Громов. – Или голодные духи. Не обращай внимания, парень. Покуда мы живы, они до нас не доберутся.

Глава 18 Прерванный полет

«А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса, надежная, как весь гражданский флот…»

Песня беспрестанно крутилась в мозгу Жоры Рубинчика, заставляя его то трясти головой, то надавливать ладонями на ушные раковины.

– Что, уши заложило? – участливо спросил Приходько.