Караван к Наташке. Дилогия
Шрифт:
Кирилл приподнял дерюгу с корзины и посмотрел на кутят. Правящий герцог неожиданно подарил сыну относительную редкость – чистопородных щенков волкодава. Два черных пушистых комочка лежали на свернутой в несколько раз шерстяной тряпке и подрагивали. Протянул руку и погладил. Один немедленно пискнул и, забавно морща еле заметным пупырышком носа, перевернулся на спину. Лизнул своим шершавым языком ладонь и…
– Паразит! – ругнулся мальчишка.
Зубки маленькие, но острые как иголки. Кирилл дотянулся до котомки, вытащил из термоса глиняную бутылочку с молоком и, осторожно разжав пасть, заменил прокусанный палец соской. Посмотрел на лопающего щенка и сам сунул пострадавший палец в рот. Отсосать кровь из ранок – первое дело. Чтобы, как говорит дядька, зараза не попала. Иначе неделю можно промучиться, пока заживет. А так – пара часов,
Паразит наелся и, выпустив соску, свернулся клубочком. Мерзнет? Засунул за пазуху и сам, достав из котомки, вгрызся в большое зеленое яблоко. Втор тоже налопался и точно также отправился под отворот куртки, только на другую сторону. Проверил бутылки – обе пустые. Нащупал в котомке еще одно яблоко и схрумкал. В сарае сидеть надоело, и вылез на солнце. Верный Сашка сидел на завалинке и что-то стругал маленьким ножом. Кинул косой взгляд на герцога.
– Бдишь, твое высочество?
– А чо еще делать? – придвинул слуге котомку. – Сгоняй на кухню, пусть еще молока вскипятят. И проследи, чтобы песок в термосе хорошо нагрели.
– Учи ученого, – огрызнулся Сашка и умчался, бросив свою поделку на завалинку.
Кирилл взял недоструганную штуковину. Ложка будет? Захотелось самому лишнее снять, но нечем. Кинжал для такой работы не годится – малость великоват. Герцог положил поделку обратно и задумался.
Интересно, почти у всех зверей на Наташке, даже самых диких, есть такое свойство – кого первого увидят, тому и будут преданы до конца жизни. Потому частенько и приходится их убивать сразу после смерти хозяина. Редкость, конечно – мало кто из собак или лошадей может прожить так же долго, как человек. Вот в бою – другое дело. Если хозяин погиб, то его бессловесные друзья с остервенением набрасываются на врагов и, обычно, тоже погибают. Поэтому крестьянам разрешается только котят приваживать. Жеребята и щенки первыми видят или дворян, или свою мамку. Во втором случае их тоже можно легко сделать домашними, но до настоящей преданности воспитывать надо уже годами.
"Импринтинг", вдруг прозвучало в голове новое слово. Искусственно усиленное так называемое запечатление – дошло откуда-то из подсознания. Опять знания Создателей проявились? Вечером надо обязательно сходить к отцу в кабинет и записать в специальную тетрадку, хранящуюся в герцогском сейфе. Большой такой потайной ящик из толстенного железа, накрепко вмурованный глубоко в гранитную стену. Даже если найдешь его – секрет сдвига части стены знают только правящий герцог со своими женами и дед, а теперь еще и Кирилл – то все равно без ключа и знания, какие и в каком порядке потайные рычаги нажимать, сейф не открыть. Уже вторая тетрадь из драгоценного папируса, привозимого торговцами с юга континента, пишется.
– Это премудрости Создателей, – заявил однажды после рассказа сына об очередном странном сне правящий герцог Сангарии. – Их надо обязательно сохранить. Постарайся записывать все подробно, память у тебя, Кирилл, хорошая. Только, повторяю еще раз, никому кроме нас с матерью и деда – ни слова, ни звука.
Странно, у животных преданность задается этим самым импринтингом, а у людей верность определяется вассальной присягой. Но ее дают только дворяне. А как же Сашка? То, что он закроет Кирилла от вражеской стрелы своей грудью, если не будет в руке щита, у герцога не было никакого сомнения. Потому всегда разрешал своему слуге, когда они были один на один, говорить на "ты" и дерзить, если по делу. Вообще-то, Сашка ему не столько слуга, сколько лучший друг, хотя он никакой
не благородный и даже не свободный. Получается, у простых людей тоже есть честь? Почему же холопов на проповеди священник всегда чернью называет? А ведь и отец, и мама, и другие папины жены никогда так не говорят. Ох, что-то неладно в этом мире.Из подсознания вдруг вывалилось "Something is Rotten in the State of Denmark".* А это еще что такое?
Один из пригревшихся на груди кутят зашевелился и высунул свою мордашку из под теплой куртки. Во, смотрит! Глазки открылись. Кирилл аккуратно вытащил черный комочек и присмотрелся. Светлое пятнышко было хорошо различимо.
– Втор, Втор, Втор, – громко повторил герцог имя щенка. Тот зевнул, демонстрируя в пасти маленькие зубки, и принялся вылизывать своим шершавым языком лицо хозяина.
Немедленно зашевелился и Паразит. Пришлось еще раз повторить процедуру с именованием.
– Оба открыли глазенки? – спросил примчавшийся Сашка, протягивая котомку.
– Ага, – подтвердил Кирилл, – забирай и корми. А я мыться пойду. Кажется, уже весь собачатиной провонял.
– Нет, – слуга, поставив котомку на завалинку, спрятал за спиной руки, – еще раз сам накорми щенков. Надо обязательно зафиксировать запечатление. Главным хозяином должен быть только ты, твое высочество. Это же волкодавы – даже не всем благородным разрешается приваживать. Корми, а уже потом я кутятами займусь.
* "Неладно что-то в датском королевстве" – "Гамлет" Шекспира. ****– Сколько? – на лице Джонса уже заранее была видна зависть. – Опять весь призовой фонд базы прикарманил? Полковнику в очередной раз начальство трясти на тему дополнительного финансирования?
– Восемьдесят тысяч, – лениво ответил Павел, сдирая надоевший пилотский комбинезон. Смятый отстегнутый шлем уже валялся в корзине для грязного вместе с перчатками. Распустил герметизирующие обшлага, сорвал космоскотч с грудного шва и, вжикнув молнией, стянул с себя верхнюю часть пустотника, выдернув руки из рукавов. С наслаждением сдернул насквозь провонявшую потом футболку, критически посмотрел на нее и, отбросив в корзину, бухнулся на диванчик с жесткой спинкой. Тяжело откинувшись назад, вытянул гудящие ноги, бросив короткий косой взгляд на американца – этому деньги самое главное.
– Ого! – не удержался и громко присвистнул Рихард, только что примчавшийся в раздевалку. Весть о том, что командир второй эскадрильи вернулся с боевого вылета, уже разнеслась по базе.
– Помотало, – согласился Николсон, как всегда раздвигая остальных пилотов своими тяжелыми ручищами. На лицо и грудь Павла даже смотреть было больно. Гематомы разрисовали кожу замысловатыми многоцветными татуировками.
– Сколько их было? – спросил кто-то из только что ввалившихся в раздевалку офицеров.
– Шесть истребителей и корвет, – расшифровал Павел сбитые корабли противника. Наверняка генаи свои боевые звездолеты называли какими-то другими терминами, но земляне классифицировали вражеские корабли в соответствии со своими привычками.
– Серхио? – задал вопрос Николсон.
Пилоты притихли. Ведомые у майора Затонова менялись часто. Кто-то, как например тот же Рихард фон Миллер, успевал многому научиться у Павла, овладевал в совершенстве боевой машиной, сбивал с помощью командира своего первого врага и сам становился ведущим пары истребителей. Но большинство новичков, вызвавшихся идти в патруль с лучшим командиром эскадрильи всего фронта, погибали, не сумев удержаться за хвост аса – задняя полусфера истребителя Затонова всегда была самым безопасным местом во время боя.
Майор отрицательно помотал головой из стороны в сторону.– Пустота ему пухом, – привычно пробормотал кто-то.
Маленьким белокурым вихрем в раздевалку ворвалась капитан Мартинес, дежурный врач космобазы. Растолкав пилотов, подлетела к Павлу, по-хозяйски большими пальцами оттянула веки и поочередно осмотрела налившиеся кровью из лопнувших сосудов белки. Раздвинула челюсти и осмотрела полость рта, подсвечивая маленьким фонариком.
– Ну хоть зубы в этот раз целы, не придется новые имплантировать, – пробурчала себе под нос. Ткнула пальцем в коммуникатор на своем левом запястье и коротко приказала: