Караван счастья

Мамлакат эта мысль понравилась. «102 килограмма хлопка в день?» На митинге она сказала: «Будет 102», — не предполагая, что это такая большая гора — около 100 тысяч махоньких коробочек.

Это было невиданно! Это было неслыханно! Дерзко! Что оставалось делать взрослым? Почему девочка такая «умная»? Зачем ей столько?

Ее избили вечером, когда возвращалась с поля, жестоко, безжалостно. Хулиганов поймали. На суде Мамлакат заступилась за них: обыкновенные лодыри.

В нее стреляли, когда ехала на встречу с колхозниками района в клуб шелко-мотальной фабрики.

Ночью на крыше кто-то закрыл трубу, чтобы девочка не проснулась, угорела от чугунной печи, что по решению правления колхоза установили в ее кибитке.

А она учила подруг, взрослых. «Открытый Мамлакат новый способ сбора хлопка, перенесенный на все поля Таджикистана, дал невиданный результат: уборка хлопка пошла быстрее и лучше», — так писали в журнале тех лет.

4 декабря 1935 года постановлением ЦИК СССР Мамлакат Нахангову наградили высшим орденом страны.

…Из детства ее и моего нам улыбается белозубая девочка, толстая коса перекинута через левое плечо, тюбетейка с нарядной бахромой одета чуть-чуть набок. Видимо, снимок сделан не дома: некому было заплести многочисленные косички.

Да, это 1936 год, она в Москве, а в это время в кишлак в гости нагрянул Юлиус Фучик.

Чешский публицист-антифашист тогда вторично был в Таджикистане: заехал познакомиться с писателем Айни, о котором был наслышан в первое памирское путешествие, и с Мамлакат.

Встретился лишь с Курбан-биби, попил чаю в их кибитке, оглядел хлопковые поля, что наступали на кишлак со всех сторон. Потом, вернувшись в кибитку, спросил, показывая на фотографию девочки:

— Чем же вы ее кормили, что выросла она такая проворная?

— Тыквой, — грустно вздохнула Курбан-биби.

— Когда-нибудь я приглашу ее в Прагу, — сказал Юлиус, прощаясь.

В буржуазной Чехии это был период наступления реакции, и Фучик прибыл в СССР нелегально, без паспорта, имея аресты и тюрьмы в недалеком прошлом и «Репортаже петлей на шее», а затем смертную казнь не в таком уж далеком будущем.

Через 20 лет приехала Мамлакат в Прагу. Она поднялась на Злату улочку к кафе, где когда-то часто сиживал Юлиус с чашкой кофе.

Внизу лежала Прага, злата Прага, красавица Прага, свободная, социалистическая, какой мечтал увидеть ее Фучик и за какую отдал жизнь. Густа, его жена, рассказала Мамлакат, что накануне казни фашисты привезли Юлиуса сюда, на это его любимое место. «Посмотри, как прекрасна жизнь. Разве не жалко умирать? Отрекись…»

Долго сидела Мамлакат в старом кафе на Златой улочке… в гостях у Фучика.

Многие считают Мамлакат Акбердыевну Нахангову своим другом, доброй знакомой. Судьба подарила ей не одну встречу, память о которой живет десятилетиями: Калинин и Сталин, Папанин и Буденный, Немирович-Данченко и Нежданов, Коллонтай, Дарья Гармаш, Турсуной Ахунова, Гуля Королева, Петр Машеров, Нина Жвания, Натела Челебадзе…

Три года назад М. А. Нахангова, кандидат филологических наук, доцент Душанбинского педагогического института, выступала перед студентами и преподавателями Гарвардского университета в США.

Мамлакат говорила о Таджикистане, рассказывала о советских студентах. Еще войдя в зал, она заметила портреты Поля Робсона на стенах, стенды, посвященные его жизни. Заканчивая выступление, бросила в аудиторию вопрос:

— Любите Поля Робсона?

— А разве можно его не любить? — зашумели слушатели, в основном латиноамериканцы и негры, они насторожились и сразу умерили свои симпатии к Мамлакат.

— Я-то знаю это хорошо: его не любить нельзя, — засмеялась она, успокаивая, — знакома лично. Слушала на концерте.

Что тут поднялось! Оказалось, что даже из профессуры никто не видел Поля в жизни. Даже те, кто называл себя его друзьями, помогали певцу бороться за свободу, за права негров.

Мамлакат рассказала, как в ноябре 1945 года на I Лондонской антифашистской конференции молодежи мира, на которой она вместе с Николаем Михайловым, Ниной Жвания, Петром Машеровым и другими представляла советскую молодежь, их приветствовал Поль Робсон. В перерыве он подошел к советской делегации и, разговаривая, взял руки Мамлакат, с шутливым удивлением стал разглядывать их, а потом серьезно сказал: «Неужели эти маленькие ручки могли так много сделать!» — и поцеловал их (через много лет при первом личном знакомстве этот жест и слова повторит Алексей Стаханов).

— Качать Мамлакат! — к ней тянулись люди, ее подняли в воздух, куда-то понесли. Лишь в машине от сопровождающего негра-профессора узнала: едут в Вашингтон — культурный центр Поля Робсона, там сегодня собрались друзья.

— Вы расскажете о нем.

В большом зале действительно было много народа, сидели даже на полу, в проходах. Шла программа, посвященная 80-летию певца, в которой участвовали и советские гости — члены общества по культурным связям СССР — США, с которыми Мамлакат прилетела из Москвы.

Профессор шагнул на сцену и громовым голосом объявил:

— Этот человек видел Поля Робсона.

И вновь — шум, удивленные крики, и вновь Мамлакат — на трибуне: выступление-экспромт. Она говорит о том, как любил Поль Робсон советский народ, как посвящал ему песни, как песни Поля помогали в жестокой войне.

Как раз в эти дни американцы смотрели серии «Этой неизвестной войны», активно обсуждали виденное, постигали пережитое советскими людьми, и все присутствующие прекрасно поняли Мамлакат. Тем более, говорила она прямо в зал, без переводчика, на чистейшем английском языке: ведь этот язык — ее специальность.

Да, хлопковое поле не стало судьбой Мамлакат. Но в этом нет ее вины. Когда ребятишки страны распевали песню «Мамлакат-пионерка идет, а вокруг рукоплещет народ», когда она продолжала в месяцы уборки собирать по 100, 150 и даже 300 килограммов хлопка в день, подкралось несчастье. Заболели глаза.

Еще не знали окончательного диагноза, и председатель Совета Министров республики М. Курбанов в шутку говаривал: «Для Мамлакат одной построим текстильный комбинат», а судьба ее была предрешена.

Не одну и не две, а целых восемь операций сделали лучшие врачи в Кремлевской больнице. Приговор был суров: хочет видеть — должна навсегда расстаться с хлопком.

Рушились мечты, казалось, теряется смысл жизни — и это в ранней юности.

Едва оправившись, Мамлакат мужественно ищет выход. Она поступает в подготовительную группу Московского текстильного института. Заканчивает успешно и — новый приговор врачей: не сможет учиться в этом вузе, не сможет чертить, разбирать схемы, — и — девятая операция.