Караван счастья
Шрифт:
Незадолго до войны секретарь комсомольской организации колхоза Полина Сербина получила две специальности: техника-животновода и санинструктора. А началась война, ушли на фронт мужчины, и жизнь заставила девушку стать еще и зоотехником, и ветврачом. Колхозные коммунисты приняли Полю кандидатом в члены партии.
Летом 1942 года на заседании правления колхоза Полина отчитывалась о заготовке кормов на зиму, а всего через месяц в лесу у станицы Северской спасала она колхозный скот — тысячу голов, когда выяснилось, что дальше гнать его некуда: дорога на Горячий Ключ уже у немцев. Всего через год судьба солдата привела Полину вновь в Горишний. Пепел и труба на месте родного дома, да еще щипцы, которыми клеймила она скот, да детское платьице в крови — сестренкино…
Сердце окаменело раньше. Если бы оно
Было нужно — и ползла сестричка к колодцу за водой, припадая к мокрой земле и скрываясь за баррикадами трупов, было нужно — стояла часовым; ежеминутно рискуя жизнью, собирала желуди и мушмулу, чтобы покормить раненых; ночами шла по колоски, научилась не спать, быть храброй в любые моменты, даже когда 500-килограммовая бомба, упавшая прямо в стационар, на глазах прошла сквозь пол, так и не разорвавшись. Такие секунды стоят жизни. Сколько их было у Полины Иосифовны, вошедших в сердце острой болью. Советский моряк на ее глазах бросился с гранатами под прорвавший оборону танк. А 19 матросов, связанных колючей проволокой и заживо сожженных фашистами!
Трудные пережиты дороги: и Керченский десант, и форсирование Днестра, и штурм Сапун-горы, и бои под Балаклавой. За смелость, волю и геройство награждена Полина Сербина двумя орденами Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За отвагу» и другими.
Ей сейчас под шестьдесят. А так и осталась хрупкой, женственной, очень похожей на ту девушку с военной фотографии, которую не портили ни сапоги 42 размера, ни мужская гимнастерка с чужого плеча.
Отслужили в армии сыновья, и в домашнем музее — макет Холмских ворот Брестской крепости уже как память о солдатских буднях сына Геннадия. Заслужена пенсия: всю послевоенную жизнь Полина Иосифовна — рабочая на консервном заводе. Годы мало состарили ее — подвижна, деятельна, вся в энергии, порыве. И в воспоминаниях верна себе. Самое яркое — как шли февральским морем с десантным отрядом на Малую землю и, когда в ночи увидели огни берега, тихо запели «На рейде большом…» Так и запомнились на всю жизнь аккомпанирующий плеск воды за бортом и песня — шепотом, на едином дыхании — последняя мирная минута у огневого рубежа.
На столе — две фотографии: русоволосая девушка в морской форме с орденом на груди с группой матросов в дозоре и она же, одна, вдруг улыбнувшаяся корреспонденту. Сделаны они в июле 1943 года между 19 и 29 числами, когда на Малую землю по рекомендации начальника политотдела 18-й армии полковника Л. И. Брежнева приезжала фотокорреспондент «Комсомольской правды» Наталья Михайловна Аснина. Было это как раз в те дни, о которых говорилось в донесении, — когда убирали пшеничку.
Снимки Н. М. Аснина выполняла для постоянной выставки ЦК ВЛКСМ «Комсомол в Отечественной войне», тщательно записывая данные о своих героях. И вот через десятилетия ее общая тетрадь в коленкоровом переплете, хранящаяся в Геленджикском музее, принесла первые сведения о Тоне Бабковой. Под № 72 читаем:
«Лучшие разведчики: санинструктор Антонина Владимировна Бабкова (награждена орденом Красной Звезды), старшина 1-й статьи Ермолаев Н. В., старшина 2-й статьи Тимченко Д. С. — комсорг роты, кандидат ВКП(б) и старшина Мурашов П. С.»
№ 73 — «Отважная девушка вместе с разведчиками ходит в тыл врага. Тоня Бабкова, санинструктор. Дважды была ранена и после госпиталя, отказавшись от отдыха, вернулась на Малую землю».
В фондах музея истории города-героя Новороссийска хранится тоненькая папка-дело «Антонина Бабкова, санинструктор роты разведки 255-й бригады морской пехоты». В ней — воспоминания однополчан, письма командира роты Героя Советского Союза В. Г. Миловатского и начальника штаба 322-го батальона А. О. Савицкого. По этим документам можно восстановить факты короткой, но героической Тониной жизни.
Тоня — морячка с детства, росла в Батайске, Азове. К началу Отечественной войны ей было шестнадцать лет. Вместе с отцом, судовым механиком, на катере, включенном в Азовскую флотилию, отступала она
к Тамани. С отрядами морской пехоты Ц. Л. Куникова и А. И. Вострикова в девятибалльный шторм выходили они из окружения. Жестокий налет вражеской авиации — гибнет отец, в щепы разбит катер. Тоню спасают матросы. Так в составе батальона морской пехоты Бабкова дошла до Новороссийска. Окончила школу Красного Креста и в боях за станицу Абинскую заслужила первую правительственную награду.«Она умела вовремя оказать первую помощь раненым, метко стреляла из пулемета «максим», вместе с матросами участвовала в уличных боях…»
«Мужественно сражалась она в бою за высоту 219,8. Овладев этой высотой, рота в течение четырех суток отбивала атаки противника. В последние два дня нас оставалось боеспособных 18 человек… Тося брала автомат и вела огонь по врагу».
В составе молодежного разведывательно-диверсионного взвода высадилась Тоня Бабкова 5 февраля 1943 года на Малую землю в районе рыбзавода. Сейчас памятная стела указывает в Куниковке место высадки первых штурмовых отрядов; овражки и колдобины пустынной порыжелой земли напоминают о ходах сообщения, истинных артериях жизни, которые по всем направлениям пересекали героический плацдарм. А кольцо троллейбуса, которым теперь запросто проехать на Малую землю — как круг почета в память о насквозь разбитом, но выдержавшем все 225 дней штурма здании бывшей Новороссийской радиостанции, что стояло на этом месте и в котором размещался штаб 255-й бригады морской пехоты — Тониной бригады.
Трудно сейчас в деталях восстановить геройскую жизнь Тони на этом горячем рубеже, да и нет такой необходимости. Обстановка тех легендарных дней с большой точностью воспроизведена во многих книгах воспоминаний самих участников обороны, и прежде всего в книге Л. И. Брежнева.
«Достаточно сказать то, что Тоня находилась весь период обороны наших войск на Малой земле. Она участвовала в освобождении города Новороссийска. Высадившись десантом 10 сентября в районе портового холодильника, она мужественно сражалась вместе с моряками и погибла геройской смертью».
И последний документ, переданный мне заведующей мемориальным отделом музея Б. Д. Стариковой.
Мы, нижеподписавшиеся, офицеры и рядовые Н-ской части капитан 3-го ранга Назарук, капитан Сафонеев, лейтенант Скородумов, краснофлотец Голаваха, составили настоящий акт в том, что при взятии города Новороссийска мы обнаружили в подвале здания холодильника трупы шести сожженных заживо краснофлотцев. Среди них была одна девушка. На трупах видны следы пыток: выколоты глаза, разбитые черепа, сломанные конечности… Около трупов лежали жаровни с углями, бутылки с бензином и металлические орудия пыток. Фамилии не установлены.
По остаткам одежды, наградам, по сапогам, сшитым незадолго до этого батальонным сапожником, однополчане опознали Антонину Бабкову…
Она навсегда осталась в новороссийской земле. На площади Героев, над братской могилой, что в сотнях метров от места Тониной казни, в трауре приспущены знамена. Лицом к морю в почетном карауле вахту скорби несут будущие моряки, и каждый час над чашей с Вечным огнем суровой памятью звучит мелодия новороссийских курантов.
Дарье Федоровне часто снится один и тот же сон: видит она себя в чужом, незнакомом городе, вроде бы навсегда уехала из Новороссийска и нет пути назад. Это каждый раз ужасает Дарью Федоровну, она плачет и просыпается.
С Новороссийском у нее родство кровное в самом прямом смысле: скреплено собственной кровью, жизнями близких, боевых товарищей. Поэтому и, нет для Дарьи Лазебник города дороже, поэтому даже во сне страшит мысль о разлуке с ним.
Часто в первые годы после войны прямо с работы, — а работала она на стройке, потом почти 20 лет на кроватном заводе, — выпросив ведерко с краской, шла Дарья Федоровна на места боев, близкие ей до боли, до слез, где под безымянными обелисками погребены малоземельцы — знакомые и незнакомые. Подновляла памятники, ухаживала за могилами, сеяла на них цветы. Потом состоялись перезахоронения, и заботы ее стали ненужными. А память жила, бередила душу.