Карибский сувенир

А вот и хозяин дома! Из дверей, нагнувшись, вышел высокий скуластый мужчина. Чуть приплюснутый нос, плотно сжатые, резко очерченные губы и спокойный, внимательный взгляд подчеркивали характер человека — решительный, волевой.

— Гуд мориинг, — сказал мужчина и протянул нам широкую мускулистую ладонь. — Джон Харт… Что бы вы хотели?

Порывшись в карманах коротких холщовых брюк, он достал пачку американских сигарет «Кэмел», зажигалку и закурил, ожидая нашего ответа. Мы с Николаем переглянулись: сигареты и зажигалка — вот тебе и караиб! Индеец! Ах уж эта зажигалка! Щелкнув, она зажгла сигарету, но чуть-чуть не затушила всю романтику нашего знакомства с настоящим караибом…

— Они хотят аллигаторов, — объяснил мальчик, — посмотреть природу…

Харт понимающе кивнул головой и, подставив сухую тыкву, сел напротив нас. Выпуская из ноздрей струйки дыма и еще больше щуря от него глаза, индеец поинтересовался: кто мы? Откуда? Русские?.. Гм, русские… Он опустил голову, поскреб ногтями в голове и, загибая пальцы, стал перечислять:

— Шведы — знаю, датчане — знаю, американцы были, — один длинный бутылку виски подарил, англичане — знаю… один толстяк весло мое увез… А вот русские — не знаю.

Николай начал объяснять, где находится Россия, но, видя, что караиб ничего не понимает, махнул рукой и спросил, может ли он быть нашим проводником в джунгли и показать там что-нибудь интересное.

— Могу, — ответил Харт. Говорил он на плохом английском языке. Пожалуй, еще даже более плохом, нежели тот, которым пытался выдавать за английский Николай. Но то, что оба они плохо знали язык и произносили только отдельные слова или куцые фразы, помогало изъясняться. — Могу, я многих людей водил в джунгли. И возил на лодках. Меня все знают на Сарамакке. И буш-негры, и караибы, и аровак… Я знаю язык таки-таки, но я имею мало времени. Один месяц…

— А мы еще меньше, — успокоил его Николай, — всего один день.

Харт подумал, загасил сигарету о твердую, будто камень, голую пятку и понимающе кивнул головой: всего день! Ну что ж, о'кей! Он поднялся и махнул нам рукой: дескать, пойдемте…

— Покажет аллигаторов, — сказал мальчик. Аллигаторов! Живых. Вот здорово… Николай ткнул меня в бок кулаком и шепнул:

— А если какой из них кинется на нас? Может, сказать, чтобы он ружье взял?

Я пожал плечами — кто его знает…

Харт подвел нас к маленькому сарайчику, сооруженному из кольев, и открыл дверь, приглашая войти внутрь. В нос ударил резкий сладковатый запах. Когда глаза привыкли к темноте, мы увидели, что под крышей сарайчика висят подвешенные к жерди четыре или пять небольших крокодилов. Пасти их были широко разинуты, а чтобы челюсти не сдвигались, во рту виднелись палочки.

— Кайманы, — сказал Харт, — сувениры…

Ах, вот в чем дело! Харт делает чучела кайманов, которые продаются в одном из магазинов Парамарибо по десять гульденов за штуку. А мы-то думали!..

— Пойдемте, — тронул Харт меня за рукав, — на реку. Вместе с мальчишкой он стащил лодку в воду, взял весло и кивнул нам головой. Мы сели на дно лодки, на сухую траву. Харт столкнул пирогу с мели и легко вскочил в нее…

Весло у него однолопастное, узкое и длинное. Он то отталкивался им от дна, то подгребал. Плыли вдоль самого берега, порой задевая головой лианы и различные растения, свешивающиеся в воду с прибрежных деревьев. Лес на берегу плотный, непроницаемый. Деревья, обвитые лианами, теснились друг к другу. Живые деревья и канатообразные лианы поддерживали засохшие, погибшие. У оснований стволов громоздились гнилые сучья, обломанные ветки, покрытые ядовито-зелеными пушистыми мхами… А лианы лезли в вышину, обвивая своими гибкими плетями стволы деревьев… На лианах тоже растения— кусты с острыми, словно кинжалы, листьями. Из зеленых и синеватых кинжалов торчали оранжевые цветки на полупрозрачных желтоватых стебельках. С лиан свешивались к самой воде седые, будто нерасчесанные, бороды лишайников, а может быть, и мхов. По ним бегали оранжевые насекомые с крупными твердыми крыльями… Тут же летали, сверкая, как драгоценные камни, зеленые и фиолетовые мухи. Они то срывались с кустика, то дружно, как по команде, садились на кинжалообразные листья. Харт показал веслом вверх, в гущу ветвей баньянового дерева. Там сидели, плотно прижавшись к стволу, две мартышки. Увидев, что мы заметили их, животные метнулись в чащу и скрылись… А вот стайка небольших желтых попугайчиков. Они перелетают с ветки на ветку и, переворачиваясь вниз головой, выискивают что-то на серой морщинистой коре.

В одном месте Харт резко повернул лодку к берегу, и мы оказались в небольшой чистой речушке, впадающей в реку Сарамакку. Здесь царил густой сумрак, воздух насыщен резким запахом гниющих растений. Пригнув головы, мы плыли в этом зеленом тоннеле. Казалось, что сверху, из хаоса ветвей, вот-вот упадет на нас какой-нибудь ядовитый паук или холодная зубастая змея. Может, где-то над нашими головами затаилась знаменитая анаконда? Нервы так напряжены, что, когда у берега речушки, под кустарниками, что-то громко всплеснуло, мы с Николаем вздрагиваем и испуганно глядим на расходящиеся по воде круги.

— Кайман? — спрашивает Николай Харта.

Тот несколько минут молчит — в это время мы объезжаем торчащее из воды дерево, — а потом говорит:

— Нет. Это не кайман. Кайману там делать нечего. Это ахиоемара… зубастая рыба… большая, в пол-лодки. Ее и кайманы боятся…

— А какие еще рыбы есть в речке? — интересуюсь я.

— Какие? Разные. Есть прари-прари. У нее голова большая, широкая. Мясо невкусное, жесткое… Есть рыба коеви… эта вкусная. И еще есть рыба кви-кви… Очень хитрая рыба. Она вся покрыта панцирем, а на голове — усы. Трудолюбивая рыба… все время в иле копается, корм ищет…

Чувствовалось, что Харт с удовольствием говорит об этой рыбе. К сожалению, недостаток английских слов не позволил поговорить нам подробнее о рыбах.

— А еще есть рыба пирен… очень плохая рыба. Я ее покажу…

Минут через десять зеленый тоннель кончился. Речка немного расширилась, слева показались чистый берег и легкое строение под травянистой крышей. Лодка ткнулась в мягкую коричневую землю, и мы выскочили из нее. Харт наполовину вытянул лодку из воды, зашел в хижину, а через минуту вышел оттуда с длинным ножом — мачете.

— Идемте, — сказал он, и мы послушно двинулись за ним по едва заметной тропинке.

Харт и мальчишка шли босиком. Мне все казалось, что какое-нибудь существо, притаившееся в траве, может укусить их. Но они шли совершенно спокойно и даже не глядели под ноги. Иногда Харт взмахивал мачете, разрубая лианы, или мальчишка указывал нам на кустики, покрытые круглыми, похожими на наш репей колючками. Уже сотни таких колючек впились нам в брюки и носки. Они немилосердно царапали кожу, но выдергивать их было некогда — Харт шел быстро, и мы едва поспевали за ним.

В джунглях всегда душно и влажно. Воздух насыщен испарениями и резкими, терпкими запахами, от которых слегка кружилась голова. По лицам и спинам струился ручейками пот. Мы дышали широко раскрытыми ртами и слизывали с губ едкие соленые капли.

А кругом ключом била жизнь: стрекотали, цвиркали цикады, в глубине леса призывно, таинственно вскрикивала птица, и ей с другой стороны леса отвечала другая. В нескольких шагах от нас села на сухой кустик черно-синяя птица с длинным хвостом и клювом, словно у попугая. Она без всякого интереса посмотрела на нас и склевала с кустика сухую ягоду.

— Кофутбой, — назвал ее мальчик.

Птица, как будто услышав свое имя, приветливо закивала нам головой, а потом, вскрикнув, улетела.

Вокруг пылающего фиолетовыми цветами куста суетятся несколько длинноклювых маленьких колибри. Головы их и шеи отлиты словно из золота: ослепительные искорки вспыхивают в оперении, да так ярко, что невольно зажмуриваешь глаза. Подлетев к цветку, колибри всовывает в него длинный клюв и, трепеща крыльями, как бы повисает на одном месте. Выпив нектар, колибри перелетает к другому цветку, к третьему…