Карл Линней

Окрики и брань учителей, удары линейкой, сидение в карцере, насмешки — все забывалось, когда он уходил в окрестности городка. Разве можно лишить Карла Линнеуса солнца, ручейка, душистых трав, пения птиц, набухающих почек на деревьях?

Природа была с ним — нежная и любящая мать. Он ощущал ее ласку во всем, прирастал к ней всеми чувствами и помыслами. Главным в жизни мальчика была она — природа. Ребенком, потом подростком он без устали бродил среди леса и лугов, говорил с травой и деревом, собирал растения. Часами раскладывал их, старался сохранить. А как горевал маленький Карл, замечая, что они вянут, изменяют окраску, теряют свой вид; искусство гербаризации было ему еще незнакомо. Он знал на память, какое растение встретится на пути из Векшьё до его дома в Стенброхульте.

При окончании школы Карл Линнеус по своим успехам занял только пятое место с конца. Да и в этом «достижении», откровенно говоря, помог Ланнерус.

Тем не менее надо поступать в среднюю школу. И он поступил, безропотно покоряясь родителям и общему порядку при подготовке к духовному званию.

В средней школе дело не пошло лучше. Бедный Карл Линнеус! Сколько перетерпел ты в годы учения от бессердечия и тупости твоих наставников! Не могли они понять, что богословие и древние языки, которыми должны были заниматься юноши большую часть времени, не давали никакой пищи живому уму Карла Линнеуса. Сын пастора, он был очень набожным, но не видел интереса в изучении богословия и древнееврейского языка. Его тянуло к чтению научных книг о растениях. Они писались в то время на латинском языке, а изучать латынь в школе по произведениям Цицерона было для него невыразимо скучно.

— Конечно, Цицерон дал образцы стиля латинской прозы и ораторского искусства, его трактаты, речи, письма заслужили большую славу. — С этим незадачливый гимназист был вполне согласен. — Но знаменитый писатель и оратор древности, к сожалению, не писал о растениях. Так зачем же мне его читать? — Так рассуждал юный служитель Флоры.

— Тупица, лентяй! Из него никогда не выйдет пастор! — дружно решили учителя, не обращая внимания на то, что Карл хорошо занимается по математике и физике. В то время естественные науки в школе были в полном пренебрежении и успехам в их области никто не придавал значения.

— Ваш сын не способен учиться в средней школе. Напрасная трата времени и денег. Он не рожден для науки и упорных занятий, — заявили отцу.

— У вашего сына полное нежелание учиться. Вместо изучения латыни он тратит время на раскладывание трав на бумаге. Ему не под силу закончить курс. Лучше его взять из школы. Это наше общее мнение.

— Полезнее будет, если ваш сын займется каким-нибудь ремеслом, например сапожным. Пастор из него не получится, а хорошим сапожным мастером он вполне может быть, — сказали пастору Нильсу Линнеусу, когда он через два года после поступления Карла в среднюю школу приехал в Векшьё узнать о его успехах.

Нильс Линнеус и не ждал похвал, но советы преподавателей взять Карла из школы до окончания курса, оставить мысль о карьере священника…

Этот приговор обрушился на голову отца как удар грома. Крушение надежды, мечты — ужасно! Содержание сына в школе унесло значительную часть скромных сбережений. В семье были и другие дети: младший сын, которого надо учить, и две дочери, им нужно хотя бы небольшое приданое.

«Как сказать матери? Все ее помыслы направлены на то, что Карл будет пастором. Что будут думать соседи? Позор, стыд! Ну, что делать. На все воля божия! Хороший сапожник или плотник — тоже нужные люди. Весь вопрос в том, что Карл не способен к серьезной работе, как сказали его учителя. А сколько труда надо положить, чтобы стать настоящим мастером», — думал огорченный отец. Сомнения терзали его душу.

Еще хуже чувствовал себя сам Карл, отлично понимая, что отец готов решить его судьбу так, как советуют педагоги. Прощай тогда ботаника. Овладение ремеслом поглотит все силы и время.

И все-таки в Лунд!

Нильс Линнеус пришел к доктору Ротману, рассказать о своем горе.

— Послушайте, — сказал тот, — есть выход, и вот какой. Преподаватели правы в том, что Карл не обнаруживает склонности к богословию и латыни и пастором вряд ли станет. Но они несправедливо считают, что у него нет дарования. Оно у него есть, большое, редкое! Дадим же должное направление его развитию.

С изумлением пастор Нильс Линнеус слушал доктора Ротмана:

— А я говорю, что из всех учеников школы именно Карла Линнеуса ждет блестящая будущность. Он будет врачом, говорю вам, знаменитым врачом. Что же касается заработка, так хороший врач зарабатывает не меньше пастора.

В то время понятие о враче тесно связывалось с понятием о натуралисте, о ботанике, в первую очередь. Лекарства готовили почти исключительно из растений; врач являлся одновременно и аптекарем. Он разыскивал нужные растения, выкапывал их, сушил травы, настаивал, готовил различные снадобья.

Стать врачом означало прежде всего практически изучить ботанику. Это-то и имел в виду Ротман.

Не успел еще удивленный таким предложением отец что-либо ответить, как доктор Ротман озадачил его еще больше:

— Карлу остался один год в школе до окончания. При усиленных занятиях он может за это время подготовиться к поступлению в университет. Пусть поселится у меня в доме и занимается под моим руководством.

Отец горячо поблагодарил доктора Ротмана и обрадованный уехал в Стенброхульт. Здесь его встретили бурные протесты жены: она никак не могла сразу расстаться с мыслью, что ее старший сын не будет пастором. В конце концов природный ум и благоразумие взяли верх; она как будто примирилась с новостью и перенесла свои надежды на младшего сына, Самуэля, которому исполнилось восемь лет. А в каком-то сокровенном уголке ее сердца все-таки теплилась надежда: «Пусть Карл кончит среднюю школу. Кем же он потом станет — это будет дальше видно. Может быть, и пастором…»

Карл поселился у Ротмана. В этой семье все относились к нему доброжелательно, с уважением. У Ротмана были книги о растениях, и он предоставил их и свой сад в полное распоряжение Линнеуса.

Юноша с жаром рассматривал рисунки, читал описания растений. Больше всего интересовало его устройство цветка, и он старательно выискивал в книгах сведения о строении этого органа у различных растений.

Читать и понимать эти книги было невероятно трудно, потому что в каждой из них растения и их части назывались по-разному. По собственному желанию и произволу автор принимал одни названия, отвергая другие, придумывал сам новые и употреблял их в своих сочинениях.

С удивительным упорством Карл Линнеус сравнивал описания, рисунки и устанавливал, о каком же именно растении говорят разные авторы. Каждая страница заставляла работать над ней долгие часы.

Под руководством Ротмана он стал изучать физиологию человека с таким же жаром, с каким читал книги о растениях.

Даже с латынью произошло у него примирение. Доктор Ротман принес ему сочинения Плиния, великого натуралиста древности.

— Вот почитай-ка Плиния. В его книгах — целая энциклопедия по естественным наукам древнего мира.

— Но латынь? Я слаб в ней.

— Латинский язык — международный язык всего ученого мира. Ты не можешь приобщиться к науке, не владея им. Сам видишь, научные книги о растениях написаны на латинском языке, как же ты будешь их читать? Изучая Плиния, выучишься латыни, — настаивал Ротман.

Удивительная и великая вещь — интерес. Если Линнеусу интересно было узнать, как древние ученые представляли себе основы наук, так не беда, что на пути к ним преградой стоит латынь. Ради Плиния можно одолеть и ненавистную латынь!