Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Шарль Лонге бы одним из тех, кто часто пренебрегал обедами. Высокий, худой, с жидкой всклокоченной бородкой, он был, по словам одного из его современников, «самым ярким примером богемной молодежи, какой только можно было найти». {60}
Лонге родился в добропорядочной буржуазной семье, в Нормандии, а в Париже изучал античность и юриспруденцию, чтобы в будущем получить степень доктора права. Однако, оказавшись в Париже, он увлекся радикальной журналистикой, политикой — и Прудоном. Любимое кафе Лонге в Латинском квартале — «Brasserie Glacier», где он встречался со своими друзьями: Анатолем Франсом, Шарлем Бодлером и Жоржем Клемансо {61}. Именно благодаря Клемансо Лонге начал свою журналистскую деятельность и почти сразу заработал себе 4 месяца тюремного заключения {62}. Это его не испугало, и выйдя из тюрьмы, Лонге
В этом же месяце в доме Маркса появился еще один молодой друг (так вспоминал он сам, хотя некоторые исследователи оспаривают дату). Это был 23-летний кубинец французского происхождения, которого звали Поль Лафарг; его семья владела обширными плантациями на Карибских островах {65}. В Лафарге смешались сразу несколько рас и культур — он был черным, белым, евреем, кубинцем, французом… смешанная и горячая кровь текла в его жилах.
Когда Лафарги переехали во Францию, то поселились в Бордо, где семья владела виноградниками. Поль переехал в Париж в 1861, чтобы поступить на медицинский, однако быстро увлекся революционными идеями и примкнул к студенческому движению. Он и Лонге познакомились, благодаря «Ля Рив Гош» и парижскому Интернационалу {66}, и хотя они оба были очень серьезными юношами, темпераменты у них были совершенно разные. Это означало, что по-настоящему сблизиться они так и не смогли, даже по прошествии лет, когда оба стали зятьями Маркса.
Лонге не оставил записей о первой встрече с Марксом и своих впечатлениях, но Лафарг это сделал. Он вспоминал, что Маркс работал над «Капиталом», когда Поль приехал на Вилла Модена с письмом от парижского отделения Интернационала. Хотя Маркс в то время был болен {67} (он писал Энгельсу, что в феврале его вновь мучили карбункулы {68}), он радушно встретил и тепло принял молодого гостя; он всегда очень хорошо относился к молодым людям (Лафарг вспоминает его слова: «Я должен воспитывать смену, которая продолжит коммунистическую пропаганду после меня» {69}.) Лафарг писал, что встретил его не Маркс-политик и агитатор, но Маркс-ученый, теоретик, одиноко сидящий в своем кабинете.
Это было на первом этаже дома. В кабинете было светло — свет падал из широкого окна, выходившего в парк. Напротив окна был камин, по обе стороны от него располагались тянувшиеся до самого потолка книжные полки, заполненные книгами, рукописями и газетами; посреди комнаты стоял небольшой стол (три на два фута), возле него деревянное кресло {70}.
За этим маленьким столом Маркс писал. В кабинете еще стоял кожаный диван, на котором Маркс отдыхал в полдень, а каминная полка была завалена книгами, сигарами, спичечными коробками и коробками с табаком, пресс-папье — а также фотографиями Женни, Энгельса, дочерей и Люпуса.
Лафарг чувствовал себя «ослепленным» первой встречей с Марксом {71}. Однако и его визит, и визит Лонге в 1865 году были очень короткими. Лонге вернулся во Францию и продолжил работу в «Рив Гош», а Лафарг все плотнее занимался политикой.
В феврале девочки устроили праздник в честь своей матери. Ее 51 день рождения прошел шумно и весело — по сравнению с мрачным и одиноким юбилеем в прошлом году, когда Женни осталась наедине с мрачными мыслями о прожитой половине века, в то время, как Маркс развлекался с Нанетт в Голландии. 10-летняя Тусси 13 февраля написала «дорогому Фредерику», не будет ли он любезен прислать несколько бутылок рейнвейна и кларета: «Мы собираемся устроить праздник своими силами, без всякого участия Мамы, и хотим, чтобы все было торжественно». {72} Энгельс ответил на следующий же день, отправив посылку {73}.
Однако если женщины Маркса чувствовали себя вполне беззаботными, то сам хозяин дома описывал себя «адски измученным» плохим здоровьем и проблемами Интернационала, которые требовали его внимания каждый вечер и занимали все утренние часы {74}.
Формально Маркс был всего лишь членом Центрального комитета Интернационала, однако де факто являлся главой этой организации, которая разрасталась
буквально на глазах, по мере того, как в нее вливались целые профсоюзы {75}. К апрелю, как Маркс писал одному из своих знакомых, только в Англии насчитывалось 12 тысяч членов организации {76}.К несчастью для Маркса, его обязательства перед Интернационалом расширились одновременно с тем, как он подписал контракт на издание двух томов книги «Капитал. Критика политической экономии». В январе Маркс уполномочил своего друга провести переговоры с Отто Мейснером, издателем в Гамбурге {77}. Сама книга еще не была готова, но с 1861 года Маркс настолько отшлифовал свою теорию, что полагал, будто теперь останется только поправить кое-что в тексте — и работа, которую он писал с 1851 (если не с 1844) наконец-то будет закончена {78}. Энгельс был в восторге. Он писал Марксу: «Расправься с ней побыстрее. Время этой книги настало, и наши имена вновь имеют вес в глазах общества… Не упусти момент — это имеет огромное значение для того воздействия, которое книга должна произвести». {79}
Мейснер хотел получить рукопись в конце мая и обещал опубликовать ее в октябре {80}. Однако Маркс был перегружен работой. Он привлек Женнихен в качестве секретаря для работы в Интернационале, поскольку из всех его дочерей она знала больше всего иностранных языков {81}. Лаура помогала ему в научных исследованиях, Женни и Ленхен занимались домашним хозяйством. И все же никакая помощь не могла быть достаточной, чтобы Маркс работал по графику. В мае, когда книга уже должна была оказаться у издателя, он писал Энгельсу: «Я надеюсь, что заключительные штрихи к книге будут готовы к 1 сентября (несмотря на то, что мне приходится часто прерываться)» {82}.
Эти перерывы были вызваны разными причинами и происходили достаточно часто. 27 апреля Маркса буквально парализовала новость в лондонской «Таймс» — о том, что Авраам Линкольн был застрелен. Репортаж был напечатан через 12 дней после смерти американского президента {83}. Маркс назвал это убийство «самым глупым деянием, которое только мог совершить американский Юг». {84} Как и в случае с поздравлением Линкольна, Маркс отложил все свои дела и написал от имени Интернационала письмо преемнику Линкольна, президенту Эндрю Джонсону. Это была красивая, страстная и трогательная дань памяти человеку, которым Карл Маркс восхищался. Он писал:
«Не наша задача бросать слова горя и гнева, когда сердца в Старом и Новом свете охвачены волнением. Даже наемные клеветники, которые из года в год, изо дня в день упорно вели сизифову работу по моральному убийству Авраама Линкольна и возглавляемой им великой республики, стоят теперь, пораженные ужасом, перед этим всеобщим взрывом народного негодования и соперничают друг с другом, осыпая цветами красноречия его открытую могилу. Они теперь поняли, наконец, что это был человек, которого не могли сломить невзгоды и опьянить успехи, который непреклонно стремился к своей великой цели». {85} [54]
54
Русский перевод дан по: К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, Т. 16.
В то время, как Маркс заканчивал свое письмо Джонсону (которого вскоре сам же будет поносить, называя «инструментом в грязных руках рабовладельцев» {86}), в семье шла подготовка к дню рождения Женнихен — ей исполнялся 21 год. Маркс использовал свое политическое положение и пригласил пятерых членов Интернационала на ужин, сказав Энгельсу, что это будет «политический день рождения» {87}.
Вполне вероятно, что это была не совсем та компания, которую Женнихен хотела бы собрать на такой важный для нее праздник. Маркс прекрасно знал о ее стремлении к независимости, но, казалось, не спешил помочь дочери разорвать слишком тесную связь с ним самим, его работой и семьей. Лаура, напротив, преуспела в этом гораздо больше. В день рождения Женнихен молодой человек по имени Чарльз Мэннинг сделал Лауре предложение. Маркс так описывал происходящее Энгельсу: «Он богат и, в общем-то, прекрасный парень, но Лаура не обращает на него ни малейшего внимания». Сам Маркс явно выражал к молодому человеку симпатию, сказав, что дело вышло крайне неприятным, потому что Лаура была дружна с семьей Мэннингов, а Чарльз «ужасно влюблен в нее» {88}.