Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Тусси (и члены ее группы) познакомилась с Генриком Ибсеном и была заинтересована его работами. Ее привлекла вера норвежца в неотвратимость рока. В письме к Шоу она говорит, что находит очень глупым то, что люди считают пьесы Ибсена не имеющими четкого финала или не предлагающими никакого разрешения конфликта.
«Как будто в жизни все всегда заканчивается «хорошо» или «плохо». Мы играем наши маленькие драмы, комедии, трагедии и фарсы, а потом все начинается сначала. Если бы мы могли найти решения для всех наших проблем, жизнь наша в этом утомительном мире была бы абсолютно безбедной и счастливой» {21}.
В своем дневнике Шоу отмечает, что в том году пошли слухи о разрыве Тусси и Эвелинга {22}, и хотя нет никаких доказательств, что это произошло, письма Тусси того периода полны беспокойства по поводу их отношений. Она написала Олив Шрайнер: «С тех пор, как умерли мои родители, я знала так мало истинной — то есть
Заметно в ее словах и чувство вины. Через четыре года после смерти матери Тусси все еще занимается самобичеванием, виня себя в желании построить собственную карьеру и пренебрежении интересами семьи во время последних месяцев болезни Женни Маркс. Дочь Маркса не должна поддаваться буржуазной мелкой радости от личных достижений; прежде всего нужно думать о других — о тех, кто совсем рядом, и о тех миллионах вне пределов досягаемости, с которыми никогда не встретишься — ответственность за судьбу которых взял на себя ее отец. В отличие от своих сестер Тусси пыталась существовать в обоих этих мирах и боялась, что мать так ее и не поняла. Возможно, не понял ее и отец, однако в своем вечном стремлении идеализировать все, что с ним связано, Тусси утверждает, что это не так. В том же письме к Шрайнер она пишет: «Что до моего отца, то я в нем уверена! За долгие и трудные годы, полные лишений, между нами часто пролегала тень — когда-нибудь я расскажу тебе эту историю целиком — но наша любовь друг к другу всегда оставалась неизменной, и несмотря ни на что, мы всегда верили друг в друга и друг другу доверяли».
О Женни она пишет иначе.
«Мы с мамой страстно любили друг друга, но она не знала меня так хорошо, как отец. Одно из самых горьких сожалений в моей жизни — то, что она умерла, думая — несмотря на всю нашу любовь — что я слишком жестока и груба… Но папа — мы же с ним были так похожи!» {24}
Дочери Маркса выросли и повзрослели в необычной семье. Их родители, конечно, любили друг друга — почти фанатично — и преданность Женни Карлу была образцом самопожертвования. Каждая из дочерей примеряла эти отношения к своему собственному замужеству… однако ни одна не нашла ни беззаветной любви, ни готовности разделить пополам все трудности. Женнихен, Лаура и Тусси были увлечены мужчинами, каждый из которых сначала размахивал революционным флагом, а затем улетал прочь, словно красная комета, оставляя их сражаться в одиночестве.
«Эдвард ужинает сегодня с [одним критиком] и находится в очень приподнятом настроении, поскольку на ужине будут некоторые дамы. Я одна, и в каком-то смысле для меня облегчение — быть одной, хотя это ужасно. Можно только позавидовать таким, как Эдвард (т. е. французам и ирландцам). Они за час могут забыть обо всем» {25}.
Растерянность Тусси отражает ее внутреннее смятение, однако влияли на нее дискуссии, которые велись в их кругу — по вопросу отношения полов. Это нельзя было назвать опытом суфражизма — просто довольно интимные обсуждения жизни и человеческой натуры мужчин и женщин, в публичном и личном плане. Для товарищей Тусси было совершенно очевидно, что женщины традиционно подчинены мужчинам только потому, что они — женщины — во всем остальном они никак не уступают мужчинам: ни в силе, ни в таланте, ни в интеллекте, что могло бы определять их зависимое положение. Некоторые утверждали, что женщины — это последние добровольные рабы. Однако эта роль женщинам уже наскучила.
После долгих лет игнорирования вопроса равенства полов социалисты наконец-то начали рассматривать права женщин. В 1878 году Август Бебель опубликовал книгу «Женщина и социализм», в которой утверждал, что освобождение человечества невозможно без социальной независимости и равенства обоих полов {26}. Откровенные исследования положения женщины в обществе стали появляться и в искусстве. Знаменитая пьеса Ибсена «Кукольный дом», написанная в 1879, была впервые сыграна в Лондоне в начале 1880-х гг.
Будущая супруга Хэвлока Эллиса, Эдит Ли вспоминала, как она, Шрайнер и Тусси вместе с остальными зрителями собрались на улице после окончания спектакля, задыхаясь от волнения.
«Мы были беспокойны и стремительны, почти дики в наших суждениях. Что все это значило? Жизнь или смерть для женщин? Радость или несчастье для мужчин?» {27}
Примерно в это же время с подачи главного редактора У.Т. Стеда газетой «Пэлл-Мэлл Газетт» совместно с Армией спасения и другими благотворительными организациями было проведено исследование, в результате которого вырисовывалась ужасающая картина положения секс-коммерции в Лондоне. Группа Стеда настаивала, чтобы сексуальные преступления карались жестче
и строже, предлагая повысить контроль, подняв брачный возраст для девушек с 13 до 16 лет {28}. Тусси это привело в ярость: возраст женщины никакой роли не играл — до тех пор, пока один класс (или пол) имел возможность покупать другой, сексуально эксплуатируя женщин в любой форме — через брак или проституцию.Тусси и Эвелинг разразились памфлетом в защиту прав женщин, рассматривая секс-торговлю в ответ на исследования Стеда (Эвелинга многие критики считали истинным экспертом в данном вопросе). По мнению Тусси и Эвелинга, положение женщины — «порождение организованной тирании мужчин», а брак и мораль — «просто торговые сделки». Их смелые тезисы тем не менее заканчивались робким выводом о необходимости моногамии — или, как тогда говорили, «преданности одной женщины одному мужчине» {29}.
Тусси беседовала с Шоу об Ибсене месяцами, и он призвал ее попробовать еще раз воплотить свои сценические мечты. Возможно, в качестве подготовки к этому, она в январе 1886 провела чтения «Кукольного дома» у себя на квартире. Она играла Нору, а Шоу — шантажиста Крогстада. Эвелингу назначили роль бесчувственного мужа Элмера {30}.
В конце 1885 года Тусси познакомилась с еще более мрачной историей женской беспросветной судьбы — «Мадам Бовари» Флобера. Об Эмме Бовари Тусси писала:
«Ее жизнь пуста, бесполезна, и эта сильная женщина чувствует, что в этом мире для нее должно быть какое-то место; должно быть какое-то занятие» {31}.
Возможно, это было описание самой Тусси, ее оценка самой себя: привела ли заветная независимость к тому, чего она хотела?
Социализм был протестирован на избирательных участках в Германии, Англии и Франции осенью 1885 года. Само появление социалистических кандидатов толковалось их сторонниками как победа, однако скромные результаты стали отрезвляющим напоминанием о долгом пути, который предстояло пройти, чтобы победить. Несмотря на то что антисоциалистический закон в Германии так и не был отменен, — это вынудило партийных лидеров действовать тайно: например, собирая средства под вывеской благотворительных организаций, проводить тайные митинги, заявлять кандидатов от фиктивных групп — Социалистическая рабочая партия увеличила количество мест в рейхстаге до 24, что дало ее членам право входить в состав комитетов и заниматься законодательством {32}.
Эта победа была очень важна для рабочего класса Германии именно в то время: впервые в промышленности было занято больше народу, чем в сельском хозяйстве, а сама промышленность управлялась картелями, в которых власть и капитал распределялись между членами небольших групп элиты {33}. На революцию рабочий класс Германии был пока не способен, оставалось вести борьбу, став новой силой внутри самой системы — в правительстве.
Английские выборы этого года стали первыми, для которых был повышен до 5 миллионов человек избирательный ценз. Теперь голосовать могли почти вдвое больше людей, чем раньше. Социал-демократическая федерация Гайндмана выдвинула троих кандидатов, однако проиграла по всем трем позициям — неудача, если не полное разочарование для первой попытки английских социалистов участвовать в выборах; не говоря уж о разразившемся скандале — выяснилось, что Гайндман брал деньги у консерваторов, чтобы заявлять своих кандидатов в тех областях, где традиционно были сильны либералы, с тем чтобы ослабить их позиции. В результате — первое выступление социалистов на политической сцене было признано «грязной сделкой» {34}.
Вскоре социалистов связали и с насилием. Зима 1885–1886 года выдалась одной из самых холодных, особенно в Лондоне и Ист-Энде, который был переполнен безработными; семьям не хватало денег на уголь. Протесты против безработицы и бедности, нехватки средств к существованию — от еды до топлива — стали почти повседневным явлением, вспыхивая то в одной части города, то в другой {35}.
В феврале жалобы и гнев жителей Ист-Энда обратились на буржуазию — и выразились в демонстрации, прошедшей от Трафальгарской площади по Пэлл-Мэлл-стрит до Гайд-парка. Над демонстрантами открыто издевались члены частных клубов, расположенных на Пэлл-Мэлл. Огромные, сверкающие, чисто вымытые окна отделяли представителей высшего сословия от серого грязного сброда; в их клубах было тепло. Все это стало слишком большим искушением для толпы, в которой было много молодых преступников и криминальных элементов. Они начали крушить окна и витрины по всей улице, продолжили на Оксфорд-стрит, и осколки густым ковром усеяли мостовую {36}. Полиции было на удивление мало — Энгельс считал, что это было сделано намеренно, чтобы дискредитировать социалистов и рабочих активистов, связав любые их выступления с бессмысленным насилием и разрушением {37}. Когда новости о беспорядках распространились по городу, началась паника. Одна газета писала, что 60 тысяч хулиганов готовятся идти на Лондон {38}.