Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Теперь они могли вернуться в Англию триумфаторами — у них было реальное доказательство того, какого прогресса добилось рабочее — и социалистическое — движение в Америке.
Проводы им устроили теплые, хотя многих в ОРП раздражали непрошеные советы Эвелинга, как лучше воспользоваться растущей мощью рабочего класса в политической жизни США. Эвелинг предложил ОРП, состоящей преимущественно из немцев (по некоторым данным, партия насчитывала около 3 тысяч членов), объединиться с крупными и более мощными профсоюзными организациями, в том числе с профсоюзами чернорабочих — белых и черных, — назвав новую организацию «Рыцари труда». Он утверждал, что это единственный способ для движения добиться успеха в Америке.
Энгельс говорил, что хотя немцы достаточно хорошо понимали теорию социализма, за два десятилетия они не сделали никаких попыток удовлетворить информационный голод американцев,
В январе Тусси вернулась в Лондон, навстречу хорошим новостям, что английское издание первого тома «Капитала» опубликовано, а продажи немецкого издания первого и второго томов неуклонно растут {58}. Они, без всякого сомнения, стали бестселлерами; это свидетельствовало о переломном моменте и о том, что интерес к наследию Маркса наконец-то тоже стал расти.
Однако чувство гордости по этому поводу, а также радость от удачной поездки по Америке быстро сошли на нет, когда они с Эвелингом оказались дома. Эвелингу передали экземпляр «Нью-Йорк Геральд», в которой была напечатана статья о требовании американских социалистов объяснить непомерные расходы Эвелинга во время турне по Штатам {59}. Газета откровенно злорадствовала над скандалом, назвав Эвелинга «апостолом недоплаченного труда» и интересуясь гигантской суммой в 1600 долларов, которую он истратил непонятно на что {60}. В статье говорилось, что в то время, как машинисты, плотники и чернорабочие получают не больше 2 долларов в день, Эвелинг за день потратил 25 долларов — на цветы, 50 — на сигареты, 42 — на вино в ресторане отеля и 100 долларов на театр {61}.
Эта история была подхвачена другими газетами, среди них «Ивинг Стандарт», которая издевательски писала: «Социалисты Нью-Йорка решили больше никогда не импортировать профессиональных агитаторов из изнеженных монархий Европы, поскольку это роскошь обошлась им слишком дорого. Разумеется, произвести впечатление на людей, швыряя деньги направо и налево — прием не новый, но социалисты Нью-Йорка, больше не хотят выписывать агитаторов, которые учат исключительно расточительности» {62}.
Возможно, СРП и не стала бы выступать с публичными обвинениями, но их спровоцировал сам Эвелинг, затеяв диспут по организационным вопросам перед самым отъездом из Нью-Йорка. Однако когда все это выплыло наружу, очень мало кто, кроме Энгельса и Тусси, усомнился в том, что большинство обвинений заслуженны. Расточительность была в характере Эвелинга, и некоторые вполне обоснованно сомневались, что вино и цветы предназначались для него и Тусси. Многие лондонские знакомые успели столкнуться с тем, как легко и весело Эвелинг тратит деньги — по большей части чужие. Генри Солт, активист-социалист, рассказывал, что Эвелинг не стеснялся занимать деньги даже у его жены, едва Тусси выходила из комнаты {63}. Х.В. Ли, тесно сотрудничавший с Эвелингом в партии, рассказывал, что он был «крайне внимателен к удовлетворению собственных потребностей и не жалел для этого никаких средств».
Эвелинг хотел иметь все лучшее — и неважно, сколько это стоило. Тот же Ли вспоминает один случай: «Однажды он заказал немецкому портному, который был членом Коммунистической рабочей образовательной ассоциации, сшить бархатный пиджак и жилет… Портной долго не мог добиться от Эвелинга денег за выполненную работу, а однажды пошел в театр — и увидел там Эвелинга, блиставшего в новом бархатном пиджаке… в сопровождении дамы» {64}.
Тусси и Эвелинг немедленно отреагировали на обвинения СРП. Эвелинг заявил, что не собирался требовать от партии оплаты его расходов, а просто представил им их полный список, чтобы товарищи сами приняли решение, а он бы оплатил все излишки из собственного кармана {65}. Энгельс присоединился к линии защиты. Маркса при жизни тоже часто обвиняли в том, что он живет в роскоши за счет рабочего класса, и Энгельс счел, что это тот же случай. Отвечая на письмо американского переводчика, работавшего над статьей Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», он резко выступает против обвинений Эвелинга и требований исключить его из партии, а также запретить печататься.
Энгельс заявил, что знает Эвелинга уже 4 года и уверен, что тот
все свое время и все свои средства посвящает исключительно нуждам партии. Более того, говорил Энгельс, если даже представить, что Эвелинг захотел бы нажиться на рабочих, Тусси никогда бы ему этого не позволила.«И потому в моих глазах все эти обвинения абсурдны. Ее я знаю с рождения, а последние 17 лет она практически со мной не расставалась…. Дочь Маркса, обкрадывающая рабочих, — чересчур смелая фантазия!» {66}
Те, кто знал Энгельса, понимали, что он органически не способен видеть недостатки в тех, кого считал своими друзьями. Бакс писал: «Никакие доказательства злоупотреблений Эвелинга в финансовых вопросах, никакая очевидная неблагонадежность его натуры не могли поколебать веру в него Фридриха Энгельса. Что еще хуже — Энгельс продолжал попытки сделать Эвелинга лидером английских социалистов и рабочего движения» {67}.
Что касается Тусси, то друзья удивлялись ее неспособности — или нежеланию — видеть недостатки Эвелинга. В своей пьесе «Врач перед дилеммой» Шоу вывел Тусси и Эвелинга под именами миссис и мистера Дюбедат. Мистер Дюбедат изображен эгоистичным и слабым негодяем, падким лишь на деньги и женщин. Из уважения и любви к его жене знакомые и друзья хранят это от нее в тайне, она же верит, что ее муж — гений, которому не пристало заниматься низменными вопросами быта; она предпочитает игнорировать свои собственные ошибки — потому что муж нужен ей, чтобы оправдать свое собственное существование: она должна спасать его, чтобы жить самой {68}.
Как-то, уже прожив некоторое время с Эвелингом, Тусси писала Эллису: «Некоторые люди узнают друг о друге все сразу; некоторые же остаются чужими друг другу, даже прожив вместе целую жизнь» {69}.
Знала ли миссис Дюбедат своего мужа? АТусси?..
47. Лондон, 1887
Буду рада получить любую работу, которую смогу выполнять. Мне нужно много работать, — а найти работу трудно. «Респектабельные» люди со мной дела иметь не будут.
В первые годы расцвета социалистической агитации, когда Маркс и Энгельс только начинали свою работу, акции протеста, беспорядки и восстания были редкостью. К середине 1880-х годов они стали обыденностью. В любой промышленной стране Европы в любое время можно было услышать о забастовке, демонстрации или вспышке насилия, направленной против капиталистов и их защитников в правительстве. Раньше всех протестную волну поднимали радикалы, интеллектуалы, принадлежавшие к высшему сословию и посвятившие себя делу рабочего движения (как, собственно, сами Маркс и Энгельс), или ремесленники — элита рабочего класса (например, члены Генерального совета Интернационала). Но в середине 1980-х гг. демонстрации протеста были спонтанными вспышками, спровоцированными разочарованием и озлоблением рабочих; их устраивали сами рабочие — и для рабочих. Забастовки организовывались профсоюзными лидерами — выходцами из рабочей среды. Это были люди, родившиеся в бедности, без формального образования, но с природным даром руководить, с ораторским даром — и они побуждали рабочих к действиям эффективнее, чем любые агитаторы-интеллектуалы.
Первоначально правительства пытались обвинить в беспорядках некие силы, идущие извне — так же, как французские чиновники пытались обвинить иностранцев в создании Коммуны. Однако всем — от фабричных цехов до законодательных собраний — было ясно, что движение начинает расти изнутри, в среде самих рабочих.
Достижения от забастовок и акции протеста были, как правило, незначительными и касались сугубо локальных условий; поэтому в 1886 году социалистические лидеры Франции, Германии и Англии начали обсуждать возможность создания II Интернационала {2}. Первый был окончательно распущен в Филадельфии, в 1876 году, после нескольких лет бесплодного и неэффективного существования лишь в номинальном смысле в Нью-Йорке. Многие полагали, что пришло время повторить попытку объединения пролетариата под знаменами Интернационала — отчасти и потому, что капитализм окончательно превратился в чудовище.
Колониализм цвел пышным цветом. Европейские державы яростно перекраивали карту мира, захватывая территории, создавая новые рынки и овладевая природными ресурсами, в том числе и людскими, — чтобы эксплуатировать их еще яростнее {3}. Вдобавок к расширяющемуся мировому рынку росли и новые технологии; появлялись новые источники энергии — от нефтяных турбин до двигателей внутреннего сгорания, что означало создание все более мощных и эффективных машин. Ускорение и расширение шло по всем направлениям, и состояния капиталистов росли до неимоверных размеров {4}.