Карл XII. Последний викинг. 1682-1718
Шрифт:
Офицеры выразили личную преданность королю, но в отношении своих солдат высказали разноречивые мнения: одни говорили, что солдаты «ружья свои положат, коль скоро завидят идущего на нас неприятеля»; другие, не подвергая сомнению верность солдат, жаловались на отсутствие патронов; третьи заверяли в готовности своих подчиненных умереть за короля. Выслушав их, Левенгаупт недовольно заявил:
– Господа, вы хотите в столь трудном деле взвалить всю тяжесть ответственности мне на плечи. Для меня одного она слишком велика. Нет, этого не будет; я еще готов рискнуть моей седой головой, но лишь если вы с вашими людьми готовы на то же.
Вслед за тем он отдал распоряжение, совершенно скандальное с точки зрения армейской дисциплины и, пожалуй, единственное в своем роде в военной истории: пойти к солдатам и выяснить у них, желают ли они защищаться или предпочитают сдаться в плен. Впоследствии Левенгаупт оправдывался тем, что не хотел «вести несчастных на убой»
66
Гедеон – судья израильский, избавитель еврейского народа от нападений мадианитян и других кочевников. Перед одним из сражений приказал удалиться из израильского войска всем калекам и робким.
67
Иуда Маккавей – предводитель восстания иудеев против сирийцев (II в.), павший в одной из битв с ними, где число сирийцев значительно превышало горсточку иудеев, которую он возглавлял. Левенгаупт ставит его в пример, видимо, в связи с упоминанием о 30000 русских.
Построенные к бою солдаты пришли в недоумение от опроса. Лейб-драгуны Альбедиля кричали:
– Зачем нас теперь спрашивают? Прежде нас никогда не спрашивали, а только командовали: вперед! Мы не можем сказать, что побьем врага, но мы сделаем все, что в человеческих силах.
Большинство же солдат встретили странный опрос опасливым молчанием или дали уклончивый ответ, «середина на половину». Левенгаупт не был доволен результатами. Он даже счел, что ответ лейб-драгун и тех, кто думал так же, был «более претензией на храбрость, чем смелым намерением драться», и этим, конечно, незаслуженно оскорбил шведскую армию, до сих пор ни разу не давшую повода сомневаться в своей верности и мужестве. Он потребовал от офицеров вернуться к подчиненным и «представить им, что враг стоит перед нами со своей армией и приходится думать только о том, чтобы биться до последней возможности или сдаться в плен».
– На этот счет я хочу точно знать, что они думают делать, – добавил он.
Как видим, Левенгаупт вторично умолчал о распоряжениях Карла; более того, создается впечатление, что он хотел повлиять на солдат с целью склонить их к принятию предложения о капитуляции.
Опрос и на этот раз не выявил единодушия: кто-то говорил, что готов драться, другие колебались, большинство же опять промолчало. В это время от Меншикова прибыл барабанщик за ответом.
Левенгаупт отозвал в сторону офицеров и изложил свои доводы в пользу капитуляции. Офицеры согласились с ним, что «лучше сдаться на сколько-нибудь почетных условиях, чем продолжать испытывать счастье оружием». В 11 часов утра к Меншикову отправился гонец с вестью о принятии его условий.
Половина шведской армии вздохнула с облегчением, другая половина стиснула зубы от боли и стыда, многие плакали. Спустя час королевская армия сложила оружие перед Семеновским полком. «Сами можете себе представить, с каким сердцем мы такое проделывали», – пишет один шведский гвардейский капитан.
Война для этих людей закончилась навсегда.
Капитуляция под Переволочной вызвала единодушное удивление у русских и их союзников. Недоумение по поводу поведения Левенгаупта высказывали сам Петр, русские генералы, английский посол Уитворт, датский посол Грунд и другие.
Карл никак не ожидал такого результата своего отъезда. 11 июля, уже из Очакова, он просил крымского хана обеспечить продовольствием армию Левенгаупта, а бендерскому паше писал, что несчастье шведской армии под Полтавой ограничилось тем, что ей придется вступить во владения хана. 12 июля король отослал в Швецию распоряжение о наборе рекрутов в пехоту, исходя из предположения, что шведская кавалерия под началом Левенгаупта и Крейца находится в хорошем состоянии.
Хотя Карл не предписывал Левенгаупту изменнических намерений, он не простил его никогда. В письме Ульрике Элеоноре от 14
декабря 1712 года король писал, что «Левенгаупт поступил противно приказанию и воинскому долгу, самым постыдным образом, и причинил непоправимую потерю [68] , которая не могла ни в каком случае быть больше, если бы он отважился на самое крайнее. Всегда прежде он выказывал себя с отличнейшей стороны, но на этот раз он, по-видимому, не владел рассудком, так что ему вряд ли можно будет что-либо поручать впредь… Я не думаю, чтобы он сделал это по умышленной злонамеренности или по личному малодушию. Но на войне это не оправдание, и он, верно, совсем потерял голову и не имел духа поступить как надлежало генералу в трудную минуту, потому что тогда непростительно выказывать робость, как это сделал он. Если бы он не уверял меня торжественно совсем в другом при нашем расставании, то я никогда не оставил бы его, но он сам предложил себя для замещения главнокомандующего».68
Как видим, на этот раз Карл не скрыл от сестры масштабов поражения; следовательно, он и в самом деле не считал Полтавское сражение катастрофой, а рассматривал его как временную, поправимую неудачу.
Поведение Левенгаупта, действительно ничем не оправданное с военной точки зрения, тем не менее по-человечески понятно: он страшно устал от войны и особенно от поражений и бедствий последнего года. Подобные случаи в истории нередки. Именно усталость от бесконечных войн, по единодушному мнению очевидцев и историков, послужила причиной измен наполеоновских маршалов в 1813-1814 годах. Даже Ней, этот, по выражению Наполеона, «храбрейший из храбрых», принял участие в знаменитом «заговоре маршалов» и заставил Наполеона подписать отречение в Фонтенбло. Через год, отдохнув, он показал чудеса храбрости при Ватерлоо и умер за императора.
Левенгаупту не суждено было поправить свою военную репутацию. Из русского плена он не вернулся.
Условия капитуляции, предложенные Меншиковым, заключались в следующем. Рядовые получали статус военнопленных с возможностью в дальнейшем обмена или выкупа; им было оставлено их имущество, кроме лошадей и оружия. Офицерам было обещано, что они «будут содержаны честно», то есть не только сохранят свою собственность, но и получат деньги и продовольствие за счет царской казны (обеспечение провиантом пленных нижних чинов в то время не предусматривалось). Весь обоз переходил к русским. Запорожцы рассматривались не как военнопленные, а как изменники и подлежали выдаче.
Последний пункт был самым постыдным для шведов, которые после Полтавы уже знали, что ждет их союзников: пытки, виселицы, колы, четвертование… Меншиков организовал на берегу настоящую охоту: казаков сгоняли, «как скотину», с женщинами и детьми и забивали на месте. Кто-то из них сопротивлялся, кто-то предпочитал смерть в волнах Днепра… А Меншиков в это время, по примеру Петра, угощал обедом Левенгаупта, которому происходящее на берегу не испортило аппетита.
По подсчетам Энглунда, в плен к русским попало почти 20000 шведов: 983 офицера, 12 575 унтер-офицеров и рядовых (из них 9151 кавалерист), 4809 нестроевых (пасторы, фурьеры, лекари, лакеи, денщики, писари, обозная прислуга и т. д.) и 1657 женщин и детей. Вместе с 2800 солдатами и офицерами, взятыми в плен под Полтавой, это составляло почти 23000 человек.
49 лучших полков королевской армии были полностью уничтожены русскими за 4 дня. Из 49 500 шведов (считая нестроевых), которых Карл вывел из Саксонии, на 1 июля 1709 года у него оставалось 1300 человек, сопровождающих его на пути в Очаков.
Официальные трофеи и добыча составили: 31 пушку, 142 знамени и 700000 далеров (300000 из них принадлежали Мазепе). Сколько денег награбили солдаты, осталось неизвестным.
Условия капитуляции для рядовых были нарушены сразу же: шведских солдат обобрали до нитки, связали, раздетых, друг с другом и «гнали и понукали, как быдло». Позже их поселили в Нижнем Новгороде, на Урале и в Сибири, где они промышляли своим трудом, сапожничая, скорняжничая, учительствуя и т. п.; особенным спросом пользовались изготовляемые ими игрушки.
Пленных офицеров распределили по городам европейской России. В Смоленске, например, сначала проживали Левенгаупт, Шлиппенбах и 13 штабных и обер-офицеров, затем их число увеличилось до 375 человек. Их содержание было довольно сносное. Петр приказал «иметь с ними обхождение по достоинству их рангов». Они получали провиант от казны, так как не имели с собой «никаких скарбов», иначе говоря, были также ограблены.
Возвращение шведов на родину растянулось на долгие годы. Увидеть родные берега было суждено лишь 4000 из них. Они продолжали возвращаться еще и в 1729 году, а последний военнопленный, гвардеец Ханс Аппельман, вернулся в родные места лишь в 1745 году – через 36 лет после Переволочны.