Карлики-великаны

Машина взревела, но быстро не ехала, а только елозила по асфальту.

– Купол мешает, – понял Мумукин. – Сейчас я его…

Он вынул из кармана складной нож размеров воистину исполинских и вылез на крышу паровика. Широкий взмах – и лезвие опустилось на стропы.

Именно в этот момент Тургению пришло в голову, что Трефаил продолжает давить на акселератор.

Паровик стрелой полетел прочь от оперативников, вплотную приблизившихся к беглецам. Тургений возопил:

– Собаклай, притормози.

До Трефаила тоже доперло, что друг остался на крыше. Он ударил по тормозам. Шины завизжали, паровик встал как вкопанный, и Мумукин пташкой спорхнул с крыши “Шибейи”. Бормоча проклятия, он поднялся с грешной земли, зачем-то отряхнулся и влез в кабину совершенно счастливым человеком. Погоня продолжилась.

– Кармагеддон какой-то! – Сууркисат вырулил с тротуара, куда его занесло на очередном крутом вираже.

– Слушай, у нас котел-то не рва… – Оглушительный взрыв не дал

Мумукину закончить, и товарищи громко завопили от радости – паровой котел одного из преследователей не выдержал и лопнул.

Этот непредвиденный случай тут же повлек за собой крушение остальных спецпаровиков, которые оказались под обстрелом разлетевшихся в разные стороны деталей машины.

– Тормозни, шеф, я на их костях попляшу.

– Балбес, какие кости? – Трефаил гнал машину с места происшествия на всех парах. – Там такие системы жизнеобеспечения, что Кафка еще целый месяц в этих обломках проживет, пока его не вытащат.

– Нас не догонят, нас не догонят… – не унимался Мумукин.

Левое переднее колесо попало в противоскоростную выбоину. Паровик озадаченно хмыкнул и исполнил двойное сальто. Такого удара котел

“Шибейи” не выдержал и взорвался. Машина еще раз перевернулась в воздухе и упала колесами вверх.

– Мумукин! – послышался голос Тургения. – Мумукин, ты жив?

Сууркисат не отозвался. Он смутно понимал, что надо бы сказать что-то ободряющее, но мысли наотрез отказывались конденсироваться в слова.

Тургений с Трефаилом висели вниз головой, пристегнутые ремнями, лобовое стекло отсутствовало, поэтому в кабине стало душно и противно. Мумукин немного потрепыхался, выкарабкиваясь из ременного захвата, выполз из машины и встал на ноги, и теперь Трефаил смог наблюдать только мумукинские ботинки. Они ходили вокруг машины, и голос Тургения непрерывно взывал:

– Мумукин! Отзовись, Мумукин!

У Сууркисата затекли и руки, и ноги, он не мог даже шевельнуться.

Проклятый Мумукин, думал про себя Трефаил, сам вылез, а мне помочь не соизволил.

– Турге-е-ений, – заплакал Мумукин, – родненький! Где ты? Ты живой?

Отзовись. Ну пожа-алуйста…

Наконец Трефаил понял, в чем дело: Тургений ищет его, Сууркисата, только от волнения перепутал имена. Трефаила проняло до глубины души, и он тоже заплакал.

– Сууркисат, ты чего? – всхлипнул Тургений.

– Так жалостно ты меня зовешь… – ответил Трефаил.

– Почему тебя? – Мумукин перестал всхлипывать. – Я Тургения звал.

– А ты тогда кто? – насторожился Сууркисат.

Зловещее молчание длилось не менее пяти минут.

– Ура! – Радости Мумукина не было предела. – Это я. Я жив. Я жив!

Еппонский бог, кайф-то какой!

– Вылезти помоги, собака сутулая! – огрызнулся Сууркисат.

Выкарабкавшись из недр “Шибейи”, он поднялся – и упал.

– Хана мне. – Взгляд Трефаила затуманила скупая мужская слеза.

–

Ноги не держат, голова кружится…

– Да, кровоснабжение немного нарушилось, такое бывает, когда вниз головой висишь, – сочувственно покивал Тургений. – Ну я тогда пойду?

– Куда?

– Домой…

Кровоснабжение у Сууркисата моментально восстановилось.

– Какой дом? Мы изгои. За нашу поимку объявят награду…

– Поподробнее о награде, пожалуйста.

Трефаил попытался:

– Нас поймают, приведут к Кафке, а тот отвалит кучу бабок.

– И что, круто можно навариться?

– Да почем я знаю? Вот объявят розыск – сразу все выяснится.

Тургений в предвкушении барышей радостно потер руки.

– Прикинь, Сууркисат. Куча бабла и два отгула! Отвиснем по полной!

Сууркисат схватил друга в охапку и нырнул в ближайшую подворотню.

– Утекать надо, Мумукин, утекать… – шептал Трефаил, прижимая

Тургения к сердцу. – У нас теперь отпуск. На все четыре стороны.

Лысюка прекрасно слышала все, о чем трендел по радио Мумукин.

Особенно – слова о Едином Государстве. Сначала думала, что ослышалась, но когда Тургений повторил, Лысюка поняла – взгретием и вздутием такие оговорочки не заканчиваются.

Мысль эта подняла Лысюке настроение, испорченное с утра подлой выходкой соседа сверху.

Работала Лысюка на секретном номерном предприятии и производила продукт номер пять. Вообще-то она не знала, что это за продукт: просто стояла с завязанными глазами у конвейерной ленты и лупила кувалдой по чему попало. Иногда слышался звон битого стекла, порой – булькающие стоны, чаще – звяканье железа, но подозрительная неравномерность и непостоянство звукового сопровождения отработанных пятью годами ударного труда движений Лысюку не пугали и не настораживали. Она ведь была недалекой девицей, думать ей совсем не хотелось. Она мечтала замуж.

Предметом вожделений Лысюки был, как это ни странно, Мумукин. Стены

Лысюкиной комнаты украшали постеры с Тургением, изукрашенные сердечками и поцелуями. Самый большой фотопортрет известного радиодиктора висел над девичьей раскладушкой. Если бы Тургений хоть самую капелюшечку догадывался о чувствах соседки, его бы, несомненно, вырвало, и неминуемое расстройство желудка привело бы, несомненно, в крематорий, но, по счастью, он не воспринимал Лысюку иначе, чем как объект злых шуток.

Несовпадение вкусов и пристрастий Лысюку не смущало: рано или поздно

Мумукин разглядит в ней страстного друга, верную любовницу и закадычную жену. То, что мечтам не суждено сбыться, если котовцы сцапают предмет обожания, Лысюку опять-таки не волновало, равно как и то, что она набитая дура.

Глупость вела Лысюку по жизни надежней компаса.

Вот хрупкая, забывшая наштукатуриться и намалеваться девица Нямня

Назуковна Лысюка и вломилась в комнату к своим неспокойным соседям и там обнаружила оперативную бригаду котовцев.

Каково же было удивление Эм-Си Кафки, когда дверь разлетелась в щепки и на пороге комнаты, в которой оперативная бригада производила обыск и засаду, возникло хрупкое воздушное создание с совершенно прозрачными волосами и кувалдой в нежных мозолистых ручках.