Карма

Стать одним из Окружения, влить без остатка свой мозг в общий мозг – задача не просто трудная, а для большинства людей практически невыполнимая. Здесь недостаточно говорить правильные слова и совершать верные и нужные поступки. Здесь еще нужен подходящий состав крови, потому что состав крови у всего Окружения одинаков, и людей с другим составом крови Окружение не терпит, оно их отторгает и уничтожает.

В ООО «Светлый путь» Окружение было опытное и монолитное. Павел Иванович, даром что давно был знаком с Саморядом, войти в него не смог.

Дело было, пожалуй, именно в разном составе крови. Окружение смотрело на Павла Ивановича подозрительно, постоянно ожидая от него подвоха. Терпеливое Окружение выжидало момент, когда можно будет уничтожить чужого Павла Ивановича раз и навсегда.

Пестель Окружения не боялся. Он наивно полагал, что его знания, опыт, умения, наконец, приближенность к Саморяду – эдакий непробиваемый щит. Павел Иванович не знал: нет таких щитов, в которых Окружение рано или поздно не найдет брешь.

Когда он шел по очередному вызову в кабинет Саморяда, то даже не подозревал, как скоро Окружению представится такая возможность.

К счастью, в кабинете никого из Окружения не было. Зато ждал стакан чая.

– Здорово, сынок! – широко улыбнулся Саморяд, и это предвещало разговор о больших деньгах.

На этот раз Павел Иванович не ошибся.

– Давай, сынок, еще раз проговорим нашу телевизионную историю. Ты проверил: надо ли нам еще какие-нибудь новые организации создавать или достаточно тех, что есть? В общем, расскажи мне, что ты обо всем это думаешь.

Павел Иванович хорошо знал, что означает этот вопрос. Дело в том, что Иван Петрович Саморяд очень любил, чтобы его сотрудники пересказывали ему то, что он сам им рассказал несколько дней назад. Он даже получал некоторое удовольствие слушая, как точно транслируют подчиненные его собственные выводы.

Павел Иванович давно смирился с этой странной привычкой начальника, подчинился ей. И теперь он пересказывал то, что несколько дней назад слышал в этом же самом кабинете.

– Итак, мы проводим телевизионный марафон «Дети – наше светлое настоящее». Указывается счет нашего фонда. На счет идут деньги. Вы на марафоне блистаете и выглядите защитником всех обездоленных детей.

– Ага, – кивнул Саморяд, видимо не уловив иронии. – Это очень важно. Очень.

– Целевой взнос попадает на наш счет. Дальше он рассылается в наши организации с конкретными задачами: купить в детские дома то-се, пятое-десятое. Дальше – по схеме. Некоторые суммы просто исчезнут. У некоторых директоров детских домов и интернатов наши люди подпишут бумаги, что директора получили того-то и сего-то на пять тысяч долларов: две ему – три нам… Важно, чтобы директора чувствовали себя не обманутыми, а обрадованными, что не трудно, учитывая их нищету. Директора домов и интернатов споют вам осанну. Придуманная вами акция дает возможность петь эту осанну долгие летние, осенние, зимние, а может, еще и весенние дни. Специально обученные и подкормленные люди из СМИ обеспечат этот длительный крик восторга… – Павел Иванович перевел дыхание. – Иван Петрович, что я буду мучить вас деталями давно отработанного дела, все же и так понятно.

– А если проверка? Сейчас вроде новые времена наступают.

– Новые времена у нас наступают периодически, и на законы нашей жизни они никак не влияют. Я много раз объяснял вам, Иван Петрович: проверки неожиданными не бывают. И как себя во всех этих случаях вести, я прекрасно знаю.

– Это, сынок, я и хотел от тебя услышать. Иван Петрович заговорил еще о чем-то, столь же бессмысленном. Павел Иванович его не слушал. Он поймал себя на том, что его собственный, годами отработанный цинизм вдруг стал ему неприятен, если не сказать – противен.

Он вдруг вспомнил свой интернат № 1 города Великая Тропа и то, как все время хотелось вкусно поесть. Голодать они никогда особенно не голодали, но хотелось не пожрать, а именно поесть в свое удовольствие, радостно и спокойно.

И еще он вспомнил, как мечталось тогда: вот кончится интернатовская жизнь, и он, свободный Пашка Пестель, зашагает по улице рядом с какой-нибудь красавицей, и будут у него в кармане звенеть лишние деньги – тогда казалось, что если деньги лишние, то они непременно должны звенеть, – и купит он своей девушке букет цветов. Цветы были настолько бессмысленной и ненужной тратой, что если ты мог позволить их себе купить, то это означало лишь одно: ты разбогател.

Пестель подумал: «Странно, сколько подобных историй проворачивали с Саморядом, а таких воспоминаний никогда не возникало. Что же это со мной творится такое?»

И этот вопрос не расстроил его, а опять-таки обрадовал.

– О чем задумался, сынок? – вывел его из ненужных размышлений голос Саморяда.

– О деле. О том, как бы его получше провернуть.

Саморяд улыбнулся:

– Вот за это я тебя, Пашка, и люблю. Надежный ты человек. Надеюсь, понимаешь: если дело провернем как надо, премия у тебя будет такая, что не обидишься. Машину-то давно менял?

Павел Иванович с трудом выдавил из себя улыбку. Слова Саморяда отчего-то не обрадовали его вовсе.

Что за черт с ним творится, с рассудительным Павлом Ивановичем Пестелем?

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

– Ну, ты круто взяла… – Рита пыталась собрать мысли в кучу, но мысли не собирались. – Я, кстати, специально узнавала: то, что ты придумала, уголовно наказуемое преступление.

Столь длинная фраза, да еще с такими сложными словами, далась Рите с большим трудом, она откинулась на спинку стула и с чувством выполненного долга залпом выпила стакан кефира.

Утро после вчерашнего было туманным и седым. Нехорошим было утро после вчерашнего.

Наташа усмехнулась:

– Смешно. А как меня еще больше можно наказать? И главное – когда? Не успеют…

Тут задребезжал телефон.

Наташа подняла трубку:

– Алло. Утро добрым не бывает. Дальше… Нет, я не сдаю квартиру. Это – ошибка. – Швырнула трубку. – Ему, значит, можно надо мной издеваться, а мне ему ответить никак нельзя?

– Возможно, это неадекватный ответ, – сказала Рита и сама удивилась тому, что произнесла. – Господи, какие только слова не вылетают изо рта похмельного человека.

– Неадекватный? – Как была в ночной рубашке, Наташа выскочила на лестничную клетку, распахнула дверь. – Он же написал, что я – блядь? Отлично! Ею и буду! Очень хорошо! С этого мудака Артура и начну! Да! С него и начну!

Захлопнула дверь, вернулась к Рите.

Рита пыталась собрать себя, как конструктор. Получалось плохо.

– Слушай, у тебя нет супчика из пакетика? – почти взмолилась она. – Слышь, я узнала, что в Одессе суп называют жидкое, представляешь? Жванецкий по телевизору рассказывал, когда по стране дежурил. Ужасно хочется горяченького жидкого. А?

Наташа с грохотом раскрыла дверь шкафа, достала пакетик, буркнула:

– Ты вообще не хочешь мне ничего советовать! Я тебе сколько раз говорила: напилась – веди себя прилично. А ты?

Опять зазвонил телефон.

– Алло! – гаркнула Наташа. – Утро добрым не бывает… дальше… Нет, я не сдаю квартиру. Это ошибка.

– Слышь, подруга! – Рита попыталась улыбнуться. Попытка не удалась, Ритины губы сложились почему-то в просящую улыбку нищего. – А ты запиши на автоответчик: «Утро добрым не бывает. Нет, я не сдаю квартиру. Это ошибка». Нам, бабам, силы надо беречь. Это я тебе как краевед с похмелья говорю.