Карманная вселенная

Затем вышел разодетый пижон, вся презентация которого сводилось к попыткам прорекламировать свой странный метод изучения травоядных. Публика его выступление также восприняла прохладно.

После первых двух спикеров на сцену поднялся Доктор Дарвин, и мероприятие наконец оживилось. Он представил свои необычные исследования, связанные с пробуждением разума у животных. Самым ярким в его презентации оказался видеоряд диалогов с кошачьими, сопровождавший его выступление. На экране по очереди появлялись группы, то из обыкновенных кошек, то пантер, то даже львов. Все они вполне себе по-человечьи отвечали на вопросы ученого. В этот момент я подумал лишь одно: «Зря с нами нет Барса. Эта бы презентация его непременно впечатлила и обрадовала!» Но у Барса не было должной конспирации от хранителей, поэтому он просто остался на корабле.

После анималиста выходили еще несколько товарищей, но все они не слишком соответствовали сложившемуся у меня образу учёных мужей и их научному методу описания природы вселенной. Я уже начал скучать и даже немного вздремнул, когда на сцену выкатился странный механический агрегат. По всей видимости, это была навороченная инвалидная коляска, на которой восседал бездвижный человек преклонного возраста. Наверное, он являлся каким-то очень известным ученым, поскольку при его появлении аудитория просто взорвалась. Громкие аплодисменты наполнили помещение, а немощный спикер тем временем синтезированным компьютером голосом представил следующего оратора и его работу, назвав ее одним из самых прорывных научных и прикладных трудов настоящего времени. Вслед за его похвалой на сцене появился Патерос. Он взял слово и первым делом поблагодарил своего коллегу: «Большое спасибо, мистер Хоккинг, ваши тёплые слова для меня – лучшая награда за проделанную работу». После чего вежливо поклонился человеку в коляске и обратился к залу:

– Сейчас я хотел бы приоткрыть перед всеми собравшимися здесь сегодня уважаемыми членам научного совета, Академии наук и представителями правительственных фондов завесу нашего светлого будущего. Отдельное спасибо за визит хочу выразить Министру медицины и здравоохранения Эрин Бронкс и бессменному руководителю легендарного «Пророка» … – шумные аплодисменты наполнили зал, и нам с Авророй не удалось расслышать имени. Наконец, аудитория стихла.

– Представьте себе жизнь в раю! – начал Николас восторженно, но тут же сбился: – А лучше нет, нет… – он замахал своими широченными ладонями. Вероятно, ученый посчитал, что такое абстрактное вступление не до конца отражает глубину и величие его открытия и решил поправиться. – Просто посмотрите по сторонам! – и он развел руками, призывая собравшихся людей оглядеться. Те же покорно последовали его призыву.

Стоит сказать, что помещение аудитории сильно выдавалось из тела здания и располагалось на небольшом выступе скалы, со всех сторон окруженной морем. Вид отсюда открывался отличный. После того, как Николас призвал своих слушателей осмотреться, электрохромные стены сделались полностью прозрачными, и ученые воочию узрели окружающий пейзаж острова.

Впереди до самого горизонта синел океан. По бокам белела прибрежная полоса, заросшая пальмами, а вдали возвышались горы. Все вокруг – вода, пальмы, солнце, песок – говорило о том, что за примером райского места больше нет смысла обращаться к воображению. Отсюда можно было любоваться красотами острова бесконечно, но Николас, опустив руки, снова привлек к себе внимание. Убедившись, что слушатели сполна подготовлены, Патерос продолжил:

– Да, теперь мы все живем в раю! – он говорил громко, делая глубокие паузы между предложениями. – Мы сделали это место воистину прекрасным, мы сделали его таким, что здесь хочется жить вечно! Но сегодня мне придется сообщить вам страшную тайну… – вдруг Николас перешел на шепот. – Представляете… мы все стареем!

Слушатели переглянулись. Сейчас они пытались понять, к чему клонит этот искусный актер, так артистично излагая столь банальные истины.

– Да, мы стареем! – повторил он, изобразив на своем лице гримасу разочарования. – И постепенно краски нашего мира начинают тускнеть, – вторя его словам, электрохромные стекла начали затемняться, погружая аудиторию во мрак. – Но внешний мир остается прежним, – произнес он и луч света очень красиво прорезал одну из стен. – Тускнеет мир лишь для нас, – пояснил ученый. – Мы больше не можем ощутить всю его прелесть, так как делали это раньше, – он замолчал и прошелся по сцене.

Стены окончательно сделались темными, свет померк, и в помещении зажглись искусственные лампы подсветки, напоминающие церковные свечи.

– И я вам скажу больше, – сообщил он заговорщически шепотом, – к нам подступает страх смерти. Нет, нет, не переживайте, – Николас вновь возбужденно замахал руками, – до смерти еще далеко. Я еще не дошел до этого. Но уже сейчас мы начинаем видеть только его – наше грядущее неизбежное! – он понизил тон. – И вдруг мы отчетливо понимаем, что нам не нужны больше ни женщины, ни острова, ни яхты, ни любые радости жизни, а нужна лишь старая добрая утка, – он страдальчески улыбнулся.

Стены аудитории вновь сделались прозрачными. Изображения на них искусственно стали увеличиваться, концентрируясь то на одном, то на другом из перечисленных ученым предметов роскоши. Постепенно картинки на них полностью оторвались по смыслу от окружающего пейзажа, транслируя отвлеченный видеоряд. Там были и парусные регаты, и горные восхождения, и гонки на аэроциклах, и шикарные застолья в орбитальных ресторанах, изображения новорожденных и силуэт влюбленной парочки на фоне заката – короче, все то, что обычно соответствует понятию «радости жизни».

– Да что говорить, я не смогу выкурить эту гребаную сигару, чтобы у меня не заболело внутри!

Николас достал из портсигара продолговатый предмет и затянулся им в полной тишине. Над аудиторией потянулся сизый дымок, и собравшиеся недовольно зашушукались. Лицо Авроры при этом изобразило гримасу отвращения.

– Я не смогу выпить виски и заняться любовью – какая же это жизнь?! – воскликнул он с досады, не обращая внимание на недовольство аудитории. Затем он положил сигару на столик и посмотрел на нас умоляюще. – А потом… Что потом? – глаза его наполнились влагой, а на лице застыло выражение артистичного отчаяния. – Я неизбежно умираю!

На последних словах свет в помещении полностью выключился, погрузив слушателей в кромешную темноту. Остался виден только тлеющей уголек лежащей на столике сигары. Так прошло пару секунд, и свет зажегся вновь.

– Зачем все это? – спросите вы, – декламировал статный оратор. – Зачем любовь и ненависть, страдания и радости, богатство и таланты, если все уйдет в могилу? – он возвел очи к потолку, заменяющему ему небо, а затем указал на одного из слушателей в зале. – Посмотрите на моего отца! – и все взгляды устремились на старого грека, подобно Хоккингу, сидящего в первом ряду в инвалидном кресле, древнего и изъеденного кривыми морщинами, как гористый ландшафт его родины. – Он стар, очень стар, но он по-прежнему хочет жить! Нет, решите вы, ему пора на покой, пора сойти со сцены бытия, но он не хочет этого! В душе он молод! В душе он кричит: «Хочу чувствовать, слышать, видеть, любить в полную силу!» – голос Патероса стал тише. – Таков он внутри… но снаружи мы видим лишь унылого неподвижного старика. Прости, папа, – опустился он к нему со сцены и поцеловал в щеку. – Трагедия нашей жизни – неизбежная смерть! – заключил грек. – Но пришло время перестать ее бояться и смело сказать ей нет! Давайте скажем все дружно: «Я не хочу умирать»! Повторяйте это снова и снова! Именно так, и вы будете правы! Встречайте, на пороге жизнь вечная!

Конец ознакомительного фрагмента.