Кармелита. Наследники: игры на вылет

– Может, обойдется?

Даня покачал головой:

– Не вздумай открывать!

– А че я должен делать?! – запаниковал Глеб, бегая по кухне.

Даня давно привык, что думать в их паре всегда приходилось ему. Кекс совершенно не годился для этого. Хорошо, что хоть худо-бедно врать научился.

– Мне нужно где-то отсидеться.

– Где? – Хабаров поводил взглядом по сторонам. – А если они обыск затеют?!

– Не ссы раньше времени! – Даня кинулся к напольному шкафчику, стоящему возле холодильника. На самом деле шкаф был не пригоден для эксплуатации, и Сергей собирался сделать перестановку. Но не успел…

– Ты уверен, что всё нормально будет?! – Глеб затравленно смотрел на друга.

В дверь теперь ещё и стучали.

– Иди! Скажешь, что занят. Если захотят провести обыск, то покажи им свою шалаву и намекни, что у вас другие планы, понял?!

– Сиди уже! – дверца захлопнулась, скрывая блондина в пыльном отсеке для посудомоечной машинки.

Глеб еле успел кинуть две тарелки в раковину и бросился открывать. Уже перед самыми дверьми, парень заметил Данину куртку и, матерясь себе под нос, зашвырнул её на верхнюю полку прихожей. Он молился, чтоб ничего не произошло. Они с Даней не успели обговорить ситуацию в том случае, если менты уже обнаружили на соседней улице внедорожник…

Утро добрым не бывает. И это вовсе не присказка, а сущая правда. Гончаров выехал из отдела расследований намного позже, чем планировал – Виталий опять задержал его. Вернее, вовремя не разбудил! Старикан долго оправдывался и извинялся, но Григорию уже ничто не могло поднять настроение. Любить свою работу можно и нужно, но для полицейских слово «любовь» было чем-то запредельным после практически бессонной ночи и головных болей. Шесть утра. Это не рано. Это уже поздно! Иногда – слишком.

По дороге майор столкнулся с несколькими постами ГИБДД, поставленными в разных точках одного района, чтобы иметь максимальные шансы на поимку беглеца, и отметил, что все они слишком много щелкают одним местом! Никто не желает работать! А прибавки к зарплате хотят все.

Гончаров прошел в дом безо всяких препятствий и сильно удивился, что его никто не встретил. Он подумал даже, что семейка Жданова решила сбежать. Но нет. Дина сразу выглянула в гостиную тревожно. Лицо её вытянулось, чуть осунувшись, и побелело. Наверное, за эту ночь женщина поседела, но благодаря стойкой краске цвет её волос остался прежним для окружающих. Заметив майора, она лишь стиснула зубы, чтоб не расплакаться в его присутствии. Григорию и не нужна была эта женщина. Он хотел поговорить с хозяином дома. И сейчас было не до сантиментов. Хватит с него лизоблюдничества!

– И снова здравствуй, Стасик, – начал он панибратски, что нисколько не смутило инвалида. Напротив, казалось, что он только того и ждал.

– Ты мразь.

– Я не удивлен, что ты это сказал, – хмыкнул полицейский. – Понимаю. Всегда тяжело смотреть правде в глаза. Лучше валить на других. Пусть я буду мразью. Переживу. Ты по-прежнему ничего не решил? Будешь сотрудничать со следствием?

Жданов молча смотрел в окно, будто созерцал там невиданной красоты пейзаж. Его спокойствию можно было позавидовать. Его руки были сложены на груди. Рядом на столе стояла переполненная пепельница и бокал с недопитым коньяком.

– Дела-то паршивые, Стас. Молчанка тебя не спасет. Ты знаешь, где сейчас твой сын?

Теперь Стас прислушался, и майор это уловил.

– Если знаешь, то лучше скажи. Поверь, если его загонят мои ребята, то дело примет не самый приятный оборот. Он может вляпаться ещё круче. Я ему тогда не только труп пришью, но ещё и сопротивление при аресте…

Стас прекрасно понимал, что Даню и правда рано или поздно догонят. Сейчас он выбирал не между долгом правопорядочного гражданина и Гончаровым, а между живым сыном и мертвым. Нужно было что-то решать. Сию секунду.

– Пообещай мне не применять к нему оружия, – сказал вдруг инвалид, поворачивая кресло в сторону собеседника.

Гончаров чуть растерялся:

– Допустим, но…

– Я скажу, где искать. Просто пообещай, что он будет цел.

– Стас, с чего ты взял, то я буду применять оружие? Если он сдастся добровольно, то…

– Какого дьявола тогда твои щенки открыли огонь вчера?! У них даже полномочий его носить не достаёт, а не то что стрелять! Блядство!

– Я не знал, – нахмурившись, сказал Григорий. – Разберусь.

– У меня один сын, Гриша, – невесело усмехнулся инвалид. – У меня нет времени ждать, когда ты там разберешься! Они его прикончить могут!

– Никто его не прикончит! У меня к нему ещё парочка вопросов!

– Я буду говорить только, если у меня будут стопроцентные гарантии.

– Говори, – смягчился Григорий и достал рацию. – Я обещаю.

– Сегодня будет заезд, – Стас потер уставшие глаза. – Я не могу допустить, чтоб мой единственный сын разбился на этих долбанных российских автогорках…

– Он скрылся на твоей машине. Не вижу повода удивляться. Ты разрешил, не так ли?

Гончаров был уверен, что Жданов слишком много позволял сынку. Вот и расхлебывает теперь. Майор сам имел сына и знал, что значит единственный наследник. Он понимал Стаса как отец, но не мог позволить себе такой роскоши, как полицейский.

– Я не разрешал. Он сам выбрал себе дорогу…

– У молодежи не бывает много выбора. Им всегда его мало.

– Молодежи и целой жизни мало для совершения глупостей, – сухо отреагировал Стас. – Разве и мы такими когда-то были?

– Ещё хуже, – усмехнулся Григорий, вспоминая свою молодость. Весьма и весьма баламутную. – И где же на сей раз собрали любителей не пристёгиваться?

– Не знаю. Это ты мне скажи, мент, – краем губ улыбнулся Станислав, доставая из пачки сигарету. – Такая информация не должна проходить мимо ваших ушей… Если вы, конечно, собираетесь порядок в городе наводить.

– Не было печали, твою мать!

– Ты опять не был в курсе, разве?

Гончаров промолчал. У него просто физически не хватило бы времени заниматься ещё и этим.

Сколько раз они долбили Малинова за эти чертовы гонки?! Гончаров уже не помнил, когда всё это началось. Малинов Влад, или просто Малик – сынок одного из их бывших сотрудников, продававший тачки, вдруг решил, что стоит попробовать себя в роли гонщика. Парень был из рук вон плохим и очень скоро папочка с расстройства отправился на тот свет. Многие даже поговаривали, что именно сынулька убрал его. После отца учить его уму-разуму стало невозможно. Сколько бы раз его «предприятие» не закрывали, он открывал новое. Посадить его было формально не за что – он никаким боком не участвовал в организации заездов. На бумаге. А баз бумажки, как известно, даже в туалет не сходишь. Григорий немедленно набрал своего литеху: