Карнавал страсти

— Ты что, в штаны наложила от страха? — прошипел он.

Эти слова подействовали на Настю, как удар кнута на норовистую лошадь. Она пришла в такую ярость, что весь ее страх куда-то улетучился. И как раз пришло время ее соло. Настя смело вышла вперед, поводя бедрами, так что ее широкая юбка волнами колыхалась вокруг ног.

Настя опомнилась, только когда услышала громкие аплодисменты. Это хлопали ей. Раздалось даже несколько восторженных криков «браво». Как ни в чем не бывало Настя раскланялась и уступила место Веронике.

Теперь Настя совершенно успокоилась. Она смогла разглядеть зал, столики со свечами, горящими в стеклянных подсвечниках, бесшумно снующих с круглыми подносами в руках официантов. И опять Настя отметила метаморфозу, происходящую с людьми в зале. Чем дольше они слушали цыганские баллады и романсы, тем живее, непосредственнее становились их лица. Настроение песен отражалось в лицах как в зеркалах, и в этом прекрасном и удивительном явлении была теперь и Настина заслуга.

2

— Как ты посмел?! — накинулась Настя на Андрея, как только они оказались за кулисами.

— Дурочка, — добродушно усмехнулся он, — это был элементарный психологический прием. Иначе ты бы так все выступление продрожала.

— Все через это проходят, — вставила Вероника, — на меня вообще матом наорали, чтобы расшевелить.

— Я, — с видом тонкого психолога заявил Андрей, — хотел сначала обматерить тебя, но потом понял, что ты набросишься на меня с кулаками прямо на сцене. А так я все очень точно рассчитал.

— Ну что, солистка, — благодушно произнес Белов, — с тебя причитается за дебют.

— Да ты ей заплати сначала! — раздраженно сказала Вероника.

— Да, кстати, об оплате, — начал Белов, — честно говоря, я нахожу несправедливым, что все в ансамбле получают одинаково. А ведь некоторые работают больше других.

— Например, ты, — заметила Вероника.

— Да я, — с вызовом ответил Белов, — или ты. Так что нечего возмущаться. Но согласитесь, что если во время выступления человек работает меньше, тогда и получать он должен меньше. Вот, например, ты, Санек, только не обижайся, скажи, разве можно сравнивать танцора и солиста. Или взять Настю. Ведь несправедливо, если новенькая солистка получает столько же, сколько Маша, проработавшая в коллективе уже не один год. Ладно, пока я всем выдаю по пятьдесят долларов, а вы подумайте над моими словами. Предлагаю со следующего месяца перейти к дифференцированной оплате труда.

— Вот говнюк! — откровенно высказалась Маша, когда женщины удалились в гримерную. — Слова-то какие выдумал — «дифференцированная оплата труда». — Она очень похоже передразнила Белова, и Настя не удержалась от смеха. — Ты думаешь, он первый раз этот разговор заводит? Нет, просто в свое время Митька твердо Белову сказал, что он сразу же уйдет из ансамбля, если Белов не будет всем платить поровну. А Зайцев единственный человек, с кем Белов считается. Теперь он пользуется тем, что Митя болен, и хочет навести тут свои порядки. Белов, конечно, хороший организатор, но замашки у него совсем как у пахана в зоне.

Только поздно ночью на служебном автобусе Настя добралась до дома. В веселом возбуждении девушка ворвалась в квартиру. Ей не терпелось поделиться с Митей радостью своего успеха. Дмитрий не спал, но Настя поняла, что ему совершенно не хочется радоваться вместе с ней. С непроницаемым лицом он выслушал рассказ о выступлении, о том, как Настя сначала боялась, а потом справилась со своим страхом и сорвала шквал аплодисментов.

— Молодец, — вяло отозвался Дмитрий, — поздравляю.

— Разве ты не рад за меня? — обиженно спросила Настя.

— Почему, рад, — без выражения произнес Дмитрий, — просто все это очень смешно.

— Что смешно? — не поняла Настя.

— Смешны твоя радость и гордость, твои восторги и надежды. Все это мне очень знакомо, я сам был таким же когда-то, испытывал те же эмоции. И поэтому я знаю, к чему ты в конце концов придешь.

— И к чему же?

— К разочарованию, к усталости от каждодневной рутины, к пониманию того, что вся эта романтика, о которой ты будешь петь, не более, чем наскоро изготовленная подделка.

— Ага, если ты говоришь, что это подделка, — спросила Настя, — значит, есть и нечто подлинное?

— Подлинное, — ответил Дмитрий, — не продается в ресторанах и не тиражируется, как на конвейере.

— Ну хорошо, — не унималась Настя, — а как же оперное искусство?

— Настя, я тебя умоляю, я так себя плохо чувствую, у меня нет сил говорить, тем более обсуждать проблемы подлинного и неподлинного искусства.

«Ну вот, — обиженно думала Настя, стоя под душем, — что ему стоило хотя бы для вида похвалить меня, порадоваться со мной. Обязательно нужно было тыкать мне в лицо своим жизненным опытом. Миша прав, — с грустью поняла Настя, — у Мити действительно психология неудачника. Самое страшное в этом то, что он не может радоваться чужим успехам. Хотя не слишком ли многого я от него хочу? Человек болеет, страшно мучается, а я пристаю к нему со своими детскими радостями».

Уже в постели Настя передала Мите мнение Белова по поводу вознаграждения для каждого из артистов. Настя сама не ожидала, что этот рассказ так разозлит Дмитрия. Его возмущению не было предела. Первый раз Настя слышала, как из уст ее любимого слетали самые грязные ругательства.

— Успокойся, пожалуйста, — она тщетно пыталась унять Дмитрия, — тебе вредно волноваться.

— Первое, что я сделаю, когда выздоровлю, — немного успокоившись, проговорил Дмитрий, — это набью ему морду. Слушай, — вдруг спросил он, — а как там новый солист, этот тенор из циркового училища?

В этих словах и в интонации, с которой Дмитрий их произнес, Насте послышались ревность и беспокойство. Почему-то ей не захотелось рассказывать о том, что за последние несколько дней они с Сережей стали чуть ли не приятелями.

— Не знаю, — уклончиво ответила Настя, — ты мне больше нравишься. Мне кажется, он поет как-то неинтересно, как музыкальный автомат.

— А внешне он как тебе?

— Блондин, а мне всегда нравились брюнеты, — сказала Настя и поцеловала Дмитрия.

— Правда? — срывающимся от нежности голосом спросил он.

— Ну, конечно, неужели ты мог усомниться?

— Не знаю, — медленно произнес Дмитрий, — по-моему, сейчас я представляю такое плачевное зрелище, этакое говорящее, ни на что не способное полено.

— Прекрати! — резко оборвала его Настя. — Как ты можешь так говорить! Или ты думаешь, что я люблю тебя, только когда ты полон бодрости и сил, а больной и грустный ты мне не нужен? Какая ерунда! Что бы это была тогда за любовь? Я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя всегда и в любом виде.