Карт-Бланш для Синей Бороды

— Что ты слышала?

— Ничего, милорд.

Он не поверил и продолжал смотреть выжидающе. Призвав на помощь всю сообразительность, я сказала:

— Я пришла, когда ваш разговор уже был окончен, и вы обвинили Вильямину в шарлатанстве.

— Кому ты рассказала об этом?

— Никому.

— Почему?

Вопрос поставил меня в тупик. Почему?

Помолчав, я ответила:

— Если вы явились к прорицательнице прячась, то почему я должна раскрывать вашу тайну?

— Значит, болтливость — не твоя отличительная черта?

Я промолчала.

— Мне нравятся твои ответы, Бланш Авердин, — сказал он.

То, что он узнал и запомнил мое имя, неприятно меня поразило. Я опустила глаза, чтобы не видеть его лица, которое и пугало, и притягивало одновременно. Пугало мрачностью, а притягивало силой, которая, казалось, изливалась волнами от этого человека. Получается, он расспрашивал обо мне своих слуг? Или узнал у наместника имена всех дочерей из семейства Авердинов? В любом случае, я рассудила, что подобное внимание от Синей Бороды мне ничего хорошего не предвещало.

— Если вы выяснили все, что хотели, разрешите уйти, — я поклонилась, глядя в пол, и поэтому не заметила, как граф поднялся из кресла и подошел ко мне. Движения его были бесшумными, и я чуть не вскрикнула от неожиданности, обнаружив его стоящим напротив меня — на расстоянии трех ладоней.

— Ты боишься? — спросил он.

— Боюсь? Кого или чего, милорд?

— Меня, — сказал он спокойно.

Я наклонила голову, собираясь с мыслями, а потом посмотрела ему в глаза:

— Нет, я не боюсь вас.

— Обо мне ходят страшные слухи. Меня называют графом Синяя Борода, как злодея их народных сказок. Знаешь об этом?

— Я не доверяю слухам. А вы не сделали ничего, чтобы я вас боялась…

Казалось, он был доволен, потому что отвернулся к столу, как будто прятал улыбку.

— Думаю, вы убедились, что моя борода черная, а вовсе не синяя.

— …но не сделали ничего, чтобы я вас уважала, — закончила я.

Он оглянулся, и взгляд его стал холодным.

— Только твое уважение или неуважение мне безразличны, — заверил он.

— Охотно верю. Раз уж мы начали беседовать столь откровенно, позвольте спросить: вы и правда приехали в наш город, чтобы найти себе новую жену?

— Правда, — ответил он, продолжая разглядывать меня, как диковинного зверька.

Он не сел в кресло, а остался стоять, и его широкоплечая фигура против света свечей казалась особенно огромной. Он подавлял одним своим присутствием, и мне больше всего хотелось побыстрее покинуть эту комнату чтобы освободиться от этого человека. Освободиться? Но я ведь ему не принадлежу?.. Все эти мысли промелькнули в моей голове быстро, как вспышки молний в грозовую ночь, но слова слетели с языка еще быстрее:

— А что случилось с предыдущей леди де Конмор?

— Упала с лошади и свернула себе шею, — граф произнес это безразлично, словно говорил о подгоревших блинчиках на завтрак.

Его тон задел меня. Если он решит жениться на Констанце, будет ли она счастлива с черствым человеком, которого не огорчает недавняя гибель жены.

— Вы говорите об этом с таким спокойствием, милорд… Совсем не похоже на безутешного вдовца.

— А я — счастливый вдовец, — сказал он. — Хотите знать, почему? Раз уж мы беседуем откровенно?

15

Голос де Конмора стал вкрадчиво-опасным, а сам он подался вперед, заглядывая мне в лицо. Я почувствовала себя кроликом перед волком, что внезапно выскочил из чащи. Еще немного — и хищник бросится на меня и откусит голову. Или… свернет шею…

— Нет! Оставьте свои тайны при себе, мне они ни к чему, — торопливо произнесла я.

— Разумное решение, — пробормотал он и вдруг коснулся моей рассыпавшейся косы.

— Кто же придумал назвать тебя Бланш? У тебя темные волосы.

— Когда я родилась, они были белокурыми, как у моих сестер сейчас, — сказала я, еле сдерживая стремительно забившееся сердце. Этот человек и пугал, и волновал одновременно. Я вдруг подумала, что не смогла бы дать ему оплеуху, вздумай он

— Разрешите удалиться, милорд, — произнесла я срывающимся голосом, и делая шаг назад.

— Разрешаю, — сказал он и взял мою руку.

Я дрожала, но не сделала попытки вырваться и убежать. Бедный рождественский кролик, угодивший в пасть к волку! Вот кем я сейчас себя ощущала!

— Сожалею, но не смогу попрощаться с тобой по окончании праздника, — сказал де Конмор, поднося мою руку к губам. — Попрощаюсь сейчас.

Не сводя с меня глаз, он поцеловал не тыльную сторону ладони, как полагалось по этикету, а ладонь. Поцелуй получился долгим — гораздо дольше, чем требовали правила приличия. Мужские губы — горячие, твердые, опалили мою кожу, но это был самый восхитительный огонь в моей жизни.

Как зачарованная я смотрела на него, не понимая, как получилось, что этот мужчина действует на меня подобным образом. Как будто он объявил меня своей собственностью, но что самое странное — мне вовсе не хотелось этому противиться. Не хотелось освобождаться от его власти. И хотя какая-то частичка меня взывала к здравомыслию, я чувствовала, что окончательно и безоговорочно пропала от этого пронзительного взгляда, от прикосновения горячих губ. В голове так и зазвенели колокольчики — словно новый год уже наступил, и сбылось ожидание зимнего волшебства.

Но граф отпустил мою руку, и стало холодно. Только сейчас я заметила, что камин в комнате не горит, и как мне неуютно в холодной комнате в тонком бальном платье.

— Наверное, это трудно… — сказал де Конмор и замолчал.

Не дождавшись ответа, я спросила:

— Трудно — что, милорд?

— Жить рядом с тобой.

— Милорд?.. — мне показалось, что я ослышалась, но граф уже кивнул на дверь, разрешая уйти.

— Свернешь направо, а затем пойдешь — прямо, до арочной двери. Окажешься как раз в общем коридоре, — он махнул рукой, показывая, что мне надо поскорее удалиться.

Бочком я двинулась к двери, потом повернулась к графу спиной и почти выбежала вон.

Музыка все еще играла, и я нашла танцевальный зал без труда, хотя в этой половине дома не горели светильники. Прежде, чем войти в зал, я проскользнула в дамскую комнату, чтобы привести в порядок волосы. Зеркало отразило меня, и я была неприятно поражена увиденным — растрепанные волосы, помятое платье, оборка на рукаве почти оторвана, глаза и щеки горят, а губы алые, как кровь. Впервые я увидела себя в таком странном образе — диком, ярком, безумном… Неужели, это порыв Реджи породил меня такую? Или всему виной граф?.. Я вспомнила прикосновение его ладони к своей щеке и прикосновение его губ к своей ладони… Почему стало так холодно, когда он отпустил меня?..