Картахена

Волнорез был усеян быстрыми серыми чайками, волны разбивались о его края и осыпались просвеченными солнцем брызгами, будто светлыми перьями. Причал построили еще до войны, когда Траяно был известным курортом, потом здесь все затихло, пароходная компания решила упразднить линию и пристань заросла водорослями. Теперь сюда приходили только за мидиями, разве что мальчишки иногда заявлялись и прыгали с обнажившейся железной балки, будто с трамплина.

До меня доносились грохот якорных цепей, падающих в воду, шум заглушаемых моторов и отрывистые команды: рыбаки возвращались в порт. Значит, скоро застучат ящики, застрекочут скутеры скупщиков, пойдет обычная работа – с палубы на берег шлеп да шлеп, вода поднимается вверх, принуждаемая помпой, бежит по жестяным желобам, обмывая лангустинов и креветок, а потом возвращается обратно в море.

Воскресные письма к падре Эулалио, апрель, 2008

Ты говоришь, что девочка действует в старом добром духе, и я думаю, что ты прав. Она расследует убийства затем, чтобы обелить имя брата, поэтому и лезет в дело Аверичи. Раньше это раздражало меня и заставляло гнать ее прочь, а теперь я начал понимать. Смешно говорить расследует, так как все, что она приносит, лишь рассуждения, не скрепленные доказательствами, однако кое-что из ее бормотания пригодилось мне на деле, это следует признать.

В феврале, признаюсь тебе, я немного дополнил показания свидетелей, иначе мне было не арестовать вдову, хотя в ее причастности я был совершенно уверен. Дописал, что в парке в ту ночь видели женщину, или скажем так – кого-то светловолосого в длинном платье. В отеле только одна блондинка, и наутро она уже сидела у меня в участке и отвечала на вопросы. Железное алиби, к сожалению. Такое же, как у смазливого тренера, который, как мне доносили, уже обслужил половину Аннунциаты.

Девчонка говорит, что Диакопи пошел на встречу с ее братом, чтобы убрать свидетеля, дескать, брат застал его на месте преступления. Глаза у нее круглые, честные, но на руках гусиная кожа – видно, что подвирает. Пора уже сказать ей, что я знаю, в чем там дело. Или еще помучить? Видишь ли, падре, с девчонкой не все так просто, в ней есть правильные штуки, нужные следователю, но редко встречающиеся, однако есть и прожилки всякой женской дряни, которые не дают ей развернуться. Вот я думаю: богоугодное ли будет дело, если я, скажем, займусь, ее воспитанием?

Мне понравилось, как она бегала по поляне, засекая время от одного капитанского выхода на сцену до другого, и как нагло обыскала комнаты своих подозреваемых, тоже понравилось. И ведь не зря старалась. Правда, злая, как январская бефана, но это можно обтесать, меня ведь обтесали.

Смешно, что в этом их спектакле Диакопи играл женщину, наверняка с детства мечтал напялить платье. Две роли у него были в этом сезоне: старая тетка и старый капитан, – и обе он сыграл неплохо, только под занавес напортачил.

Оказалось, что он хорош в искусстве раскрашивать себе физиономию. Я сам едва его узнал, встретив в гостиничном баре, а ведь я видел его еще мальчишкой, гордо восседавшим на пегой лошади, – мы с ним почти однолетки, между прочим. Так что, увидев седого землистого старика, сидящего с рюмкой граппы, я мог принять его за кого угодно, только не за костлявого мелкого задиру, которого я отлупил однажды на деревенских танцах. Году этак в семьдесят шестом.

Садовник

В тот день я даже не заметил, как добрался до Траяно. апрельский дождь был не слишком холодным, но меня била дрожь, и я шел очень быстро, почти бежал. Обычно дорога в деревню занимает не меньше часа, и я беру с собой пса, чтобы разговаривать с ним по дороге. В этот раз Зампа остался во флигеле, мне было не до него, но, не пройдя и километра, я увидел, что он трусит за мной по обочине шоссе с независимым видом.

Я не спросил у Петры, где теперь ее брат, но готов был встретиться с ним на его территории. Ему должно быть лет двадцать семь, если верить его сестре, он парень крепкий и привычный к портовым дракам. Я знал, что процедурная сестра дежурит до полудня, и был уверен, что увижу только брата или вообще никого.

Спустившись в деревню, я миновал недавно отреставрированную церковь и невольно подумал о ней словами Паолы: с одной стороны стена церкви облицована зеленым мрамором, полукруглый портал украшен фронтоном с розеткой, и так далее. Она с ума сходила по всем этим порталам, купелям и розеткам. Заметив священника, стоявшего в дверях церкви, я о нем подумал словами Паолы: деревенский padre, сложенные руки, острый подбородок, человек с винноцветными волосами, очень хитрый, погляди только на эти птичьи глаза, идущие вниз от переносицы!

У дома Понте не было никакой ограды, ее заменяла живая изгородь из плотно сросшихся кустов терновника, за ними виднелись пара яблонь и запущенный розарий, а дальше белела стена небольшого дома со скошенной крышей.

Калитка держалась на двух вкопанных в землю столбах – не калитка, а так, видимость одна. Я толкнул ее и направился к дому, разглядывая розовые кусты, занимавшие добрую четверть сада. Тайник мог быть где угодно: под камнями на заднем дворе, как сказала Петра, или в дупле, или в самой гуще розовых кустов. Хорошо бы застать здесь ее брата, чтобы не тратить время на поиски. На крыльце дома мелькнула тень, дверь стукнула, и я невольно сделал шаг назад.

– Господи, Бри!

Это была женщина – белолицая, с высоко поднятыми светлыми волосами, заколотыми гребнем. Она сбежала по ступенькам крыльца и направилась ко мне, в руках у нее были ножницы для стрижки кустов. Зампа стоял на садовой дорожке, опустив голову и слегка показывая зубы, это означало, что он сторожит хозяина, хотя с виду безмятежен.

– Соседка принесла еду, она там, в доме. – Женщина подошла поближе. – Зачем ты пришел, мой мальчик? Не можешь успокоиться? О, я знаю.

Я молчал, чувствуя, как пальцы наливаются знакомой тяжестью. За все время, что провел в «Бриатико», у меня еще не было ни одного приступа, нет, был один, с непривычки, когда весь вечер пришлось стучать по клавишам.

– Ты так похудел. – Она качала головой, как фарфоровый китаец, от плеча к плечу.

Глаза у нее были чистого синего цвета, такой цвет в моей коробке с красками назывался персидской синью и закончился одним из первых. Глаза были хороши, но их портило беспокойное движение зрачков.

– Скоро ты станешь свободным, – сказал она, – я тебе помогу. А пока этот день не наступит, я не стану чесать волосы и стричь ногти. Честное благородное слово.

– Я попозже зайду, – сказал я, спрятав опухшие кулаки за спину.

Странное чувство испытываешь, когда тебя принимают за кого-то другого. Женщина пожала плечами и вернулась на крыльцо, заметив перед этим, что мой отец, который работал на днях в саду, разбросал все камни на заднем дворе, да так и оставил в беспорядке. Так что собрать их предстоит мне, потому что от сестры нет никакого толку. Одни разбрасывают, другие собирают, сказала она напоследок. На это мне ответить было нечего.

Без разума я обречен на бред, В моих словах и мыслях связи нет.