Картина с кляксой

Мне стало неспокойно и захотелось домой. Тем более что солнце уже потухало за лесом, от болота тянуло сыростью и прелью, а за болотом зловеще каркала дурная ворона.

Я опять взглянул на изумрудную лужайку, в мрачной глубине которой скрывалась лакомая приманка для бессовестных жуликов, и плечи мои зябко передернулись. А над болотом начал скапливаться холодный туман. Колеблющийся такой. Будто в его зыбкой белизне бродили зловещие тени…

Глава XII. Внятно изложил?

Когда мы добрались до своего фургончика, уже совсем стемнело. Грета укоризненно помахала нам хвостом: время ужинать, а вы где-то шляетесь, все родителям расскажу.

А где они, наши родители? Им Большой театр дороже родных детей. Я почему-то почувствовал, что с родителями мне было бы спокойнее. Что-то внутри меня тревожно трепыхалось, как-то не по себе было. Хотелось покрепче запереть дверь и спрятаться с головой под одеяло. И Гретка вела себя беспокойно. Все время прислушивалась, повизгивала и порыкивала. А потом вдруг грозно залаяла и бухнула передними лапами в дверь. За которой был какой-то неясный шум. Мы переглянулись и затаились.

Но тут под окошком раздалось:

– Боу-воу!

Алешка радостно взвизгнул и отпер дверь. Мама подхватила его и вместе с ним вошла в сарайчик. А папа потеснил меня и добродушно сказал:

– Домой, домой, ребята.

Но я кое-что увидел и кое-что услышал. У нас на участке стояли кроме папиного служебного джипа полицейский «уазик» и камуфлированный автобус. Он слабо светился изнутри, и мне послышалось, что там нежно бренчит гитара. Или россыпь патронов у кого-то в кармане.

– Домой, домой. – Папа оттеснил меня от двери и запер ее.

Мне показалось, что он погружен в мысли, а мама была погружена в свои впечатления от сказочного балета. Или оперы. Мы так и не поняли. И вообще, мне показалось еще, что они были вовсе не в театре. Уж папа-то – точно. Хотя бы потому, что из своих редких походов в театр или в гости они приносят нам в клювиках добычу – хорошие конфеты или бутеры с икрой.

Сегодня они привезли сосиски и пакет молока.

– Спать, спать, – сказала мама. – Я так устала.

– Я тоже, – сказал папа. – А завтра у нас гости.

– Тетя Зина? – спросил Алешка.

– Дядя Вадим, – усмехнулся папа. – Надо его хорошенько принять.

– Мы его бледнолицыми поганками и салатом из обдуванчиков накормим, – предложил Алешка. – Или лягушкиными лапами. У нас их полно.

– Алексей! – Мама даже побледнела. – Ты можешь не говорить гадостей перед сном?

– А утром можно?

– Смотря какое утро будет, – сказал папа. – И кстати, верните-ка мне мой бинокль. Срочно.

Вот это фишка!

– Щаз! – сказал Алешка. И мы улизнули на свой чердак по имени антресоль. И уселись на свои матрасы, как пенсионеры на лавочки – грустные такие. Что делать?

– Дим, тихонько вылезай в окно. Может, он там еще висит, на заборе.

– Ага, висит. На самом видном месте.

– Дим, а давай отдадим папе футляр, и мы ничего не знаем.

– Папа сразу поймет. Футляр-то пустой, легкий.

– Это без вопросов. Засунем в него твои кроссовки. Папа удивится и растеряется. А мы скажем: «Ты, папа, неслабо придумал».

Алешка, больше не раздумывая, снял с гвоздя футляр и едва не уронил его.

– Ого! А ты раньше меня додумался. – Он расстегнул футляр и… тупо хихикнул. Бинокль был на месте.

Алешка плюхнулся попой на матрас и прошептал:

– Это опять домовой, Дим. Или какая-нибудь добрая ведьма.

Он вытащил бинокль, осмотрел его, будто боялся, что он сейчас же растворится в воздухе. Передал его мне дрожащей рукой.

Бинокль как бинокль. Папин.

– Скоро вы там? – донесся снизу папин голос. – Уснули?

Алешка схватил мои кроссовки и запихнул в футляр. И спустил его в люк на ремешке. Сел, увидел у меня в руках бинокль. И взвизгнул:

– Еще один? Они что, размножаются?

Ну и денек сегодня! Нужно его поскорее заспать. Тем более что у нас завтра гости. На болоте.

Когда мы утром встали, мама испекла оладьи, Гретка позавтракала и выпрашивала оладушку на закуску, а папы уже дома не было. И не было на нашем участке никаких машин, и не звучали гитарные струны. Приснится же такое.

– Мы пошли лягушек к обеду ловить, – обрадовал Алешка маму после завтрака.

Она легонько шлепнула его и затворила за нами дверь.

Все кругом было как обычно. Ворона терпеливо караулила мышку возле скворечника. Шелестела листва. Ревел в Пеньках дядя Юра. То есть ревел не сам дядя Юра, а его трактор. Дребезжала у кого-то на крыше пантюхинская коза Вонючка.

А мы пошли заманивать врагов в западню. Самим бы нам в нее не попасться. Алешка шагал бодро и весело, а я был босиком.

– Это полезно, – утешал меня Алешка. – Гретка вон всю жизнь босиком ходит. Зато у нее какие зубы. Без всяких кариесов.

По дороге мы зашли за Греем и дядей Кузей, объяснили им задачу. Дядя Кузя захватил свою резиновую дубинку, а Грей зачем-то сплющенную бутылку из-под воды.

– А что ты босиком? – спросил меня дядя Кузя. – Неужто Грей обувку своровал?

– Нет, – объяснил Алешка. – Он свои кроссовки на бинокль сменял.

– И то дело, – покладисто согласился дядя Кузя. – Ну вот, пришли. Какая будет наша диспозиция?

– Вы с собаками и с Димкой – вон за этим отдельно стоящим кустом. А я – в отдельно стоящей Сторожке. Только вы раньше времени на помощь мне не бросайтесь, а то врагов распугаете. Я буду орать, а вы не слушайте.

Объяснил. Очень внятно изложил. «Мне будут голову отрывать со всеми ушами, а вы любуйтесь».

Но мы послушно залегли за отдельно стоящим разлапистым кустом орешника. Уложили собак. И очень вовремя. Послышались решительные шаги и злобные голоса. К Сторожке поспешали двое – Виталик и Славский в шляпе.

Алешка попробовал улизнуть, но Виталик мощно и широко стал на его пути, а Славский схватил за руку. Главное сейчас – чтобы собаки не бросились на помощь.

– Попался? – злорадно спросил Виталик.

– Попался, – грустно признался Алешка. – Уж попался так попался.

– Где картины?

– А я знаю? – жалобно проблеял Алешка. – Вы же их сперли.

Виталик достал из кармана нож, выщелкнул лезвие. Я было привстал, но дядя Кузя положил мне руку на плечо.

– Я тебе сейчас ухи отрежу!