Картина в тайнике

– Что вы сказали?
– переспросил он.

– Мы ищем картину Эль Греко. Вы взяли ее у Василя Корнеевича Пруся, которого убили восемнадцатого мая, - с ударением сказал Козюренко и сел напротив отца Юлиана.
– Где она?

Каноник прикрыл глаза. Сложил пухлые руки на груди, пошевелил пальцами. Спокойно ответил:

– Вы уже были у меня, уважаемый гражданин начальник. И убедились, что я восемнадцатого мая лежал больной и не выходил из дому.

– Да, алиби как будто у вас есть, - подтвердил Козюренко.
– Но все-таки убили вы и картиной завладели тоже вы. Где прячете?

– Бессмыслица какая-то...

– Каноник прижал руки к сердцу.
– Эль Греко... Это художник с мировым именем. Я немного разбираюсь в искусстве и знаю, что такое полотно Эль Греко. Его картины - огромная ценность. Не понимаю, откуда Эль Греко может взяться у Пруся... Это какая-то ошибка...

Козюренко дал знак оперативникам, и те начали обыск. Отец Юлиан молча смотрел, как они заглядывают в шкафы, выдвигают ящики письменного стола; смотрел с иронией и даже укоризненно: и зачем, мол, люди создают себе лишние хлопоты?.. Взял молитвенник и сделал вид, что полностью углубился в чтение. Но от внимательных глаз следователя не укрылось, что каноник уставился в одну страничку, - верно, не видя даже букв.

У Боринского была небольшая двухкомнатная квартира, и обыскали ее быстро; через два часа Козюренко окончательно убедился, что картины Эль Греко здесь нет. Не нашли ее и в квартире сестры отца Юлиана.

На мгновение у Романа Панасовича мелькнула мысль: а что, если он ошибся? Нет, ошибки не могло быть.

Роман Панасович придвинул стул к креслу каноника. Полюбопытствовал:

– Где ваша домработница?

Заметил, как по лицу каноника промелькнула тень. Отец Юлиан отложил молитвенник.

– Что-то там у нее с сыном, - объяснил он.
– Отпросилась и уехала. Сын у нее работает где-то под Ивано-Франковском. Кажется, в Долине.

– А где она сама живет?

Каноник опустил глаза.

– В Петривцах, - ответил он.
– Но я же говорю, она поехала к сыну на Ивано-Франковщину.

– Неправда, - решительно возразил Козюренко.
– Неправда, Боринский. Она уехала совсем не туда и живет не в Петривцах, а в Подгайцах. Вы же сами говорили.

Руки каноника скользнули по мягкой коже подлокотников, и он еще глубже осел в кресле.

– Да, кажется, я ошибся - Петривцы, Подгайцы... Похожие названия... Сделал над собой усилие и улыбнулся, но улыбка только искривила его лицо.
– А зачем она вам, моя Настя?

– Одевайтесь, гражданин Боринский, и сейчас поедем, - решительно произнес Козюренко.
– Почему-то мне захотелось тотчас же повидаться с вашей домработницей.

Отец Юлиан надел обычную рубашку и серый, совсем мирской, с разрезом пиджак.

Его посадили на заднее сиденье между Владовым и оперативным работником. Козюренко сел на переднее, и "Волга" вскоре вырвалась на загородную магистраль. Все молчали. Так, молча, и доехали до Подгайцев. Отец Юлиан сделал вид, что не знает, где Настин дом, но через минуту это объяснили в сельсовете, - дом стоял у шоссе, и "Волге" даже не пришлось съезжать с асфальта.

Настя возилась во дворе у летней кухни - бросилась навстречу отцу Юлиану, но Козюренко остановил ее и попросил разрешения войти в дом вместе с председателем и секретарем сельсовета. Настя зачем-то вытерла руки фартуком и открыла перед ними дверь. Роман Панасович переступил порог и остановился, пораженный: на чисто побеленной стене висел "Портрет" Эль Греко. Козюренко сразу узнал картину: задумчивый и чуть грустный взгляд человека, постигнувшего окружающий мир и несколько разочаровавшегося, но не разуверившегося.

Портрет был прикреплен к стене обыкновенными канцелярскими кнопками, словно чертежный лист к доске. А возле него такими же кнопками Настя пришпилила дешевенькие картинки духовного содержания, увенчав все это цветной базарной мазней, на которой были изображены сусальные влюбленные и голубь, сладко смотревший на них одним глазом.

Эль Греко и базарный ширпотреб...

– Откуда у вас эта картина?
– спросим Козюренко у Насти.

Женщина вопросительно посмотрела на отца Юлиана. Тот сидел в углу на табуретке, уставившись в пол, равнодушный и безвольный.

– Его милость сказали, - произнесла нерешительно, - что этот святой образ принесет счастье моему дому...
– Перекрестилась и снова посмотрела на каноника.

– Когда он дал вам эту картину?

– В тот самый вечер, когда вы приходили.

– И велел, чтобы не возвращались из Подгайцев, пока он не позовет? уточнил Козюренко.

– Да, так...
– произнесла женщина, будто провинилась в чем-то.
– Я говорила, как они там будут без присмотра, но они накричали на меня...

– Вы подтверждаете это?
– обратился Козюренко к канонику.

Тот наконец поднял глаза.

– Да, подтверждаю...
– ответил устало.

...Они ехали обратно, и Козюренко держал на коленях полотно Эль Греко. Думал, как быстро все кончилось. Вдруг вспомнил, что не все, и спросил каноника:

– В котором часу назначена у вас встреча с Вороновым?

– Каким Вороновым?
– встрепенулся тот.

– Э-э, святой отец, - сказал Козюренко весело, - поздно отпираться. Следственным органам все уже известно... Я не имею права ничего обещать, но все же у вас есть последний шанс...

Отец Юлиан опустил голову.

– Пусть будет хоть последний шанс, - тяжело вздохнул он.

– Где у вас назначена встреча с Вороновым?

– Еще не знаю. Он должен прилететь вечерним рейсом и позвонить.

– Вы его пригласите к себе домой, - приказал Козюренко, - откроете и проводите в комнату. Мы будем в соседней. Покажете картину и получите деньги. Кстати, на чем вы сошлись?

– На сорока тысячах.

– Продешевили.

– Но ведь десять тысяч валютой...
– несколько стыдливо уточнил отец Юлиан.

– Все равно. Воронов мог бы дать вдвое больше.

– Неужели?
– раздраженно вырвалось у каноника, будто он уже держал в руках деньги и их нахально вырвали у него.

Владов захохотал - такой анекдотичной показалась ему ситуация.

– А сколько вам платил Прусь за то, что во время войны вы прятали все, что он награбил?
– неожиданно спросил Козюренко.

– Не плата - слезы...
– пожаловался отец Юлиан и осекся: откуда этот следователь знает, что Прусь привез трофеи к нему?