Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Браво!

И эта сдержанная похвала являлась для артистов более ценной, чем взрыв аплодисментов.

В антрактах, в фойе, устраивались целые диспуты; люди, собираясь группами, теребили друг друга за пуговицы, споря о достоинствах исполнения артистом той или иной роли. И меня поражало их знание истории оперы, истории Миланского театра» [146] .

В марте Карузо и Шаляпин встретились во время репетиций «Мефистофеля» А. Бойто — перед знаменитым спектаклем, в котором русский певец впервые предстал перед итальянской публикой. Они сразу же подружились, тем более выяснились любопытные пересечения их биографий: оба родились в один год и в одном месяце. Оба были выходцами из бедных семей. Шаляпин тоже начинал карьеру в церковном хоре. Оба, несмотря на все успехи, испытывали страх сцены. Оба рисовали — причем сразу же обменялись дружескими шаржами.

146

Шаляпин Ф. Страницы из моей жизни. Киев, 1987. С. 222–224.

О перипетиях, связанных с постановкой «Мефистофеля» в «Ла Скала», о грандиозном триумфе Шаляпина написано

слишком много, чтобы к этому возвращаться. Достаточно открыть любую из множества книг о русском басе или его мемуары. Уже после смерти Карузо, в декабре 1921 года в Нью-Йорке Шаляпин делился воспоминаниями о тех днях с Бруно Дзирато, последним секретарем тенора:

— На первой репетиции Карузо с Карелли пели вполголоса, что, должен признаться, было очень даже кстати. Ведь позади у меня остался утомительный переезд из Санкт-Петербурга. Поэтому, когда подошла моя очередь петь, я поступил так же, как они, и стал лишь намечать свою партию. Тосканини на мгновение заколебался, но ничего не сказал. Все же через минуту-другую он вышел переговорить с Гатти, и уже тот предложил мне дать полный звук, потому что такое у них в «Ла Скала» правило в отношении незнакомых певцов. Я немедленно сделал это и заработал самые искренние поздравления. Однако манера поведения Тосканини несколько вывела меня из себя. И тогда Карузо объяснил мне, что Тосканини — вроде пса, который без конца лает, но не кусает; дескать, голоса остальных певцов дирижеру известны, со мной же дело обстоит иначе… Карузо произвел на меня самое очаровательное впечатление, весь его облик олицетворял сердечную доброту. А его голос — это идеальный тенор. Каким наслаждением было петь с ним вместе! [147]

147

Ильин Ю., Михеев С. Великий Карузо. С. 81.

В связи с фурором, который произвел Шаляпин в «Мефистофеле», все прочие исполнители, включая Карузо, отошли на второй план. Однако нельзя сказать, что Шаляпин «перепел» своих партнеров. Он потряс публику в большей степени гипнотизирующим артистизмом, а не вокальными возможностями, которые у певца на тот момент раскрылись далеко не в полной мере. По технике и певческому мастерству и Карузо, и Карелли тогда были несравнимо выше, хотя тенор и получил от критиков несколько замечаний. То, что «Мефистофель» в «Ла Скала» превратился в триумф русского баса, не помешало ни Шаляпину, ни Карузо до самой смерти тенора сохранять теплые дружеские отношения. Впоследствии им не часто приходилось выступать вместе — гонорары обеих «звезд» были столь высоки, что импресарио редко могли себе это позволить. Но общение с Шаляпиным помогло Карузо, который никогда не упускал случая перенять опыт коллег, в чем-то его превосходивших, улучшить драматическую выразительность исполняемых партий и повысить уровень актерского мастерства. С каждой новой ролью он все больше вживался в образ героя, пока не достиг на этом пути апогея в роли Элеазара — последней роли из воплощенных им на сцене.

В конце своей недолгой оперной карьеры успела выступить в «Ла Скала» и Ада Джакетти. Правда, в официальные отчеты театра ее имя не попало. Вполне возможно, она выступила в какой-нибудь небольшой роли или внезапно заменила заболевшую певицу. Во всяком случае, мы имеем свидетельство об этом самого Карузо, который в 1903 году упоминал об этом факте в письме к Паскуале Симонелли [148] .

После «Любовного напитка» и «Мефистофеля» контракты посыпались на Карузо один заманчивей другого. Тенор подписал договор на гастроли в Варшаве. Рауль Гюнсбург предложил ему спеть в театре «Казино» Монте-Карло. Антонио Скотти помог оформить контракт с лондонским «Ковент-Гарденом». Однако для Карузо самым важным и лестным было приглашение в главный театр его родного города — в «Сан-Карло», где он должен был выступать с конца декабря 1901 года.

148

Enrico Caruso-Jr. My Father and My Family. P. 74.

В апреле Энрико и Ада отправились на очередные гастроли в Буэнос-Айрес. В Аргентине Ада, к крайнему неудовольствию Карузо, подписала контракт на выступления в театре «Политеама». Она должна была петь в «Мефистофеле» А. Бойто, однако отменила выступление прямо перед спектаклем, ибо, как сообщалось в газетах, плохо себя чувствовала. На этом первая половина ее оперной карьеры закончилась. В следующий раз она появилась на сцене лишь спустя девять лет, уже расставшись с Карузо.

Плохое самочувствие Ады понять несложно. Между 1900 и 1903 годами у нее были две беременности, обе закончившиеся трагически: дети погибли. Один ребенок родился с патологией — «капюшоном» на лице — и сразу же умер. Второй был задушен пуповиной при родах. Стоит напомнить, что рождение ребенка в больнице в те времена было большой редкостью — туда привозили рожениц в случае необходимости срочной операции или когда возникала угроза для жизни матери. Обычно роды происходили дома. Возможно, акушерке, бывшей рядом с Адой, просто не хватило опыта. Как бы то ни было, Ада и Карузо потеряли двух детей из четырех.

В аргентинской столице Карузо познакомился с выдающимся баритоном Марио Саммарко, который был его партнером в «Риголетто» (в этой опере Энрико пел в очередь с Джузеппе Боргатти). Эмилио де Марки, который должен был исполнять партию Каварадосси, в последний момент от поездки отказался и, таким образом, Карузо выступал в «Тоске» с первыми исполнителями главных партий: Хариклеей Даркле и Эудженио Джиральдони. Во время гастролей всеми спектаклями дирижировал Тосканини. И «Тоска», и «Любовный напиток», и «Риголетто», и «Царица Савская» Гольдмарка прошли с огромным успехом для тенора. Однако были и откровенные неудачи. Так, в Буэнос-Айресе Карузо единственный раз в карьере выступил в вагнеровском репертуаре — на итальянском языке он исполнил заглавную роль в «Лоэнгрине». Рецензии на три его появления в этом спектакле были убийственными. Карузо проанализировал ошибку и сделал абсолютно правильный вывод: его голос и артистический темперамент совершенно не подходят для пения в операх Вагнера. Правда, в 1906 году в одном из американских интервью Карузо сказал, что хотел бы исполнить Тристана, но только на итальянском языке — немецкий противоречил его

вокальной манере. Однако к этому времени оперы Вагнера шли исключительно на языке оригинала, и даже для «короля теноров» никто бы не стал менять принципы постановки. Спустя несколько лет парижский корреспондент газеты «Дейли ньюс» спросил Карузо, будет ли тот когда-нибудь еще петь Вагнера. На что получил ответ, который нельзя назвать иначе как издевательским:

— Позже, много позже. Когда мой голос постареет и я буду не петь, а орать. Вот тогда я включу в свой репертуар и «Тристана», и «Мейстерзингеров», и «Зигфрида»… [149]

После ухода Ады со сцены домашняя жизнь Карузо стабилизировалась. Со времен «Федоры» у Карузо не было отбоя от выгодных предложений, но при этом ему нужно было постоянно думать о пополнении репертуара. Ада, будучи неплохой пианисткой, аккомпанировала ему и проходила с ним новые роли. Она, как могла, помогала Энрико наладить быт, старалась его развлечь и разнообразить круг его интересов. В Буэнос-Айресе они вместе брали уроки рисования в студии итальянского живописца и педагога Филиппо Галанте. Уверенность, с какой Карузо рисовал шаржи, во многом пришла как раз после уроков в его мастерской.

149

Daily News, 20 May 1912.

С 10 по 28 октября 1901 года Энрико гастролировал в Варшаве, где пел вместе с польской сопрано Яниной Вайдой-Королевич (позднее в мемуарах певица поведала об этих днях не вполне достоверно, но очень тепло написала о своем партнере-теноре), а также с красавицей-украинкой Саломеей Крушельницкой. Из Варшавы Карузо отправился в Италию. По пути в родной город в конце ноября — начале декабря он выступил в Болонье и Триесте. В последнем городе он покорил всех в «Любовном напитке» — опере, в которой должен был дебютировать на сцене театра «Сан-Карло» в Неаполе. Этого выступления Карузо ожидал с нетерпением. Не только, кстати, из-за творческих амбиций, — ему предстояло спеть в пяти спектаклях «Манон Леско» с… Риной Джакетти! Что же касается амбиций, то Энрико был спокоен и не сомневался, что он, родной сын Неаполя, бедняк, который достиг того, что его принимает, делает ценные подарки и говорит комплименты могущественный российский монарх, будет принят земляками с восторгом и гордостью за столь блестящую и стремительную карьеру. Многих его коллег пугали слухи о жестокости неаполитанской каморры. Однако Карузо меньше всего в родном городе боялся мафии. Тем более он рассчитывал на поддержку Николы Даспуро, который организовал ему первый ангажемент в театре «Лирико». Однако, как вскоре выяснилось, в его родном городе опасность все же его подстерегала, причем с самой неожиданной для него стороны.

По странному стечению обстоятельств, Карузо совершенно не представлял реальной ситуации в музыкальной жизни Неаполя и в «Сан-Карло». Всеми музыкальными «мнениями» города «заведовали» два враждующих аристократических клана, которые имели возможности как возвысить исполнителя, так и стереть его в порошок — вне зависимости от статуса или приема, который певцу оказывала публика. Даже самому именитому исполнителю, чтобы добиться положительных отзывов, необходимо было предварительно представиться хотя бы одному из неаполитанских «тузов», «раскланяться» и договориться о поддержке.

Но Карузо этого не знал. Он спокойно общался со старыми друзьями, вел обычную жизнь. Правда, его несколько обеспокоило, что критики не рвутся брать у него интервью, как это было в Милане. Однако коллеги по сцене на репетициях делали вид, что ничего не происходит, и тем самым ввели Энрико в заблуждение, будто все идет так, как нужно. Не знал Карузо и того, что руководство «Сан-Карло» и оба музыкальных клана Неаполя ненавидели театр «Ла Скала», видя в нем опасного конкурента, и что успех в Милане был крайне плохой для певца визитной карточкой в Неаполе.

Тридцатого декабря 1901 года в «Любовном напитке» Карузо впервые появился на сцене «Сан-Карло». Согласно версии, вошедшей в большинство биографий тенора, и Энрико был не в лучшей форме, и публика вела себя отвратительно; в результате певец был освистан в родном городе и дал клятву никогда там больше не выступать. Однако здесь мы имеем дело с очередным мифом. Все имеющиеся документы свидетельствуют о том, что никакого провала на самом деле не было. Во-первых, Карузо спел в «Сан-Карло» не один, а десять спектаклей, и все они прошли с огромным успехом. Начиная с первого представления «Любовного напитка», он по требованию публики вынужден был повторить все главные фрагменты своей партии, а в конце публика его вызывала множество раз. Это же повторилось и на следующих представлениях с участием Энрико. Так что ни о каких «освистываниях» не было и речи. Положительными поначалу были и отзывы в прессе. Единственную рецензию, содержавшую хоть какую-то критику, написал близкий друг неаполитанского тенора Фернандо де Лючии, барон Саверио Прочида, и опубликовал 31 декабря 1901 года в газете «Пунголо». В большой статье критик совершенно справедливо указал на некоторые недочеты в стиле и вокальной манере Карузо и попросил не обижаться на свою «доброжелательную откровенность». Критик советовал тенору не увлекаться операми «белькантового» репертуара и больше осваивать репертуар драматический, который, по мнению Прочиды, больше соответствует его темпераменту и голосу. Действительно, вокальный и сценический стиль Карузо, придававший вместо «утонченности» образам невиданную ранее страстность, на фоне «классических» белькантовых исполнителей, каковыми считались Де Лючия, Бончи, Анджело Мазини, казался непривычным. Тон ментора, который позволил себе Прочида, сильно задел самолюбие Энрико. Не очень его успокоило и то, что на его защиту встала столь авторитетная газета, как «Коррьере ди Наполи», в которой были помещены самые восторженные отзывы о теноре. Поэтому Карузо не стал противиться, когда некоторые из его друзей напечатали на Прочиду довольно язвительную эпиграмму, снабдив ее шаржем. И тут барон не выдержал. 16 января 1902 года он выступил с еще одной статьей, в которой Карузо обвинялся едва ли не во всех певческих «смертных грехах» — в отсутствии вокального шарма, в плохой дикции, в слабой вокальной технике, в зажатости звука, в пристрастии к дешевым сценическим эффектам. Ко всему прочему, Прочида поиздевался над «кряжистой фигурой» тенора, которая, на его взгляд, совсем не вязалась с образом Де Грие. Статья вновь носила характер не «разгромный», а «назидательный» — критик неоднократно подчеркивал, что тенор обладает огромным потенциалом и что цель статьи не более нежели сподвигнуть Карузо к дальнейшему совершенствованию.

Поделиться с друзьями: