Касатка и Кит

–  Через четыре дня, - уточнил Латышев.

–  Неважно. У нас есть еще время. Давай, поедем к теплому морю.

Давай, встретим его в Таиланде! Или в ГОА слетаем? Или на Маврикий?

Мне родители предлагают купить путевку. А мы купим две и поедем вместе…

–  Нет…, Ника. Не поедем мы с тобой никуда. Я не хочу никуда ехать.

–  Тогда давай здесь. Давай никуда не поедем. Встретим Новый год в этой квартире. Вдвоем. А, Никит?..

"Любит она меня, что ли", - подумал Латышев. Хотел спросить, но не спросил. Надо расставаться с девочкой. Без слов, без ее признаний. Просто выгнать. Пусть будет жестоко, но как поступить иначе? Видеть и слышать Веронику он больше не желал.

Он отрицательно покачал головой. Вероника наклонилась, заглянула в его глаза и увидела там… безразличие. И холод.

Она молча сняла и бросила ему под ноги халат, голая пошла одеваться. Он не смотрел ей вслед, но когда Вероника хлопнула входной дверью, закурил и подошел к окну.

Девушка вышла из подъезда и медленно побрела вдоль по ярко освещенной улице. Она шла, низко наклонив голову, смотрела себе под ноги. Наверное, она плакала.

"Жестоко… Я жесток, - подумал Латышев.
– Но разве дело только во мне? Жизнь - вообще жестокая штука. Вера это поймет. Может, уже поняла… Мог ли я поступить иначе? Наверное… Но что делать? Что мне делать, если я… - Он вдруг понял: - Если я люблю другую?.."

Он заходил по комнатам. Курил, стряхивая пепел куда попало, и ходил. Из угла в угол. Останавливался, снова куда-то шел.

"Касатка! Неужели я тебя люблю? Неужели любил всегда, всю жизнь?

Неужели…"

Ему даже страшно стало.

Неужели любовь, в которую он по большому счету никогда и не верил, все-таки существует? Та самая, которая одна и на всю жизнь?

Латышев всегда легко расставался с женщинами. Легко сходился и еще легче расставался. Череда женщин, чехарда прямо… Что они думали, когда он говорил им: "Милая, поиграли в любовь и хватит.

Позанимались сексом и будет, надо менять партнеров, а то скучно станет. Давай расстанемся, пока друг другу не наскучили"? Он так говорил, такие слова или похожие, а женщины пожимали плечами и уходили, исчезали из его жизни. Уходили, не оборачиваясь… Горевали они? Кто-то уходил, весело ему подмигнув и чмокнув на прощание в щеку, или еще смешнее - в лоб. Кто-то говорил, махнув рукой: "Да и фиг с тобой!". Кто-то молча уходил… Вспоминали ушедшие его потом, думали о нем? Никогда раньше Латышев не задавал себе таких вопросов.

Ему всегда было все равно. Более того, он думал, что и тем женщинам, с которыми он расставался, тоже все равно. И вообще, какой смысл он вкладывал в слово любовь?.. Поиграли в любовь… Поиграли… В любовь… Позанимались сексом… Любовь - игрушка? Любовь - занятие?

Времяпровождение? Просто секс? Да! Тысячу раз да! Так он считал. У него были периоды без женщин. Короткие, но были. И никогда он не страдал от этого. Если припирало, заказывал проститутку. А так…, хотеть, чтобы каждый день его кто-то ждал дома, чтобы, как говорил

Женя Лукашин из рязановской "Иронии судьбы", перед глазами постоянно туда-сюда, туда-сюда… Латышев никогда не страдал от одиночества.

Более того, ему было комфортно одному. Всегда. Ему и сейчас-то…

Он вдруг остановился и прислушался к себе.

"Хотелось бы мне, чтобы сейчас и здесь сидела Касатка? Именно она, не кто-то другой, а именно она? Хотелось бы?.. Да. Очень. Но о чем это говорит? Да ни о чем! Ну, поговорили бы. Ну, наверное, отметили бы встречу. И в постель бы скорей всего ее уложил. А уложил бы? Да, это точно - уложил бы. Сделал бы то, что не сделал тридцать лет назад. Может быть, даже какое-то определенное время мы с

Касаткой были бы любовниками, жили бы вместе. Но… Прошло бы какое-то время, то самое, определенное, и мне бы снова захотелось остаться одному. Чушь! Бред! Какая к чертям собачьим любовь? Нет ее.

Померещилось…"

Латышев поднял с пола брошенный Вероникой халат и пошел в ванную.

Его халат должен висеть там, он его одевает после душа. И вообще - все, каждая вещь, должна лежать, стоять, висеть на своем месте.

Вероника всегда оставляла вещи где придется, и его вещи и свои.

Латышева это раздражало.

В ванной он остановился в раздумье. От халата пахло Вероникой, ее духами. Едва уловимый запах, но он почему-то сейчас был Никите

Владимировичу неприятен. Наверное, и раньше этот запах был, и, наверное, не только халат им пропитался, но Латышев никогда не замечал этого запаха. Он стоял и думал: повесить халат на крючок, или бросить в корзину с грязным бельем? Решив, что халат все-таки надо сдать в прачечную и открыв крышку корзины, он вдруг почувствовал что-то. Ему показалось - то ли боковым зрением увидел, то ли просто померещилось - из зазеркалья на него смотрели. И он сразу понял кто…

Латышев не стал поворачиваться. Он стоял с халатом в руках и чего-то ждал. Потом спросил:

–  Касатка?.. Это ты?

И услышал. Нет, не ушами, в его сознании прозвучало:

–  "Здравствуй, Кит…" - грустно как-то прозвучало.

–  Здравствуй, Касатка. Как ты?

–  "Нормально"

–  И я… И у меня все нормально.

–  "Я вижу"

–  Что ты видишь?

–  "Что у тебя все нормально. Всенормально. Вот именно - всенормально. Хорошее слово я придумала? Всенормально…"

–  Дурацкое слово.

–  "Почему?"

–  Мне оно не нравится.

–  "Но ведь все нормально?.. Ты успокоился. Ты снова уверен в себе. Всенормально!"

–  Не говори так!
– Латышев резко повернулся к зеркалу. Там никого не было. Себя самого он тоже заметил не сразу. Зеркало было мутным, запотевшим. Вероника как всегда забыла включить вытяжку.

Латышев крутанул рукоятку вытяжки на полную мощность и, не дожидаясь, когда водяные пары улетучатся, халатом протер зеркало.

–  Всенормально, - сказал он своему отражению и бросил халат в корзину.

Потом он сел за компьютер.

"Привет, Касатка!

Помню ли я наш палаточный лагерь и песни под гитару до утра? Помню. Я помню все…"

10.

Егор не спал. В спальне горел ночник, Егор читал очередной детектив. Когда Светлана вошла, он закрыл книгу и бросил ее на тумбочку.

–  Почему не спишь? Книжка интересная?

–  Не очень… Тебя жду.

–  Зачем?

–  Ну…, может?..
– Егор хитро подмигнул.