Касатка и Кит
Шрифт:
– Женька!
– вдруг завопила Наталья.
– Посмотри на часы! Две минуты осталось! Быстро дуй на кухню за шампанским!
"Две минуты, - подумал Латышев, - слава богу!"
Пш-ш-ш-ш-ик. Шампанское переохладилось и ба-баха не вышло. Зато за окошком прогремели многократные ба-бахи и стали греметь не прекращаясь. Народ веселился, как хотел, как стало модным сейчас веселиться - поднимать бокалы с шампанским на улице и одновременно оглашать мир грохотом китайских петард.
Выпили. Поздравили друг друга, счастья пожелали. Посидели еще немного, поговорили. Потом Наталья встала и, подмигнув
– Ну, как тебе наш Анфыс?
– на манер шишковского Ибрагима Оглы спросил Женька.
Никита пожал плечами.
– Нормально.
– Понятно. Стало быть, не понравилась. Старовата для тебя, я так и думал.
– При чем здесь?..
– Да понятно, понятно, - отмахнулся Лещев.
– У тебя ж все твои девицы едва до двадцати дотягивают.
– Нет, Женька, не в том дело. Я… - Латышев чуть не выпалил: я люблю другую женщину. Но опомнился и продолжил: - Я уж как-нибудь сам. Ладно? Зря вы с Наташкой это задумали. Нет, честно.
– Вообще-то, это она все, - скорчил недовольную гримасу Женька.
–
Я ей говорил…
Женьку прервала Анфиса, вошедшая с чистыми тарелками и вилками.
Она собрала грязную посуду и снова ушла на кухню, а Женька, понизив голос, продолжил:
– Я ей говорил, да разве она послушает? Прибзделось ей тебя в хорошие руки пристроить. Это ж она к нам Анфису на Новый год вытянула. Заранее созвонились. Я, как только их телефонный разговор подслушал, ну, в смысле, услышал, сразу супружнице своей сказал - зря, мол, ты это затеяла. Она: а что такое? Дурочку из себя, понимаешь… А я говорю, мол, Никита сам в этом вопросе разберется.
Кого в жены брать. Говорю, знаешь, какие чувихи ему на шею вешаются?
Девушки из высшего общества! Молодые, стройные, красивые и не бедные. А ты ему старую курицу из тьмы тараканьей подсунуть хочешь!
Но ей… Одно слово - прибзделось. Какая, говорит, Анфиса старая?
Ну, не молоденькая, так что? Молодые-то, они ни в этом деле…, ну, в сексе, значит, ни в жизни ничего не смыслят. Говорит, мол, случись что, а тебе даже стакан воды некому подать будет…
Вдруг Женька осекся, смутился и суетливо полез в пачку за новой сигаретой. Достал, стал разминать ее в руках. Но Латышев не заметил смущения друга, он в этот момент думал о Касатке и слушал Женьку в пол уха.
– Ты еще эту не докурил, - машинально заметил он.
– Вон в пепельнице дымится.
– Да?
– удивился Женька, тупо взглянув на дымящуюся сигарету.
–
А, да. Ну, в общем, это… Анфиса, она, вообще-то, баба-то неплохая.
Правда, бог ей детей не дал. Нет, у нее со здоровьем все в порядке, ты, Никита, не подумай чего.
– Да я и не думаю.
– Был у Анфисы мальчик, да помер. Мужик-то ее в молодости на атомной подводной лодке служил. Радиации, видать наелся досыта.
Короче, ребеночек очень больным родился. Два месяца прожил только и умер. А потом они по врачам разным ездили, но…, в общем, никак.
Бесполезно. Решили больше не рисковать. Вот и одна теперь Анфиса. Но это, может…, для вас-то, и к лучшему…
Никита удивленно взглянул на Женьку.
– А, ну да, - сказал тот, опомнившись.
–
Мужики!– раздался из кухни голос Натальи.
– Хватит дымить!
Бокалы, рюмки наполняйте. Горячее несу.
Женька схватился за бутылки, а через минуту Наталья торжественно вошла в зал, неся перед собой блюдо с огромным ярко-коричневым гусем. От гуся шел пар.
– Та-та-та-та!
– радостно пропел Женька, а Никита понял, что гуся он совершенно не хочет, несмотря на его привлекательный, прямо-таки иллюстрационный вид. И что он вообще уже ничего не хочет. Хочет только одного - поскорей уйти.
– Каков гусяра?
– спросил Женька, обращаясь к Никите.
– А?
– Зверь!
– с улыбкой согласился Латышев.
– А я что тебе говорил? Нам его вдвоем, если бы не вы с Анфисой, неделю есть. А сейчас мы его быстренько расчленим и слопаем.
–
Женька, вооружившись вилкой и кухонными ножницами, склонился над жертвой.
– Тебе чего отстричь?.. Не говори, сам знаю, что у гуся самое вкусное. А самое вкусное у гуся… - он по плавной кривой отхватил гусиный окорочок и, капая жирным соком на скатерть и в салатницы, понес его к Никитиной тарелке.
– Женька, надо бы с дам начать, - попытался остановить друга
Латышев, - так по этикету полагается.
– Ладно тебе, - Женька все-таки плюхнул облюбованную им порцию гуся в Никитину тарелку, - про этикет… Да я уже и отстриг. А женщинам вообще гузку грызть положено. Чтобы, значит, дома сидели и никуда не рыпались.
– Это замужним женщинам гузка положена, - подхватила Наталья байку мужа о разделке гуся, которую они наверняка каждый раз вдвоем рассказывали гостям.
– Ты ее мне отстриги. А невестам крылышко положено есть. Чтобы невеста из дома к жениху летела. Положи Анфисе крылышко. И грудки кусок. А то в крыле-то и есть нечего.
– Я ей лучше вторую ножку положу. Пусть невеста наша к жениху пешком идет, - и пробурчал себе под нос: - Тут недалеко.
– Еле слышно пробурчал, но Никита услышал и внутренне усмехнулся:
"Вот же… сводники! Неймется им…"
– А себе-то что положишь?
– со смехом спросила Анфиса у Женьки.
–
У гуся только две ножки. Он же у тебя нормальный, не мутант какой-нибудь. Одну правильно, Никите положил, а вторую себе положи.
Мужики должны мясо есть.
– Не боись. Я себя не обижу. Гусь большой, грудастый. Прямо качок. А вообще-то я любитель шею, хребтину и ребра обсасывать.
Всякие там птичьи рангоуты со шпангоутами. А вообще-то, я не мясоед, я больше по рыбе ударяю. Вот рыбу люблю, но опять же не всякую. А ту, в которой костей поболе. Вот спроси, почему я лещей люблю?..
Анфиса взглянула на Никиту и прыснула со смеху.
– А чего?
– не понял Женька.
– Чего ты смеешься? А, ну да, - неправильно догадался он, - ты же любой рыбе красную предпочитаешь, морскую. Не понимаешь ты Анфиса ни фига! Вот что я тебе скажу. Лещ, это такая рыбеха замечательная…
"Началось, - устало подумал Никита, - теперь лекция о преимуществах речной рыбы над морской будет, потом о рыбалке разговор потянется"
Он непроизвольно, как бы утирая несуществующий пот, провел рукой по лбу и задержался пальцами у виска.