Каспар, принц котов

— Ступай, Джонни Трот. Уже очень поздно.

На другой день мистер Фредди и все остальные с нашего этажа для прислуги дразнили меня немилосердно. «И кто у нас тут такой модный-благородный?» — окликали они меня. Мне это было нипочем, пусть себе говорят что угодно. Я был на седьмом небе. В то утро во время прогулки в парке я подробно рассказал Каспару, как провел вечер в опере, как сердечно публика принимала графиню, как теперь о ней заговорит весь Лондон и как сам он должен гордиться ею. Когда поблизости никого не было, я даже стал насвистывать ему отрывок мелодии, который запомнил, но как раз это, по-моему, на него никакого впечатления не произвело.

Когда полчаса спустя мы вошли в парадную дверь отеля, я ожидал новых шуточек и подковырок. Я был даже не против. Но, проходя через холл, я заметил, что все ведут себя очень странно — не смотрят в глаза и явно не желают говорить со мной. Сперва я подумал, что в чем-то провинился. Тут подошел мистер Фредди и тихо отвел меня в сторону. Я подумал, что он собирается дать мне какой-то совет, как часто бывало, когда я допускал какую-нибудь промашку.

— Лучше уж сразу тебе все сказать, Джонни, — начал он. — С графиней случилась беда. Ее насмерть сбили на улице около часа назад. Омнибус. Говорят, она прямо-таки шагнула под колеса. Должно быть, не заметила, как он приближался. Мы ее все любили, а уж ты больше всех. Она для тебя почти как мать была — верно? Мне очень жаль, Джонни. Она была замечательная леди, превосходная леди и очень добрая.

Приведение в зеркале

В ту ночь я плакал, пока не уснул. Мистер Фредди сказал правду. Графиня была мне как мать — не то чтобы я знал, что такое настоящая мать, но именно такую мать, как она, я всегда надеялся найти. Я нашел ее, и вот ее больше нет. А еще — я потерял первого своего настоящего друга, первого в моей жизни человека, который сказал мне, что я ему нравлюсь. Не могу вам передать, как я всегда был ей благодарен за это. Во всю свою жизнь я не знал другого человека, чей свет сиял бы так ярко, так ослепительно и угас бы так рано. Ее смерть ошеломила всех. На многие дни отель погрузился в глубокую печаль.

Мне стыдно признаваться в этом, но поначалу я был слишком занят своим собственным горем, чтобы замечать Каспара или особенно задумываться о нем и о том, что будет с ним после смерти графини. Понадобилось вмешаться мистеру Фредди, чтобы вытолкнуть меня из этой жалости к себе.

— Смотрю я на тебя, Джонни, — сказал он мне как-то вечером, — бродишь ты тут целый день как потерянный. Ты уж держись, парень. Ее этим не вернешь. И думаю, сама она не того бы от тебя хотела. А хотела бы она, чтобы ты продолжал заботиться об этом ее коте, как только можешь и пока можешь. Если тебе плохо, так подумай, каково коту. Так что ступай туда, Джонни, и заботься о нем. Мне говорили, комнаты графини забронированы и оплачены еще по крайней мере на месяц. Я считаю, твое дело — присматривать за Каспаром, пока кто-нибудь из ее родни не приедет и не заберет его.

Так я и сделал, и тут-то заметил, каким грустным стал Каспар. И заметил кое-что еще. Всякий раз, как я приходил к Каспару, графиня как будто тоже была там. Иногда мне казалось, что я даже чувствую запах ее духов. Временами я отчетливо слышал, как она напевает. Не раз поздним вечером мне мерещилось, будто на рояле играют ту самую колыбельную. Много раз мне казалось, что я мельком вижу ее в зеркале, но, когда я оборачивался, ее там не было.

А секунду назад точно была.

Я был в этом уверен. Меня это не то что пугало, но беспокоило.

Было не по себе всякий раз, как я входил в ее комнаты.

Я видел, что Каспар тоже чувствует ее присутствие. Он был сам на себя не похож. Стал нервным, беспокойным, тревожным. Он больше не мурлыкал. Перестал умываться и, насколько я мог заметить, почти не спал. Часами он искал графиню в комнатах, жалобно мяукая. Не желал есть, не желал пить. Он явно тосковал по ней. Я решил, что, если чаще выводить его на прогулку в парк, это ему поможет. Там он хотя бы пил воду из луж.

Я пытался, как мог, его утешить. Я снова и снова повторял ему, что все будет хорошо. Раз, сидя с ним в парке на скамейке, я дал ему честное слово, что всегда буду заботиться о нем, но было видно, что он меня не слушает. Казалось, что его все сильнее и сильнее охватывает безразличие, что он все больше и больше утрачивает желание жить. Я пробовал кормить его с рук, но он только нюхал пищу и отворачивался. Я приносил ему из кухни телячью печенку, самую лучшую говядину, мелко нарубленную. Ничто не помогало. Каспар исхудал, утратил свою гладкость. Его шкурка стала тускнеть. Он превратился в тень себя прежнего. Казалось, ничего нельзя сделать, чтобы остановить это угасание. Я знал — если так будет продолжаться, то скоро наступит конец. Теперь я лежал без сна по ночам, уже не оплакивая графиню, а отчаянно пытаясь найти средство спасти жизнь Каспара.

В одну из таких длинных бессонных ночей у меня появилась идея. Мне пришло в голову, что только в комнатах графини я ощущаю ее присутствие, только там она мельком видится мне. А что, если то же самое происходит с Каспаром? Может быть, это его и тревожит. Если я заберу его из этих комнат, прочь от нее, быть может, он сумеет ее забыть.

Я понимал, что единственный выход — забрать Каспара в мою чердачную комнатушку. Ведь тогда я смогу проводить с ним больше времени. Но с самого начала я знал, что возникнут трудности. Рано или поздно, как сказал мистер Фредди, приедут родственники графини забрать ее вещи, а когда это случится, никто не знал. Одно несомненно: они приедут и за Каспаром и будут искать его в номере графини. А если его там не окажется, у меня непременно спросят, где он. Почти все, кто работал в отеле, к этому времени уже знали, что я смотрю за Каспаром. Я не смог бы сказать, что поселил его в своей комнате, потому что держать в комнатах домашних животных нам категорически запрещалось. Внутренние правила были очень строгие. Никаких птиц в клетках, никаких рыбок, кошек, собак или мышей. В сущности, в комнаты обслуги никаким друзьям ходу не было — будь они люди или животные. Нарушение любого из этих правил вело к немедленному увольнению — Скелетина жалости не знала. Я рассказал о своих планах мистеру Фредди, потому что был уверен — он поймет. Он сказал, что это слишком опасно, что, если только Скелетина об этом узнает, я мигом окажусь без работы и на улице.

— Не хочешь же ты рисковать всем ради кота, Джонни, — сказал он. — Даже ради Каспара.

Это был добрый совет. Я над ним долго думал, но в конце концов понял, что выбора нет. Не было у меня другого способа спасти Каспара. О том, что собираюсь сделать, я рассказал всем на этаже для обслуги: все равно не получится держать у себя в комнате кота и сохранить это в тайне. Одно было точно: ни один бы не пошел ябедничать на меня Скелетине, слишком уж мы все ее ненавидели. К тому же к этому времени всем было понятно, как Каспар болен, и все хотели помочь. Он стал всеобщим любимцем.

Как-то раз, поздно вечером, мы набились в мою комнатушку, и Мэри О’Коннелл, одна из судомоек, заставила нас всех взяться за руки и дать клятву не рассказывать о Каспаре ни одной живой душе. Мэри была ирландкой из графства Голуэй. У нее был сильный характер и умение убеждать. Она была очень религиозна и заставила нас всех поклясться на Библии никогда и никому не говорить ни слова. Люк Тэнди, официант из ресторана «Риверсайд», сказал, что клясться на Библии не станет, потому что не верит во всю эту «религиозную белиберду».

— Ну, тогда тебе придется поверить кое во что другое, Люк, — сказала Мэри, грозя ему пальцем. — Хоть словечко кому-нибудь скажешь — отлуплю так, что не обрадуешься.

Теперь мне надо было опасаться только самой Скелетины. Она почти никогда не появлялась в нашем коридоре, но все мы знали, что она может прийти туда в любое время. Оставалось не спускать с нее глаз, но главное — мы надеялись на везение.

Той же ночью я прокрался вниз, вошел в номер графини и перенес Каспара в новое жилище — в мою каморку под крышей. Принеся, я посадил его рядом с собой на кровать и провел с ним серьезную беседу.