Кастро Алвес

гнета.

60

61

ного «бандита», горящего жаждой мщения. И он не только описывает, он

проклинает того, кто порабощает, кто продает и покупает невольника, бесчестит и

унижает его. Он проклинает тех из поэтов, кто уклоняется от своей миссии певца

народа. Проклинает священника, который служит рабовладельцу опорой. Его поэзия —

глубокая и мощная — потрясает рабство в самых его основах.

Его первое слово — о страдании матери, черной невольницы, от которой хозяин

отрывает малютку. Поэт хочет, чтоб все увидели эТо страдание, эту бесконечную тоску,

эту повседневную дра^у жизни:

На срок, читатель, самый малый Расстанься с этой пышной залой И опустись со

мной в сензалы, Где света нет, где мир угрюм. Ребенка своего лишенной Там матери

услышишь стоны, Не брызнула б слезой соленой На твой изысканный костюм.

Но пусть не следуют за поэтом те, кто не в силах понять горе негра. «Ты, что

находишь иной раз грустным свой собственный праздник», «ты, настолько великий,

что никогда не слышишь ничего, кроме звуков оркестра», — тебе незачем следовать за

поэтом, ибо ты никогда не поймешь, «как гибнет раса новых прометеев».

Но мы пойдем вслед за поэтом, подруга, ибо наши ноги привыкли к таким

переходам и наши глаза — к таким зрелищам. Вот перед нами черная мать укачивает

ребенка нежной колыбельной. На дороге слышится топот кавалькады. Это к хозяину

приехали другие хозяева. Они хотят купить рабов. Вот они:

Загаром покрыты их лица.

Во рту же сигара дымится;

Улыбки у них плотоядны,

А взгляды и хищны и жадны.

Ус лихо закручен.

С серебряной ручкой —

Как символ их мощи и власти —

Болтается Хлыст у запястья.

61

Начищены туфли до блеска. У пояса ж в виде подвеска.— Нельзя забывать и про

это — Увидишь ты ствол пистолета.

Невольница трепещет возле убогой кроватки ребенка. Для рабыни, подруга, «стать

матерью — преступление, иметь ребенка равносильно краже». Вскормленное грудью

дитя ее любви уже имеет хозяина. Кастро Алвес призывает ей на помощь Иисуса Хрис-

та. Но это опасно, подруга: у хозяина есть свой Христос, запертый в алтаре,

освещенный свечами и одетый в золото. Хозяин показывает покупателям товар. В углу

мать, «недвижная, обезумевшая, потерявшая разум». И диалог между невольницей и

хозяином отражает все оттенки материнской любви. Она просит, умоляет, взывает о

пощаде. Хозяин не слушает ее — ведь она всего лишь негритянка. Но когда у нее

отнимают ребенка, она уже не рабыня — она мать, она львица, защищающая свое дитя.

И хозяин вынужден отступить. Кастро Алвес любил, чтобы в его стихах негры

восставали и всегда были готовы к бунту, — он хорошо знал всю пагубность

безропотности. И, возможно, подруга, того же ребенка он показывает нам в другой

печальной поэме. Отчего плачет это дитя?

Ванили ветвь иль плод граната Достать ручонкой не смогла ты И плачешь, бедное

дитя? Чтоб ротик улыбнулся алый, Чего бы ты ни пожелала, Тебе тотчас достану я.

Но это, подруга, — черный ребенок, и ему ли плакать из-за ветки или из-за цветка:

Отняли мать у ней злодеи... Что ей ваниль? Что ей гранат? Еще смеяться не умея.

Познала слезы, боль утрат.

61

Чего хочет дитя? Чего может хотеть ребенок, который потерял мать: утешения,

дружеского голоса, другую семью?

Чего, несчастный, хочешь ты?

Мой друг, мне нужен нож отмщенья!

62

Это то, чем Кастро Алвес постоянно наделяет рабов — персонажей своих поэм.

Стремлением к мести — не стремлением к примирению. Поэтому черный мститель и

вынуждает трепетать господ. Ему поэт посвятил самый красивый и самый страшный

из рефренов:

Рабы за обиды и раны Заплатят сеньору с лихвой. Месть зреет на ниве багряной,

Омытой кровавой росой.

Эта поэма — волнующая песнь мщения и свободы. Лира поэта в «Черном

мстителе» звучит патетически и революционно. Революция той эпохи — это прежде

всего восстание раба против хозяина. Именно к такой революции призывал Кастро

Алвес, и такую революцию он воспел. В своем воображении он видел эту революцию,

видел перед собой негра, проносящегося по полям на своем быстроногом скакуне,

чтобы свести счеты с хозяином. Эти стихи незабываемы:

Молний пламень дремлет в тучах...

В наших грудях же могучих

Месть кровавая живет.

На конях в ночную пору

Мчатся негры, чтоб сеньору

Предъявить давнишний счет.

Ветер мчится их быстрее,

До хозяина скорее

Он домчит лихую весть:

Срок настал, грядет расплата!

Сын за мать и брат за брата

Совершат сегодня месть1

Дол и скалы сотрясая,

Искры молний рассыпая,

Гром грохочет в небесах.

Но страшней грозы и грома

Эти всадники, влекомы

Местью пламенной в сердцах.

Таким он видел негра — сильным, красивым, рвущим цепи, бросающим вызов

хозяину. Каждая строка поэта — призыв к негру порвать цепи рабства и отдаться

мщению.

Его песня — песня будущего. Негр не плачет, он

62

восстает. Гениальное воображение поэта рисует пано-, раму будущего:

Подобно некой Магдалине новой, Я вижу землю сбросившей оковы, Порвавшей

плен многовековых пут. И гимн поет освобожденный труд. Напев, еще не слыханный

доныне, Встает и от сухих песков пустыни, И от Кавказа, исполинских гор; Он огласил

и ледяной простор Сибири дальней, Англии туманы, Америки пампасы й саванны.

Поет земля, свободна от цепей. Час наступил великих эпопей.

И на свободной земле поэзия — самое славное благо, которое завоевал человек.