Кастро Алвес

трудном материальном положении. В то время они жили на улице Содрэ, и поэт в

припадке безысходной тоски заперся там. Ему было гораздо тяжелее, подруга,

пережить этот удар здесь, в Баие, где не было для него утешения: ни студенческого

движения Ресифе, ни поэтических конкурсов, ни женской ласки. Идалина осталась

позади, Эужения Ка-мара была лишь далекой надеждой. А он не умел работать, не

умел творить без любовного поощрения, без уверенности в том, что в благодарность за

стихи получит любовь женщины.

Слухи о его поэтической славе, об успехах в Ресифе уже дошли до Баии. Однако его

еще никто не искал и вокруг него никто не группировался. Напротив, Муниз Баррето,

видный старый деятель, родственник скрипача, которого Кастро Алвес недавно

приветствовал, организовал общественный бойкот молодому поэту, о котором

рассказывали разные разности. И вот поэт оказался в грустном уединении, одиноким в

огромном доме, где родные оплакивали смерть отца. Он никуда не выходит из дома, он

размышляет о брате. Он боится, что и его самого ждет та же участь — помешательство.

Родные пугаются его печали, и тогда кто-то, желая отвлечь внимание юноши от

мрачных мыслей, обращает его внимание на соседок — трех сестер: Сими, Эстер и

Мари.

Как-то к вечеру он, подойдя к окну, замечает их. И если Мари не желает встречаться

взглядом с поэтом, то две другие сестры смотрят на него с восхищением: они уже

слышали о нем и теперь убеждаются, что рассказы о внешности молодого поэта —

правда. У него и в самом деле большие глаза, чувственный рот и красивые волосы, и он

мужествен. Кастро Алвес тоже очарован обеими сестрами. Проходит вечер, а с ним,

подруга, исчезает и меланхолия поэта *.

69

Теперь он проводит все время у окна, флиртуя с прекрасными сестрами, прося

свидания, посылая

70

им поцелуи. А они лукаво улыбаются, не зная, кого же он предпочитает, какой из

двух отвечает взаимностью. Но он и сам этого не знает. И если для Сими, которая

вскоре должна выйти замуж, он пишет «Еврейку» *, то для Эстер он сочиняет один из

сонетов «Ангелы полуночи» — о женщинах, которых он любил и которые приходят к

его смертному одру. Первой, заполнившей его мысли и вдохновившей его музу, была

Сими. Но разве она не уезжает, не выходит вскоре замуж? И юноша, не будучи

способен на платоническую любовь, искушает ее одним из самых красивых своих

стихов. Он делает ей отчаянные предложения:

Уйдем со мной, сокроемся в пустыне. Как от Саула скрылся там Давид. Ты

Судамифью стань моей отныне, И наш союз сам бог благословит.

Но Сими принимает стихи и... смеется над поэтом. Он ей нравится, да, но как друг;

она восхищается тем, что он пишет, однако сердце ее уже принадлежит другому.

Очарованием музыки этих стихов она не дает себя увлечь:

Там, у ручья, где плач звучал Рахили В минувшие священные года, В шатре

простом с тобою бы мы жили, И я бы пас овец твоих стада.

Он называет ее самыми красивыми именами, говорит ей самые нежные слова,

которые только знает:

Еврейка милая, тебя нежнее Где женщину еще найти б я мог? О роза бледная из

Иудеи, Израиля печального цветок!

Роса, вечерняя звезда, цветок вавилонской реки, лилия восточной долины, ветка

мирты — он называет ее самыми поэтическими именами, но она так и не откликается.

И тогда, отчаявшись, он признается:

70

Как некогда Иаков дерзновенный Боролся с ангелом и уступил, Так я, о ангел мой

земной, смиренно Перед тобой колена преклонил.

И он перестает интересоваться Сими, сердце его отныне принадлежит только Эстер.

Он, который любил называть себя евреем, который всегда чувствовал странное

влечение к этой несчастной кочевой расе, обижаемой и преследуемой, он чахнет от

любви к этой баиянской еврейке, белой, более чем белой — бледной, с распущенными

косами, с медовыми устами. Он целые вечера просиживает в темноте, у окна, слушая,

как она поет за роялем мелодичные песни.

Вчера ты заиграла на рояле В тот час, когда сгущался мрак ночной. Аккорды

радости и стон печали... Рояль звенел и плакал, как живой. Потом запела ты, любви

желанье Будя в груди взволнованной моей. Напев твой прозвучал нежней признанья, И

поцелуя был он горячей.

Эстер * заполнила его каникулы, которые начались столь печально. Благодаря ей

стала притупляться боль утраты, поэт забыл о бойкоте, жертвой которого стал, о

зависти поэтов-земляков, о своей грустной участи — жить в одиночестве.

Любовь, что в сердце у меня таитря, К тебе, моя желанная, стремится, Как росы к

небу на заре...

Теперь он работает. Под влиянием волшебства любви, перед образом женщины,

которая его вдохновляет, он возвращается к жизни. Он с охотой готовится провести еще

год в Ресифе, мечтает, строит планы и вымаливает у Эстер поцелуи:

Дай мне к устам твоим приникнуть И раз еще небесный мед испить...

Из окна он видит бледную Эстер, цветок своей расы, таинственную и чувственную;

в ней есть что-

70

70

то трагическое, в этой еврейке, которая вздыхает по юноше-христианину. Сидя у

окна большого дома над бухтой, она хранит в своих глазах тайну прошлого древней

страдающей расы, она хранит в своем взоре и тайну будущего.

С тобою в поцелуе слаться...

В любви блаженство погрузиться...

В твоих объятьях умереть.

Ночь без луны, без звезд тяжелыми, свинцовыми облаками покрыла мир.

Накрапывал дождь. Через окно они видели капельки воды, капельки скатывались с