Катастрофа
Шрифт:
— Так точно, господин генерал-полковник. Вернее, не оперативная группа, потому что она огромна и сфера ее действий — армейская группа фельдмаршала Вейхса, а оперативная команда.
— Вы знакомы с ее задачами? — спросил генерал-полковник.
— Разумеется. Ликвидация всех лиц, угрожающих безопасности рейха и чистоте германской расы. Группы были направлены в армейские соединения, а команды — во все армии, как только мы покинули границы рейха, господин генерал-полковник. Делалось это в порядке соглашения между начальником Верховного главнокомандования фельдмаршалом Кейтелем, рейхсфюрером СС Гиммлером и начальником
— Кейтель и Хойзингер подписали соглашение об уничтожении целых наций?
— Бог мой, но вы сами подписали приказ о назначении связного между командованием армии и эйзацкоманден.
— Я?
— Могу принести приказ.
Генерал-полковник помолчал. «Ах, вот как! Значит, есть документы?»
— Когда я подписал приказ?
— При вступлении в эту область.
— Этого не могло быть!
— Тем не менее, — усмехнулся Шмидт, — вы его подписали. Быть может, вы не вникли в суть дела и подписали механически. Возможно, ваши мысли в тот момент действовали в ином направлении. Но факт остается фактом. Что делать, господин генерал-полковник. Все мы связаны одной веревочкой и все понесем ответственность…
— …понесем ответственность, — повторил генерал-полковник…
— …поэтому-то я вчера и сказал вам: германские генералы не имеют права сдаваться в плен большевикам.
— Да, да, конечно.
— Кроме того, господин генерал-полковник, русской разведке отлично известно, кто именно в германском Генеральном штабе разрабатывал план нападения на Россию. Равным образом они знают, что автор плана и тот, кто привел свою армию, куда еще никогда не ступала нога германского солдата, — одно лицо. И это лицо — вы!
Последние слова Шмидта прозвучали подобно выстрелу из пистолета.
— Я понимаю это, Шмидт, — устало сказал генерал-полковник. — Простите, еще одну минуту. Приказываю распустить эйзацкоманден, а людей ее послать рыть траншеи.
— Это уже сделано. Поскольку у них иссякли возможности деятельности…
— то есть они ликвидировали всех, хотите вы сказать?
— …мы нашли целесообразным занять людей команды другими работами.
— Хорошо. Прошу немедленно найти тот приказ и прислать мне. Сейчас же. Без промедления. Идите.
Шмидт вышел с непроницаемым лицом.
«"Одной веревочкой…" — вспомнились генерал-полковнику слова начальника штаба. — Одной веревочкой с людьми вроде Гиммлера! Бог мой! Отныне я сообщник этого мерзавца — штандартенфюрера СС и Шмидта, которого знать не знал восемь месяцев назад… Кстати! Почему так внезапно был снят мой предыдущий начальник штаба и заменен Шмидтом? Почему на все мои возражения не последовало ответа? Почему Йодль, когда я через фельдмаршала Вейхса выразил свое удивление и протест, передал мне, чтобы я не вмешивался в функции оперативного управления главного командования? И почему всякий раз, когда мы в разговоре с Адамом упоминаем имя Шмидта, Адам подозрительно усмехается? Что он знает? Что скрывают от меня? Быть может, кто-то стоит тенью за спиной Шмидта?…»
Генерал-полковник встал и, тяжело ступая, прошелся по комнате. Серый, унылый день… «Вот уже начался новый год! С новым счастьем, ха-ха! С новыми радостями, ха-ха! С новыми успехами, ха-ха!»
Толстяк Эберт принес приказ, козырнул, повернулся, словно на пружине, и вышел. Генерал-полковник
перечитал приказ, чиркнул спичкой, сжег бумагу, сдунул пепел на пол и растоптал его.Вошел Адам, повел носом.
— Чем-то пахнет, эччеленца?
— Пахло чем-то весьма нехорошим. Но теперь все в порядке. Кстати, Адам, я все хотел спросить вас… Почему вы так недружелюбны к Шмидту?
— Эччеленца?!
— Вы усмехаетесь всякий раз, когда мы заговариваем о нем в его отсутствие.
— Мне… Хм! Мне не слишком нравятся некоторые черты его характера.
— И только? — Взгляд генерал-полковника неотступно следил за выражением глаз адъютанта.
— Так точно, — последовал не совсем уверенный ответ.
— Мне лжет Хайн, Адам, — сухо заговорил генерал-полковник. — Он лжет на каждом шагу, но его ложь — мальчишеская, глупая и безвредная. Зачем лжете мне вы?
— Эччеленца!
— Адам, вы косите глаза…
— Но…
— Вы покраснели к тому же.
— Да, я сказал неправду. — Адам стоял, повесив голову, как Хайн в минуты раскаяния.
«Мальчишки оба!» — подумал генерал-полковник.
— Итак?
— Я бы не хотел передавать вам сплетни, эччеленца.
— Сплетни?
— Да. Но ведь это только сплетня…
— Именно?
— Этого никто не знает наверняка.
— Адам! Вы выводите меня из терпения.
— Эччеленца, в штабе говорят, будто генерал-лейтенант Шмидт — приставленный к вам шпион гестапо.
Генерал-полковник вздрогнул, словно его обожгло ударом бича.
«Ну, в таком случае, Шмидт, вы не отвертитесь. Даю слово, приложу к тому все старания!» Генерал-полковник жестко усмехнулся.
— Но, эччеленца, повторяю, кто может это знать?
— Да, конечно, — рассеянно проговорил генерал-полковник. — Знает только он… Если это правда, разумеется.
— Да, эччеленца.
— Вы помните приказ фельдмаршала Вейхса о снятии бывшего нашего начальника штаба, Адам?
— Это было в апреле.
— Почему его сняли и заменили Шмидтом?
Адам пожал плечами.
— Хорошо. Забудем этот разговор до тех пор, пока я не возобновлю его сам. Вы нашли русского?
— Так точно. Он в приемной, эччеленца.
— Пригласите его. У нас есть какая-нибудь еда и выпивка? Принесите, что найдете.
СТАРИК И ГЕНЕРАЛ
Вошел старик. Комковатая полуседая-полурыжая борода, свалявшиеся волосы; изможденное, в синеватых прожилках лицо и безмерно усталые, слезящиеся глаза… Ватник, порванный на локтях, ватные брюки с заплатками на коленях, расхлюстанные валенки, обклеенные внизу резиной от автомобильной камеры… Шапку собачьего меха, изъеденную молью, старик перебирал неестественно скрюченными пальцами.
Он молча стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу, устремив на генерал-полковника взгляд, полный безразличия. Он лишь отметил про себя, что этот сгорбленный человек давно не брился, что китель его сильно помят и помята шинель, а глаза, рассматривающие его — холодные серые глаза, — тоже не слишком веселы.
Адам, принесший блюдо с жареной кониной и капустой, налил в стакан шнапса.
— Ауфидерзен, — тихо сказал старик.
— Варум? — Генерал-полковник пожал плечами.
— Ауфидерзен, — повторил старик, пожевал губами и, поглядев на потолок, замолчал.