Каторжанин

Дико захотелось сразу же раскурить сигару, но вместо этого, я посмотрел интенданту в глаза и нейтрально поинтересовался:

— Благодарю вас, Алексей Федотович, но почему именно мне?

— Исходя из норм довольствия для высшего командного состава, — спокойно ответил интендант, не отводя взгляда. — Так как именно вы являетесь командиром нашего отряда. А также, хотя это глубоко вторично, я поступил подобным образом из благодарности к вам.

— То есть, моя персона, в качестве командира отряда, у вас не вызывает никакого отторжения? Ведь я не более чем каторжник, хотя и амнистированный. К тому же лишенный воинского звания.

— Абсолютно, — так же спокойно заметил Свиньин, потом вздохнул и добавил. — Хорошо, я могу ответить развернуто.

— Буду вам благодарен.

— Как человек абсолютно практичный, — начал интендант, — я считаю, что исправно работающий механизм не нуждается в починке. Ни один из командиров подразделений, пытающихся противостоять японской оккупации, не смог добиться таких результатов как вы. Почему ваша персона должна вызывать у меня отторжение? А что касается вашего каторжного опыта, в свое время, я мог повторить ваш путь… — Свиньин вздохнул и добавил. — Но не повторил, опять же, из-за моей практичности, которая успешно подавила эмоции. Так что, повторюсь, никаких отрицательных чувств я не испытываю и готов приложить все свои скромные силы к службе под вашим руководством.

— Благодарю вас, Алексей Федотович, — я искренне поблагодарил интенданта.

— Не стоит благодарностей, Александр Христианович, — Свиньин покачал головой. — Порой, я сам себе бываю скучен, но, увы, с этим уже ничего не поделаешь.

— А как вы оказались на Сахалине? Проходили здесь службу?

— Нет, Александр Христианович, я являюсь экстраординарным чиновником по особым поручениям, присланным на Сахалин из главного интендантского управления наместника Алексеева для проведения ревизии соответствующей службы. А после окончания проверки, ввиду ее совершенно печальных результатов, а также угрозы неизбежного нападения на остров, прикомандирован к генерал-губернатору Ляпунову для организации снабжения местных воинских подразделений. Вот, кстати, перечень имущества на складах и места их расположения, я отобразил их на схемах. Позже укажу на карте.

Свиньин подвинул ко мне несколько листов бумаги сплошь исписанных мелким каллиграфическим почерком.

Я поразился работоспособности капитана. Н-да… умеет, ничего не скажешь. Как только успел? Хотя да, зануда редкостная, даже скулы сводит от его тона. Ну да ладно, полезный кадр, можно и потерпеть.

— Как вы думаете, местонахождение складов уже известно японцам?

— Вряд ли, — невозмутимо ответил интендант. — Мои помощники уже убыли на материк. Местных чиновников к организации я не привлекал, в ставку наместника тоже не успел доложить. Поэтому утечку информации с этой стороны можно исключить, разве что только о том, что таковые склады уже существуют. Точные места расположения складов были известны всего нескольким офицерам, которых я посчитал надежными. Но, увы, их судьбы мне пока неизвестны. Так что, полностью исключать факт обнаружения нельзя.

— Отличная работа, Алексей Федотович.

— Я всего лишь исполняю свою службу, — скромно отговорился интендант. — И еще… — он вытащил из мешка докторский саквояж и поставил его на стол. — Сие было обнаружено на складе купца Карлюкова. — Ровным счетом двадцать тысяч рублей, треть которых в ассигнациях, а остальное в золотых монетах. Но это не все… — Свиньин извлек из мешка еще один мешочек, уже кожаный. — Здесь золотой песок, с вкраплениями мелких самородков общим весом в пять фунтов и три золотника. Правда меня несколько беспокоит правовой момент конфискации. Будет ли Карлюкову предъявлено обвинение в измене? Если так, тогда мне потребуется ваше письменное распоряжение об оприходовании средств и копия приговора военного трибунала.

Я вытаращил глаза на интенданта. Не мешок, а ящик Пандоры какой-то. Интересно, что у него еще припасено? Хотя мне сейчас от всех этих денег ровным счетом никакой пользы.

— Маузер тоже изъят у Карлюкова, — закончил Свиньин и подвинул пистолет ко мне. — Сами решите, кому выдать как личное оружие.

— Уже решил, — я вернул пистолет интенданту. — Пусть остается у вас, — и не удержался, чтобы не съязвить. — Будет отличным дополнением к сабле.

— Благодарю, Александр Христианович, — Свиньин сделал вид, что не заметил подколки. — А теперь разрешите перейти к перечню трофеев.

После того, как я ознакомился со списком, сразу стало ясно, что мы хапнули гораздо больше чем можем переварить. Судя по всему, косоглазые устроили в Тымово промежуточный пункт обеспечения. Только винтовочных патронов оказалось около пятидесяти тысяч штук, не говоря уже об обмундировании и прочем военном имуществе. Хотя продуктов было до обидного мало. Рис, бочки с соленой рыбой, квашенным имбирем и прочими овощами, да еще кое-какая консервированная экзотика, малопригодная для пропитания русскому человеку. Но в этом плане выручил склад Кильдеева, в нем нашлось около трех тонн муки, помимо прочего полезного и качественного провианта.

К орудиям обнаружилось по сотне снарядов, а вот пулемет оказался затрофееным косоглазыми у наших, системы Максима-Виккерса, на колесном станке. И патронов к нему нашлось порядочно, правда не так много, как хотелось.

«Ну и что со всем этим делать? — уныло озадачился я. — Бросить, нахрен? Хрен с ними с японскими портками, но, если зимовать придется — без мучицы на одном мясе передохнем. Опять же, патроны и другие полезные штуки для убиения себе подобных. Твою мать, как все вывезем? Да уж, задачка. Впрочем, соберу поутру совет, что-нибудь решим коллегиально. А нет, спалим нахрен либо спрячем в тайге. Немного времени у нас есть…»

Разобравшись с интендантом, я выдул пару стаканов крепчайшего чая из запасов бывшего майданщика, понял, что сегодня уже не засну и пошел навестить пленных японских офицеров.

Но как очень скоро выяснилось, майор Ояма уже ничего и никому не мог рассказать — он просто откусил себе язык и истек кровью.

— Уж простите, ваше благородие… — сокрушенно оправдывался Серьга. — Так-то мы его спутали, а надоть было в пасть кляп в рот засунуть. Дык, кто ж знал. А как кинулись, а он кровищей перхает и лыбится…

Я молча развернулся и вышел из камеры, на ходу бросив унтеру.

— Похороните по-человечески, заройте, а не выбросите в овраг, но без батюшки.

Следующим на очереди следовал подполковник Огава.

Японец неподвижно сидел на корточках, уставившись в стену мертвым взглядом. На меня вообще никак не прореагировал.

Я вошел в камеру и приказал переводчику:

— Переведите ему, что я хочу с ним побеседовать.

Подполковник даже не пошевелился.

Пришлось добавить:

— От этого разговора будет зависеть, как он умрет. Подобно паршивой бродячей собаке, либо на его собственное усмотрение — способ выберет сам.

Плоское лицо Огавы так и осталось каменным, поза тоже не изменилась, но он все-таки заговорил.

— Господин подполковник спрашивает, может ли он надеяться, что вы выполните свое обещание?

— Скажите, он может надеяться на мое слово, точно так же как на свое, при общении с врагами.

Думал, что самурай откажется, но тот вдруг заговорил на ломаном, но вполне понятном русском.