Каурай. От заката до рассвета. Часть 2

Утешало лишь то, что несущим его гарпиям было не слаще. Пусть они и находились в своей стихии, но ноша бестиям была явно не по зубам. Отдав всю силу собственных крыльев на то, чтобы сорваться с крыши и подняться к облакам, они очень быстро выбились из сил и сейчас, мерзостно вереща на весь свет и впустую щелкая клювами, спускались все ниже.

Но все равно слишком медленно, чтобы одноглазый чувствовал себя победителем. Им еще предстоит спуститься к деревьям и дать упрямому человечку разок протаранить пару ветвей — так этот банный лист сам отлепится от них. Каурай не мог позволить себе умереть так глупо, поэтому, немного передохнув, поднапряг мышцы и начал взбираться по веревке, рассчитывая немного подсобить гарпиям с “мягкой” посадкой.

Пусть ему было совершенно не ко времени разглядывать пейзажи, но одноглазый не мог не отметить, что этой ночью на Пограничье творится нечто очень плохое. На месте многих хуторов глаз встречали столбы дыма и яркие языки пламени, а вокруг острога, ясно вырисовывающегося из темноты всполохами пищального огня, кипела непримиримая схватка. И те раскаты невидимого грома, которые они с казаками слышали на колокольне, были отнюдь не случайны. Так грохочет поистине гигантское орудие, которое изрядно накормили порохом. И такую тварь даже Повлюку не взвалить на плечо.

Он был благодарен только искусству кречетовцев навязывать узлы, иначе ему нипочем не продержаться в воздухе так долго. Перехватив веревку, он наконец-то приблизился к гробу, который мотался в воздухе из стороны в сторону, как огромный, деревянный колокол. Вцепившись в дыру, оставленную в нем бердышом покойного пана Рогожи — спасибо и ему за старание — одноглазый обхватил гроб руками и прижался к его гладкой, отполированной поверхности. Под ногами зашелестела листва — гарпии спускались к верхним ветвям, задевая кроны торцом гроба. Еще чуть-чуть ниже и гроб окунется в это бурлящее море.

Больше терпеть эту поездку у одноглазого не было никакого желания. Повиснув на одной руке, он выпустил штык из зубов и метнул его, целясь в крыло гарпии. Промахнуться было почти невозможно, и клинок, несколько раз провернувшись в воздухе, проделал в гадине здоровенную дыру.

Тварь противно завизжала от боли и забила в воздухе раненой конечностью. Весь вес лег на плечи ее подруги, но, как та не молотила крыльями, их тандем не продержался в воздухе и десятка ударов сердца. Гроб накрыла листва.

Одноглазый еще пытался держаться сколько хватало сил. Но вскоре веревки запутались в ветвях, и гроб со всего маху налетел на крону огромного дуба. Гарпий дернуло в воздухе, и обе твари врезались одна в другую, полностью потеряв ориентацию. Каураю повезло чуть больше — он сумел съехать по веревке и лишь чудом не столкнулся с гробом, который мотался в воздухе как маятник, наталкиваясь на все, что попадалось на пути, ломая дубу ветви, взбивая тучу листвы.

Спаситель хранил одноглазого, но от болезненного столкновения с дубом его не уберегли даже высшие силы. Ветка боднула его в бок и с треском поломалась, но смогла-таки сбросить упрямца. Вселенная вертелась волчком, пока он падал, безвольно раскинув руки и забыв заорать во все горло. Когда земля приняла его, дух разом бросился вон из тела, и Каурай ненадолго отключился.

Когда удалось собрать силы в кучу и проморгаться, гул и звон стоял на весь лес. Каурай лежал на спине, чувствуя себя отвратительно — не мог пошевелить даже пальцем, не мог вздохнуть и припомнить, что он здесь делает. О том, чтобы подняться не могло быть и речи. Но он все равно поднялся.

Сильно покореженный, но еще целый гроб одноглазый отыскал неподалеку. Впрочем его сложно было не заметить — он свисал на веревках с могучих дубовых ветвей, слегка покачиваясь подобно странному праздничному украшению. Другим украшением служила тварь с перебитым крылом — ее насадило на ветку, и из ее брюха на землю стекали черные, вязкие потроха.

Каурай устало прислонился спиной к стволу дуба, прикрыл глаза, пытаясь собраться. Голова беспощадно гудела, резкая боль во всем теле скрутила его узлом. Одноглазый боялся подумать, что ему предстоит как-то спустить гроб на землю. А потом тащиться с ним через весь лес.

Из раздумий его вырвал еще один жуткий грохот. Кто бы ни были те ребята, что решили провести ночку за штурмом острога — они сил явно не жалели. Так долбить могла только очень большая пушка.

Лазанья по веткам он точно не выдюжит, так что одноглазый извлек штык — последний, что остался в ножнах — и бросил в ветку, на которую намотало одну из веревок. Узел разъехался, гроб полетел вниз. Вторая веревка со скрипом натянулась, и гроб закачался на ветвях. Влетев в ствол, он встал на попа, накренился и рухнул на землю.

Подхватив упавший штык, Каурай подошел к гробу, но смог лишь устало опуститься на побитую крышку. Усталость припечатала его к земле железным сапогом и не давала поднять голову. Гроб был неподъемным — воевода не поскупился на последний подарок своей дочурке. Тащить такую дуру в одиночку нечего было и думать.

Придется панночке вылазить на свет божий.

После знакомства с дубом крышка отошла, так что вскрыть гроб не стало большой проблемой. Одноглазый почти справился, но тут ушей коснулся треск ломаемых веток, и он наудачу бросился в сторону. Тварь накинулась на него с разбегу, но в последний момент сменила направление, и оба противника покатились по траве сцепившимся клубком. Клюв щелкнул у него перед носом и едва не оставил без глаза — тварь верещала во всю глотку, пытаясь разодрать пластины когтями. Каурай налег на штык и вонзил клинок бестии в пузо по самую крестовину. Черная кровь зашипела под его рукой.

Гарпия яростно забилась, пытаясь побить клювом одноглазому череп. Каурай в ответ ударил ее кулаком, вывернулся из когтей и покатился вбок, лихорадочно соображая, как ему сладить с этой безумной тварью. Штык торчал из пернатого брюшка, гарпия истошно визжала, размахивая парой длинных языков, но не оставляла попыток напиться кровью врага. Каурай подхватил с земли тяжелую ветку и со всей силы огрел ею бестию по башке.

Щепки полетели в разные стороны, оглушенная гарпия раскрыла клюв и замотала разбитой головой. Не теряя времени, одноглазый с разбега ударил его сапогом, повалив на землю, и прыгнул на штык. Кровь брызнула фонтаном.

Тварь кричала недолго — визг оборвался, когда одноглазый уперся коленом в голову и разорвал клюв надвое. Ее туша еще какое-то время хлопала крыльями по траве, но вскоре затихла.

Каурай выдрал штык из затихшего тела и покачнулся. Ночь и не думала кончаться, а он уже отдал все силы. Отдыхать было не время — он бросился обратно к гробу и, едва взглянув на него, споткнулся.

Из приоткрытой крышки выглядывала белая, тонкая рука. Она двигалась.

Не торопясь подходить ближе, он на всякий случай протер уставший глаз и сбросил повязку. Может, он излишне сильно ударился головой, когда падал?

Тьма рассеялась, но не наваждение — рука продолжала двигаться и, мелко дрожа, пыталась откинуть крышку.

Крепко сжимая штык, Каурай медленно обошел гроб. Прислушался — тишину нарушали только еле слышные всхлипы и глухой скрежет — и резко вцепился в крышку. Одним движением сорвал ее с гроба, готовясь ударить штыком.

Рука вскинулась ему навстречу. Обе, бледные дрожащие руки. Но не для того, чтобы вцепиться в глаза или в горло. Только показать что не опасны.

— Стой! Не надо! — она задохнулась от испуга и закрылась руками.