Каурай. От заката до рассвета. Часть 2

— Ты кто? — было первым, что пришло одноглазому в голову.

— Божена, — выдохнула она еле слышно. — Дочь воеводы Серго.

— Почему-то я не удивлен, — хмыкнул Каурай, пряча штык. Хотя в голове и мелькнула соблазнительная идея продырявить ведьмочку. На всякий случай.

Выглядела она по-настоящему страшно.

Когда Каурай видел ее бездыханное тело в доме воеводы, он не почувствовал ничего. Но сейчас его затошнило при виде разошедшейся кожи и кучи длинных, тонких порезов и небольших отверстий, которые покрывали ее лысую голову, лицо, шею и часть груди словно татуировка. С такими ранами к числу живых панночку причислить было сложновато. Но и на мертвую она была совсем не похожа. Мертвые не дышат, а эта дышала и еще как, и не потеют, а она вся блестела от пота. Грудь часто вздымалась, дрожала, словно в горячке или того хуже. Липкая кровь была везде. Темно-алым залило даже подушку и часть обивки. Не ее была эта кровь — иначе панночка давным-давно ушла бы в мир иной.

Единственным по-настоящему живым в ее облике были глаза. Редкого лазурного оттенка. Как у отца.

— Только не говори, что это была неудачная шутка.

— Еще чего! А ты кто?

— Каурай.

— Это имя?

— Призвание. А так я скромный опричник.

— Ах, — помрачнела Божена. — Понятно. Значит, это все проделки Малуньи…

— Малунья, как я погляжу, на всем Пограничье успела наследить, — проворчал Каурай. — Чую, не просто так из закромов Хель пропала пара бутылочек с зельем Дигрит. А, чертовка? Когда ты пришла в сознание?

— В церкви, — буркнула она. — Вы с Кондратом так громко ругались, что даже мертвый бы вскочил. Когда появились эти твари, я запечатала гроб изнутри, чтобы им пришлось бы попотеть, выковыривая меня. Если бы ты не смог… Спасибо.

— Вылезти сможешь? Уходить надо.

— Не уверена, — шумно вздохнула она, хватаясь за края гроба. Отверстия в шее придавали каждому вздоху свой особый свистящий звук, словно воздух гулял через отверстия во флейте.

Ее попытки не увенчались успехом. Тогда Каурай выругался, присел на корточки и взял хрупкую ведьмочку на руки — она едва ли была тяжелее ребенка и слаба как новорожденный котенок.

— Спасибо, — выдохнула она ему в ухо, обхватив шею тонкими руками. — Ты отнесешь мне обратно в Валашье?

— Думаешь, отец будет прыгать от радости, когда узнает, что его дочурка восстала из мертвых? — хмыкнул одноглазый. — Полагаю у него сейчас дела поважней.

Словно в подтверждении его слов, нечто вновь шарахнуло вдалеке, распугав всех окрестных птиц.

— Моего отца уже ничего не спасет, — проговорила Божена свистящим шепотом, когда эхо от выстрела затихло. — Он давно обречен. А вот всех этих дураков еще можно…

— В смысле? Собралась драться с ватагой Баюна?

— Ватага Баюна — меньшая из проблем, которые ожидают Пограничье, если ты не отнесешь меня в Валашье! Прошу.

— Я бы предпочел для начала дождаться, когда утихнет та пушка, — покачал головой одноглазый. — И тебе в таком состоянии тоже не стоит совать туда нос.

— Нет, ты не понимаешь, — вспыхнула она.

— Ты все еще боишься за свою жизнь?

— Не только за свою… Но и за жизни тех, кто подвернутся им под руку, когда они вырвутся на свободу.

— Кто, нежить? Полчищам Ямы нужна твоя душа.

— Им моя душа без надобности. Они захватят душ в сто крат больше. Им нужна шкатулка.

— Шкатулка? Какая еще к Сеншесу…

Не успел он договорить, как они оба услышали, что сзади грохочет земля. Ломаются кусты, трещит валежник. Все ближе и ближе. Этого еще не хватало…

— Проказа! — зарычал Каурай, опуская Божену за землю. Она отчаянно запротестовала, когда он схватил гроб и перевернул его, накрывая ведьму с головой. Не слишком надежная защита, но от пары ударов когтистой лапы ее точно оборонит.

Кто-то ломится через кусты. И не один. Одноглазому оставалось понадеяться, что к ним спешит тот, кто предпочтет сначала поговорить, а уж потом обнажать клыки. Так шансов станет на один больше.

Штык крутанулся в пальцах, когда под ветви дуба вышла группа вооруженных всадников и наставила на одноглазого копья.

— Ты тот самый опричник, я полагаю? — настороженно спросил коренастый казак со старым сабельным шрамом, пересекающим переносицу и разделяющим левую бровь надвое. Он правил конем одной рукой, вторая у него отсутствовала. Взамен потерянному предплечью на цепи раскачивалось шипастое железное яблоко.

— Возможно, — кивнул Каурай, пытаясь высмотреть хоть одно знакомое лицо. Напрасно. Тогда он принялся раздумывать в кого первым швырять штык, если хоть один попробует пырнуть его копьем. — Хотя, признаю, я не единственный опричник в природе…

— Тута ползает один единственный опричник, — ухмыльнулся однорукий, — который спелся со Шкуродером и помогает ему грабить народ. Сказывают, такое одноглазое, горбатое пугало со здоровенным мечом. Не ты ли это?!

— У меня множество грехов на душе, — отозвался Каурай, готовясь подороже продать свою жизнь. — Но пока грабеж не входил в их число.

Из-за деревьев показывалось все больше верховых с саблями, луками и пращами.

И ни одного знакомого лица.

Хуже того — все их бритвенно острое богатство было не прочь понаделать в нем дырок. Задние медленно тянули стрелы из колчанов. Все хуже и хуже. Он мечтал о том, чтобы гарпии вернулись.

Одного штыка явно маловато на такую ораву.

— А нам кажется, что ты тот самый урод, — обогнул Каурая однорукий всадник, рассматривая его с головы до пят. — Много тут про тебя разговоров ходит. Одни гутарют, что Шкуродер на тебя душу выменял, чтобы ты помог ему сладить с народным гневом и наслал на Пограничье еще большие беды. Другие, чтобы ты его проклятую дочку из пекла вытащил. Это не она там в гробу прячется?

— Едва ли, — покачал головой одноглазый. — Всем известно, что дочка воеводы Божена была зверски убита разбойниками Баюна. Вы случаем не из этого рода-племени?

— Обижаешь, — хохотнул однорукий всадник. — А ведь мы только познакомились. Еще мы слыхали, что ты знатно наших ребят перебил на пару с Кречетом пару деньков назад. Тоже враки?

— Когда меня пытаются ударить ножом в спину, я бью первым, — не остался в долгу Каурай. — Если ты умеешь не только болтать, то не пугай меня своим норовом. Слезай с коня и покажи на что способен. А я обещаю не обижать инвалида и дам тебе преимущество — возьму штык в зубы.

— Снова хамишь? Думаешь, я куплюсь на эту уловку, колдун? Как насчет того, чтобы увернуться от парочки стрел?

Пока он говорил, Каурай бросал косые взгляды — то в одну сторону, то в другую. С боков заходили всадники и натягивали тетивы. И все были напряжены до предела. Пусть их и была целая банда против одного, но в глазах разбойников плавали облачка страха.

Так и надо. Страх — его единственное спасение.

— Видали мы, как лихо ты летел, одноглазый! — послышался пугающе знакомый смешок из-за широких спин, и все как один обернулись, одергивая коней, чтобы освободить дорогу еще одному всаднику.