Кавалер Сен-Жюст

Все проще простого. Используя его отъезд на Северный фронт, они повели дальше свою дьявольскую игру. Неуклюже состряпав «покушения», они начали охоту на жителей квартала Вивьенн с целью создать внушительный «заговор Батца», который они якобы раскрыли и обезвредили, что дает им возможность скрыть подлинный заговор. И в довершение всего они внушили Робеспьеру идею, что докладчиком по этому грязному и пустому делу должен быть он, Сен-Жюст!..

Ну нет. Напрасно стараетесь, граждане. Я понял вашу игру. У меня, правда, еще нет непреложных доказательств, я не могу разоблачить вас открыто, но я, по крайней мере, сделаю все, чтобы помешать вашему торжеству: я не возьму на себя доклад, который вы так старательно пытаетесь мне навязать…

Он пришел во Дворец равенства около полудня и сразу же поднялся в Бюро. Робеспьер был там. Внимательно посмотрев на Сен-Жюста, Максимильен сказал:

— Долго спишь. И долго добираешься до Парижа.

— Я прибыл вчера.

— Знаю. Но я-то вчера не удостоился твоего посещения.

— Я был вчера в Комитете общей безопасности.

— Берешь быка за рога, — усмехнулся Робеспьер. — Ну а Самбру-то вы наконец перешли?

— Пытались, но неудачно, и ты знаешь об этом.

— Верно. И ты по-прежнему веришь во внешние победы?

— А ты по-прежнему надеешься на «верховное существо»?

— Если бы ты был здесь восемнадцатого флореаля, то убедился бы в торжестве моей идеи.

— Оно, судя по всему, оказалось непродолжительным.

Робеспьер промолчал.

— Для чего ты вызвал меня? — сухо спросил Сен-Жюст.

— Если был вчера в Комитете, должен знать… К тому же вызвал не я, вызвали все твои коллеги. Нас убивают, — продолжал Робеспьер. — Я не дорожу жизнью, но что будет с революцией, с родиной, если нас не станет?..

— Обратись к «верховному существу», и оно оградит тебя.

— Оградило, — поспешно произнес Робеспьер. — Оружие выпало из рук убийц, они посрамлены и будут уничтожены. И так будет впредь, пока верховное существо останется с нами… Через несколько дней состоится великий праздник в его честь. Это будет великий праздник. Наше торжество. Ты сам убедишься в этом.

«Хотел бы, — подумал Сен-Жюст. — Но не ждет ли тебя жестокое разочарование?»

— Верховное существо покончит с заговорами, — проникновенно продолжал Робеспьер. — Верховное существо примирит всех.

— А если не примирит?

— Примирит. Ты увидишь. А в случае чего, — Робеспьер сжал тонкие губы, — у нас есть закон, который сокрушит злодеев.

— Закон? Покажи его текст!

— Черновик у Кутона. Через несколько дней, если понадобится, он провозгласит проект, и мы добьемся принятия его Конвентом.

— Если понадобится? А в каком случае это может понадобиться?

Робеспьер ничего не ответил.

В большом зале собрались почти все члены обоих Комитетов. Слово взял Робеспьер.

— Вы знаете, — громко сказал он, — что заставило нас собраться. Новый заговор, более широкий и опасный, чем прежние, опутал столицу и страну. Это заговор иностранцев, возглавляемый подлым Батцем. Некоторые из нас уже чуть не стали его жертвами. Провидение продлило наши дни, дабы мы еще послужили республике. Усердием верховных комитетов заговор разоблачен, большинство конспираторов арестовано и понесет заслуженное наказание. Необходимо сделать доклад об этом, чтобы получить санкцию Конвента. Каковы будут ваши предложения по поводу докладчика?

Кто-то крикнул: «Им должен стать Робеспьер!»

— Нет, — возразил Робеспьер, — поскольку сам я одна из жертв, мне не следует выступать на эту тему. Я предлагаю поручить доклад тому, кто досконально знает заговор с момента возникновения и проследил все его фазы. Вы, конечно, догадываетесь, о ком я говорю: это Сен-Жюст, специально вызванный нами с фронта.

Раздались одобрительные возгласы и аплодисменты.

— Робеспьер прав, — сказал Вадье. — Не далее как вчера Сен-Жюст приступил к скрупулезному изучению новых документов по этому делу. Никто лучше его не справится с докладом.

Снова раздались аплодисменты. Затем наступила долгая тишина.

— Что скажешь, Сен-Жюст? — наконец не выдержал Барер.

— Я отказываюсь, — громко и внятно произнес Сен-Жюст.

Лицо Робеспьера покрылось мертвенной бледностью.

— На каком основании? — возмутился Вадье.

— Это — мое дело.

— Ты обязан объясниться! — воскликнул Вулан. — Это не твое дело, а наше общее дело.

Сен-Жюст пожал плечами.

— Никто не может заставить меня взять подобный доклад. Я объяснюсь, когда сочту это нужным. — Он встал и вышел из зала.

— Все покидают меня, — тихим голосом сказал Робеспьер. — Все, даже самые близкие, даже те, кому я верил, как себе.

Выходя, Сен-Жюст заметил одно лицо, расплывшееся в широчайшей улыбке. Это было лицо старика Вадье. В тот момент Антуан не понял причины радости своего недруга; впрочем, он не задумывался над этим.

Ему представлялось, что, отказываясь от доклада, он ставил всех их в затруднительное положение. В действительности же в затруднительном положении оказывался один Робеспьер.

Ему казалось, что, идя вразрез с их планами, он сумел разрушить эти планы и выбить почву у них из-под ног. В действительности же он только облегчил их игру: его отказ развязывал им руки.

И правда, через несколько дней они поручат доклад одному из своих, Эли Лакосту, политику, скомпрометированному в глазах Сен-Жюста, и смертельному врагу Робеспьера.

Только тогда он поймет: ему нельзя было отказываться от доклада, ему нужно было тянуть и тянуть, затягивая дело до тех пор, пока бы он не набрал материалов, достаточных для разоблачения подлинных заговорщиков.

Но будет уже поздно, и ничего изменить ни он, ни кто-либо другой уже не сможет…

30

«Какой магической силой обладают народные празднества, если подготовка к ним способна отвлечь от горьких мыслей, заставить забыть о скудной пище, о безденежье, о тревоге за будущее семьи… Робеспьер, очевидно, прав, уделяя большое место обрядовой стороне, — здесь даже грубая бутафория направляет чувства в нужную сторону». Так думал Сен-Жюст, прогуливаясь по Парижу во второй декаде прериаля.