Кавалер умученных Жизелей (сборник)
Шрифт:
– Не думаю, что это розыгрыш. Но денег нет, и взять их негде.
И в воздухе, пропитанном вопросами, все вытеснив, повисла безнадежность. Клавдия сделала попытку пробиться сквозь нее.
– Ты, Слава, знаешь, Петр не на срок какой-то в долг просит. Может, на него наехали – полно ведь всяких отморозков. А деньги он тут же вернет, как сможет до банка добраться.
– Денег нет на счетах компании. Я сам пустой. Какие пятьсот тысяч?
– А если в банк обратиться, кредит на фирму взять?
– За один день? Я новый человек в активном бизнесе, и я такой возможности не вижу.
– Но
– Наверное. В милицию идти. Тебе.
И Калинин стал собираться. Клавдия его не задерживала. Лишь спросила на пороге:
– А ты не боишься? Ведь Петр говорил, ему смерть в лицо дышит. А ты ведь совсем один. Вдруг, и тебя также скрутит?
– Вас тоже немного. А я не боюсь. Ведь я, по совету, все деньги «надежно» определил для увеличения капитала. И меня ободрали, как липку.
Клавдия дверь заперла. И не знала, что же тут делать? Она промучилась всю ночь, а утром позвонила Гущину.
– Я понимаю вас и всячески сочувствую. Но мы работаем по делу Роминой, и вашего племянника. Хотя неправильно объединять. А о пропаже вашего родственника вы в районное УВД обратитесь. И заявление должны туда писать. А к нам пусть обращаются за справками, если какую связь отыщут. Да, может, он и сам появится. Ведь вам не муж, чего не загулять?
– Так он звонил, и деньги достать просил. И в милицию не обращаться.
– Ну, вот видите. У вас просили денег, и милицию не беспокоить. А вы – все наоборот. Вернется – вряд ли будет вам благодарен.
Совсем обескураженная, Клавдия Ивановна подумала: «Гори оно все синим пламенем. Если это история, то я не желаю быть крайней. А Петр столько раз из разных вод сухим выходил. Может, и на этот раз Бог милует». И в РУВД не пошла.
Петр Михайлович вчера спешил домой. Он не любил и не хотел лечиться. Наверное, был слишком здоров для этого. Или считал так.
Он говорил, что надо к врачу. Поликлиника служила ему верным алиби всегда и во всем. Но в этот раз он решил пройти все амбулаторные обследования, чтоб быть спокойным – есть еще что тратить.
Кардиологи сошлись во мнении, что сердце может еще долго служить исправно. И Ромин спешил домой с этой радостной вестью.
Его «Пассат» был запаркован среди других немногочисленных машин посетителей и персонала на небольшой площадке во дворе. Она не имела охраны и специальной подсветки, но находилась на огороженной территории. Ярко освещенное здание достаточно рассеивало вечерний сумрак, а на выезде сидел сотрудник в будке – не сторож, просто штатный наблюдатель. Петр Михайлович, на подходе, открыл автомобиль с брелка. Но, сделав последние шаги, не удержался и выругался от возмущения. Должно быть, кто-то изощренно развлекался. Лобовые стекла трех машин подряд залили белой масляной краской. И «Пассат» Ромина – посередине.
– Что толку вы сидите? – набросился он на ошарашенного мужика из будки, – тут и магнитолы украдут, и колеса поснимают у вас под носом.
– Никогда такого безобразия не было, а я уж пятый год работаю, – подключился тот к возмущению. Но тут же открестился от ответственности. – Я тут, чтоб заезжали и входили аккуратно. А кто там хулиганит – в милицию звоню. Сейчас вызову. Разберутся.
Ромин зашел
к администратору на первом этаже, с которой был знаком, и обратился с просьбой.– Вы, уж, пожалуйста, проверьте – что и как. На ней сейчас никуда не уедешь. А я вам позвоню попозже. Чтоб знать, что сотрудники все запротоколировали. И пришлю эвакуатор, пусть в сервис отвезут. Не ждать же. И так здоровья никакого.
И вышел на улицу, где достаточно оживленно двигался транспорт. Поймать машину не составило труда. Водитель согласился на короткий маршрут за нормальную плату. Поехали. Но через пять минут Ромин увидел, что свернули не туда. И в тот же момент на глаза нахлобучили шляпу, и накинули с заднего сидения трос, который лишил возможности двигаться.
Петр Михайлович хотел было истошно закричать, но почувствовал холод металла у затылка, и услышал зловещий приказ: – Не рыпайся, старый дурак. А то вырублю на раз, попробуй только пикнуть и дернуться.
И машина стремилась куда-то. Но Ромин не видел направления. Единое чувство сковало Петра Михайловича. И это чувство было ужас.
Мчались по трассе, потом начались повороты. Съехали с асфальта, остановились. Явно не в городе, потому что тишина только усиливала малейший шум непогоды. Кто-то вышел из машины.
Потом проехали еще, и остановились капитально. Сидевший сзади негодяй убрал металл от головы, ослабил мертвую стяжку троса. Дверь для Петра Михайловича открылась, и тот же, «зловещий», сказал: «Выходи».
Ромин с трудом вылез, отодвинул с глаз шляпу. Исподтишка огляделся. Внутри забора темный небольшой домишка. Дачный отшиб, пустующие зимой наделы по шесть соток.
Но в домике зажегся свет. Один из похитителей скомандовал: «Иди». И его подтолкнули в спину, для убедительности. Их было двое, чуть-чуть сзади, по бокам.
По трем ступенькам лестницы, через какой-то закуток, его втолкнули в комнату со светом. И там был третий, тот, кто свет зажег. Наверно, главный. Он давал распоряженья.
– На стул возле печи. Вяжите ноги и туловище, к стулу и «буржуйке». А руки просто свяжите, к стулу пока не надо. И закройте ставни. Забор высокий, но кто знает – вдруг заметят свет. Правда, кроме бомжей сюда никто не наведывается.
И, пока исполняли указания, принес и включил торшер, и еще какой-то уродливый светильник. А потом взял стул для себя, поставил его напротив Ромина спинкой к дрожащему Петру Михайловичу. Уселся, оседлав. Снял бейсболку, и произнес, брезгливо и устрашающе:
– Ну, здравствуй, дядя Петя.
Ромин щурился, медленно узнавая. И не веря своим глазам.
– Игорь? Игорь Разин? Не может быть, – мысль мучительно билась о решение. – Олег! – почти выкрикнул он почему-то почти радостно и облегченно.
А тот сидел, и молчал. И смотрел на «дядю Петю» с ледяным холодом презрения.
– Олег, тьфу ты. Ну, слава Богу, это ты. Нет, не волнуйся, ты, конечно, прав. И я все сделаю, что ты мне скажешь. Я тебя обидел? Ну, мы же почти свои. Помнишь, как вы с Игорем к нам в гости приезжали? А ты ведь знаешь – Максим погиб, – и он резко замолк, а в глазах нарастал ужас от пришедшей догадки. И он будто обмяк на стуле, а шея тянула вперед трясущуюся голову.