Кавказ

Тот, кто провозглашает тост в честь гостя, уже заранее определяет потребность и способность его желудка. Если тост был провозглашен с полной кулой, тыквой, кваби, чашей или с полным рогом, то принимающий его должен опорожнить до последней капли соответствующую чашу, какая бы она ни была. Произносящий тост говорит таинственные слова:

— Аллах верды!

Принимающий его отвечает:

— Яхши йол.

После этого вызова надобно пить или издохнуть.

Грузин считает великой честью достойно завершить любое застолье.

Во время приезда императора Николая на Кавказ князь Воронцов [250] представил ему князя Эристова, сказав:

— Государь, честь имею представить первейшего бражника во всей Грузии.

Князь Эристов поклонился скромно, но с абсолютно довольным видом.

Итак, посудите сами, каким испытанием угрожал мне грузинский обед, мне, пьющему только воду. Несмотря на это, я храбро отважился и прибыл в назначенный час.

Чтобы оказать мне честь, пригласили двух или трех знаменитых любителей кутежей — между прочим, князя Николая Чавчавадзе и поляка Жозефа Пенерепского. С нами были один поэт и один музыкант. Поэта называли Евангулом Евангуловым, а нашего хозяина Иваном Кереселидзе. За столом собралось около двадцати человек.

250

Покойный император приезжал на Кавказ в 1837 году, когда главным начальником здешнего края был барон Розен.

Прим. Н. Г. Берзенова.

Первый предмет, поразивший меня, когда я вошел в столовую, был огромный кувшин, образчик кувшина сорока разбойников Али-Бабы. Он содержал от семидесяти до ста бутылок.

И его надобно было опорожнить!

На полу был разостлан большой ковер, на скатерти поставлены тарелки с вилками, ложками и ножами только для нас, привыкших к этим тонкостям. Гости из местных жителей должны были по древнему патриархальному обычаю есть руками.

Меня усадили на почетном месте во главе стола: напротив поместился хозяин дома, направо от меня посадили князя Николая Чавчавадзе [251] , налево г-на Пенерепского. Музыкант и поэт поместились в конце стола, и обед начался.

251

Чавчавадзе Николай Зурабович — в 1858 г правитель Дарго, в 1868 г. — генерал-майор, в 1883 г. — губернатор Дагестана.

Я имею привычку избегать опасности, сколько это можно, но когда настала минута сопротивляться, я останавливаюсь и сам решительно делаюсь собакой, что и случилось со мной на этот раз.

Человек, не пьющий вина, в момент борьбы имеет большую выгоду перед тем, кто постоянно пьет. У последнего в глубинах мозга непременно остается опьянение от предыдущего дня, и к нему присоединяется новое опьянение, между тем, как тот, кто пьет только воду, выходит на бой с твердой и здоровой головой, а потому надо, чтобы вино поставило ее в уровень с настроением поклонников частого употребления спиртного.

Поэтому, когда дело касается, например, кахетинского, невозможно обойтись без пяти или шести бутылок.

Сколько опустошил бутылок я сам на фоне гамм музыканта и завываний поэта, этого я не могу сказать, но думается, что цифра была почтенная, ибо по окончании обеда возник вопрос о выдаче мне свидетельства, подтверждающего мои способности — не духовные, а физические.

Предложение было принято: взяли листок бумаги, и каждый выразил на нем свое мнение, скрепив его своей подписью.

Хозяин дома первый написал:

«Г-н Александр Дюма посетил нашу скромную редакцию, где на данном в его честь обеде выпил вина больше, чем грузины. 1858, 28 ноября (старого стиля).

Иван Кереселидзе.

Редактор грузинского журнала «Заря» [252] .

За удостоверением амфитриона следовало такое же князя Николая Чавчавадзе.

«Я присутствовал и свидетельствую, что г-н Дюма пил больше вина, нежели грузины.

Князь Николай Чавчавадзе».

252

Кереселидзе Иван Иванович (1829–1893) — журналист и переводчик, служил в Тифлисской губернской гимназии «надзирателем за приходящими учениками».

Поэт сочинил простенький мадригал и отдал его мне. Вот его дословный перевод с грузинского:

Пришел наш дорогой поэт. Как государь пожаловал, Он просветил наш дух И Грузии дал радость.

Что касается других свидетельств, то я отсылаю моих читателей к оригиналам, написанным по-грузински, по-русски и по-польски, которые храню [253] .

Мы уже сказали, что грузины, в отношении прелестных недостатков, коими их одарила природа, избранные творения.

253

Дюма не чувствует юмористического оттенка происходящего. (Ред.)

Мы уже сказали, что они расточительны. За свою непрактичность они расплачиваются быстрым разорением: все грузины бедны или близки к этому.

Мы уже сказали, что они первые в мире любители вина: учтивость, с которой они выдали мне свидетельство, не может повредить их репутации: их свидетельство подобно многим другим, есть, вероятно, всего лишь следствие их снисходительности и доброты.

Наконец, мы сказали, что они храбры: этого никто не оспаривает — даже самые храбрые из русских, приводя примеры их храбрости и удивительной простоты.

В одной из экспедиций, предпринятых графом Воронцовым, случилось быть недалеко от одного леса, о котором говаривали, будто его усиленно охраняют горцы.

— Пусть направят на лес две пушки, заряженные картечью, — сказал граф, — и выстрелят; тогда мы увидим, хорошо ли он оберегается.

— Зачем напрасно терять время и порох, ваше сиятельство, — сказал находившийся при этом князь Эристов, — я лучше сам пойду туда и посмотрю.

Он пустил коня в галоп, осмотрел лес в разных направлениях и, возвратившись, доложил с античной ясностью:

— Нет никого, ваше сиятельство.

Кроме перечисленных качеств, грузины имеют еще одно, о котором мы еще не говорили, а теперь — вовсе не в обиду им — скажем. Они имеют носы, каких нет ни в какой стране света.

Марлинский написал нечто вроде оды грузинским носам. Мы приведем ее здесь, так как не надеемся изложить этот предмет лучше его [254] .

«Куда, подумаешь, прекрасная вещица — нос! Да и преполезная какая! А ведь никто до сих пор не вздумал поднести ему ни похвальной оды, ни стихов поздравительных, ни даже какой-нибудь журнальной статейки хоть бы инвалидною прозой! Чего-то люди не выдумали для глаз! И песни, и комплименты, и очки, и калейдоскопы, и картины-то, и гармонику из цветов. Уши они увесили серьгами, угощают Гайдновым хаосом, Робертом-Дьяволом, Фра-Дьяволом и всеми сладкозвучными чертенятами музыки. Про лакомку-рот — и говорить нечего: люди готовы бы жарить для него не только райских птиц, но и самих чертей; скормить ему земной шар, с подливкою знаменитого Карема [255] .

254

Желающие из русских читателей могут найти эту оду в начале V главы повести Марлинского «Мулла Нур», в Полном собрании его сочинений. 4-е изд., ч. IX с 59–61. Кстати заметим, что эта повесть не напрасно полюбилась нашему автору: здесь Дюма немного еще церемонился с ней, но когда он попал в настоящую свою сферу, то вышло наоборот. Недавно в «Русской Иллюстрации» мы прочли коротенькое известие, что г-н Дюма написал и издал под своим именем большой роман под заглавием: «Мулла Нур», — плод его путешествия по Кавказу. Оказалось, что это не что иное, как буквальный, подстрочный перевод повести Марлинского. Подлинно, если на Кавказе ест необыкновенные носы, то не менее того, в Европе есть необыкновенные надувалы, и во главе их г-н Дюма-отец, который привык водить за нос своих читателей.

Прим. Н. Г. Берзенова.

255

Карем Мари-Антуан (1784–1833) — знаменитый французский повар. Служил у Талейрана, Ротшильда и т. д.

А что выдумали они для носа, позвольте спросить, для почтеннейшего носа? Ничего! Положительно ничего, кроме розового масла и нюхательного табака, которым развращают они носовую нравственность многих и казнят обоняние остальных. Неблагодарно это, господа, как вы хотите, неблагодарно! Он ли не служит вам верою и правдою? Глаза спят, рот смыкается иногда прежде пробития зари, а нос бессменный часовой. Он всегда хранит ваш покой или ваше здоровье. Он вечно в авангарде. Испортятся глаза, его оседлают очками. Нашалили руки — ему достаются щелчки. Ноги споткнулись, а он разбит! Господи, воля твоя… За все про все бедный нос в ответе, и он все переносит с христианским терпением; разве осмелится иногда храпнуть, — роптать и не подумает.