Кавказ

— А их почтенный отец? — спросил я.

— Он жив еще, и благословение божие с ним.

И мы пошли просить у Ивана Ивановича Догадицкого, почтенного отца Авдотьи и Груши, гостеприимства, которое нам было оказано под условиями, напоминающими гостеприимство, оказанное Антепору греческим философом Антифоном.

Возвращение наше совершилось без приключений. Тело абрека было похищено ночью, как предсказал конвойный начальник.

Глава VII Русские и горцы

На следующий день после возвращения из Червленной я, прежде чем представиться полковнику Шатилову, послал за ямщиками.

Муане не ошибся: они теперь требовали уже тридцать рублей, потому что еще сильнее приморозило.

Я взял папаху, вооружился кинжалом — неразлучным спутником, если надо покинуть дом — и отправился с визитом к полковнику Шатилову.

Он ожидал меня с той самой минуты, когда ему передали мою визитную карточку. Полковник едва говорил по-французски, но его жена, предупрежденная о моем прибытии, взялась быть посредницей в нашей беседе. Вот вам еще доказательство превосходства образования женщин перед мужчинами в России.

Полковник не сомневался, что я имел к нему какую-нибудь просьбу, и сам предложил свои услуги. Я объяснил ему, что мне нужно шесть лошадей, чтобы доехать до Хасав-Юрта; а там князь Мирский [82] , которому я был рекомендован, возьмет на себя труд отправить меня в Чир-Юрт, где я уже найду почтовых лошадей.

Я вполне угадал, — полковник предложил всю свою конюшню, предупредив лишь, что лошади будут подготовлены при условии, если я буду завтракать у него.

82

Подполковник князь Дмитрий Иванович Святополк-Мирский — командир Кабардинского полка. Муж княжны Софьи Яковлевны Орбелиани. Вращался в среде грузинской аристократии и интеллигенции.

Я согласился, но в свою очередь тоже поставил условие, чтобы приглашение было повторено мне милым десятилетним мальчиком, который знал заочно г-на Дюма и читал «Монте-Кристо».

Отворили дверь в его комнату, откуда мальчик рассматривал нас в замочную скважину, и заставили его войти.

Всего необычнее было то, что он не говорил по-французски, а «Монте-Кристо» читал на русском языке.

Во время завтрака речь зашла об оружии. Полковник, заметив, что я большой любитель его, принес мне чеченский пистолет в серебряной оправе, который, кроме материальной ценности, имел еще и историческое значение: этот пистолет когда-то принадлежал лезгинскому наибу Мелкуму, убитому князем Шамизовым [83] на лезгинской линии.

83

Вероятно, речь идет о Бата Шамурзове — чеченце, воспитывавшемся братом генерала Розена. Получив образование в российских учебных заведениях, Шамурзов служил в Варшаве, позже на Кавказе. Почему-то рассердившись на русских. Шамурзов перешел к Шамилю, стал у него могущественным наибом, но предав и его, вернулся к русским.

Полковник отправил шесть лошадей за нашим тарантасом и телегой и велел снарядить конвой из пятнадцати человек, а именно из пяти донских казаков и десяти линейных. Тарантас и конвой ожидали у ворот.

Я простился с полковником, его женой и сыном, выразив им искреннюю благодарность. Русское гостеприимство не только не изменилось, но, по-видимому, делалось более широким и более предупредительным по мере того, как я приближался к Кавказу.

Полковник осведомился, вооружены ли мы и в каком состоянии находится наше оружие, потом дал краткое напутствие нашему конвою, и мы отправились в путь с пятью донскими казаками в авангарде и десятью линейными по обеим сторонам наших экипажей.

Наши несговорчивые ямщики печально смотрели на этот отъезд; они пришли с предложением отвезти нас за восемнадцать рублей и даже за шестнадцать. Но Калино повторил им на чисто русском языке то, что я уже сказал им на ломаном, и на этот раз они окончательно убедились, в чем было дело. Тогда они задумали облапошить молодого дербентского офицера, с которым сначала условились за двенадцать рублей, а теперь требовали восемнадцать. Но боясь потерять его, как и нас, они вернулись к первоначальной цене.

Следствием явилось то, что молодой офицер, поместивший свою кибитку между нашим тарантасом и телегой, сел вместе с Калино на переднюю скамью тарантаса, от чего наш конвой увеличился не только на одного офицера, но и на хорошего товарища, не считая армянского повара, который отлично приготовлял шашлык.

В пятистах шагах от последних домов Шуковой мы опять встретились с Тереком, который преградил нам путь в последний раз, обозначая границу русских покорных владений.

Противоположная сторона была, уже неприятельская, еще не покоренная страна, но которая скоро будет покорена.

Стоит нам переправиться через мост, находившийся рядом, — запросто можно стать мишенью для любого встречного, которому взбредет в голову угостить нас пулей. И стрелять он будет безо всякого зазрения совести.

На краю моста, построенного графом Воронцовым на чрезвычайно крутом скате, поставлен домик для стражи. Отсюда ни один путешественник не отпускается дальше без прикрытия: если это знатная особа, то придается конвой, если же из числа обыкновенных смертных — должен ожидать оказии.

По ту сторону моста нужно мысленно провести линию, обозначаемую Кубанью и Тереком двумя большими реками, которые вытекают с северного склона Кавказа и, имея почти одни и те же истоки, разделяются и впадают: Терек — в Каспийское, а Кубань — в Черное море.

Представьте себе огромную подкову, тянущуюся по основанию горной цепи; она начинается у подножья горы Кубань и оканчивается на востоке в Кизляре, а на западе — в Тамани.

По двойной линии на расстоянии четырех миль одна от другой построены крепости.

Посредине, т. е. в основании двойной скобы, образуемой двумя реками, находится Дарьяльское ущелье.

По мере того, как дело шло к победе, небольшие крепости, так сказать, отделяются от больших крепостей и подвигаются вперед, посты отделяются от маленьких крепостей и тоже уходят вперед. Наконец, и часовые отделяются от постов и обозначают эту сомнительную границу русского владычества, границу, которую какой-нибудь набег горцев ежеминутно превращает в подобие кровавого прилива и отлива.

От Шемахи, где лезгины к 1712 г. хватают триста торговцев, до Кизляра, где Кази-Мулла отрубает семь тысяч [84] голов в 1831 году — на всем огромном пространстве нет сажени, не пропитанной кровью.

Если татары пали там, где вы проезжаете и где рискуете тоже погибнуть, то увидите плоские продолговатые глыбы, увенчанные каменной чалмой и с арабскими надписями, восславляющими умершего и призывающие его семейство к отмщению.

Если это христиане, то над ними возвышается крест — символ прощения и забвения.

84

На стр. 27 было 6000. Обе эти цифры значительно преувеличены. (М. Б.).