Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга II, том 3

«Получив сии приказания, – пишет Сипягин [18] ,– спешил я в Альтенбург обрадовать корпус приятным известием, что желание наше сразиться с неприятелем исполнится, и что в следующий день будем мы содействовать всеобщему нападению союзных войск».

Корпус выступил еще до рассвета и следовал, по данному повелению, к деревне Предель. В тоже время Николаю Мартьяновичу предписано было с одним полком казаков и двумя эскадронами Лубенского гусарского полка осмотреть позицию при дер. Предель и узнать о дальнейшем назначении корпуса. По прибытии в сел. Мейзельвиц, встретил он офицера, посланного от начальника главного штаба с повелением, что, по вновь сделанной диспозиции, корпус Милорадовича должен был идти не в Предель, но к Цейцу. Это движение казалось тогда необходимо нужным, ибо получено было известие, что один неприятельский корпус обратился из Наумбурга прямо к Цейцу, и потому Милорадовичу предписано было, находясь при этом местечке, наблюдать Наумбургскую дорогу, и если появится на ней неприятель, принять все меры для его удержания. Получив такое повеление, Сипягин немедленно отправил квартирмейстерских офицеров в Цейц, а сам остался в Мейзельвице, ожидая прибытия Милорадовича.

18

Военный Журнал, 1817, № VIII, стр. 37.

Хотя наши разъезды нигде не открыли движений неприятеля к Цейцу, – потому что известие о них было неосновательно, – но граф Милорадович, – после многих совещаний с подчиненными ему генералами, – двинулся к этому местечку, и здесь, в 15-ти верстах от поля сражения, оберегал левое крыло нашей армии, в знаменитый день первой битвы за свободу народов, данной Александром на земле Германской. Таким образом, Сипягин лишен был случая участвовать в этих подвигах наших войск, которых пылкое стремление не могут изобразить никакие слова [19] . Но вслед за этим наступил ряд подвигов Сипягина, цепь его славных дел. Апреля 21-го началось отступление наше от Люцена к Бауцену. Милорадович составлял арриергард армии, и две недели сражаясь почти ежедневно с наполеоновскими маршалами, а иногда и с самим Императором Французов, покрыл себя лаврами. Сипягин являлся самым ревностным помощником Михаила Андреевича, и труды, им понесенные в течение этих дней, поистине, были велики. Он первый являлся на поле битвы, последний оставлял его; дни проводил в беспрерывном бою, ночи на аванпостах, наблюдая неприятеля на пистолетный от него выстрел; под градом пуль и картечи разъезжал он по рядам, отдавая приказания, точные и благоразумные, как на простом маневре; все сподвижники отдавали единогласно хвалу его деетельности, присутствию духа, благоразумию и храбрости.

19

Биография, помещенная в издании Император Александр I. В Формулярном о службе его списке также не упоминается об его участии в Люценском сражении. Поэтому несправедливы показания: «Некрологии» Северной Пчелы, «Воспоминаний» Московскаго Альманаха и биографии в Справочном Энциклопедическом Словаре. В первой помещено: «В сражении при Люцене храброму, но малочисленному авангарду союзной армии, под начальством генерала Милорадовича предписано было удержать натиск шестидесятитысячнаго французского корпуса. Здесь-то Сипягин отличился примерною храбростию и воинскими скусством. Каждый шаг был защищаем с упорством и удивительным хладнокровием». Во вторых напечатано (стр. 91–92): «Но блистательнейшая слава (т. е. чем при Глогау и при проходе чрез Саксонию) ожидала его при Люцене». Наконец, в третьей сказано (т. IX, ч. II, стр 4-39): «В сражении при Люцене, Сипягин находился в малочисленном авангарде союзной армии, под начальством Милорадовича, который с успехом удерживал натиск 60,000 французского корпуса».

Бессонница и заботы были для него обыкновенным тогда делом, и к Сипягину можно применить стихи, – отнесенные за это время к Милорадовичу:

«Светило дня и звезды ночиГероя видят на коне».

23-го апреля был жаркий бой. Вице-король Италийский, пользуясь превосходством своих сил, стремился овладеть пространством, отделявшим нас от пруссаков, и захватить Вальдгейм, где сходятся дороги. Милорадович, быстрым расположением войск, уничтожил это намерение. Наши, неся неприятеля на плечах, делали все, что только могут делать храбрые солдаты, имеющие благоразумного и обожаемого генерала. Некоторые баталионы несколько раз пролагали себе путь штыками, сквозь колонны, отрывавшие у них дорогу. Сам Михаил Андреевич так часто появлялся во всех местах сражения, что казалось он был везде. Начальник его штаба, – по словам очевидца [20] , – не выезжал из под пуль и с таким же хладнокровием распоряжал движениями войск в огне, как бы в покойной комнате. Наконец, неуступчивость арриергарда остановила французов версты за две от сел. Вальдгейма.

20

Глинка, Письма Русскаго офицера, ч. Ш, стр. 53.

От этого места, 24-го, по дороге к Носсену, – при деревне Атсдорф и 25-го – у самаго Носсена, на пути к Вильздруфу и у последнего города происходили жаркие, по 10 и более часов продолжавшиеся бои, в которых Сипягин также принимал деетельное участие.

Между прочим, в последний день неприятель, показывая вид, что хочет обойти Носсен слева, куда потянулись две сильные его колонны, вдруг, переменяя направление, двинулся прямо к городу. Здесь находились баталион Елецкого пехотного полка и два орудия, а егерская бригада генерала Пиллера долженствовала их подкреплять; но бригада эта уже выступила из своего места и не могла подать помощи баталиону, который принужден был чрез то отступить в беспорядке, подвергаясь опасности быть окруженным неприятелем и потерять артиллерию. Проезжая в то время от правого нашего крыла к Носсену и видя опасность, угрожавшую баталиону, Николай Мартьянович известил о том генерала Юзефовича, бывшего с Харьковским драгунским полком не в дальнем расстоянии на правом крыле. Юзефович, поспешно прибыв к этому месту, остановил неприятеля и дал способ баталиону собраться и отступить в порядке; но когда бы неприятель имел в то время хотя малую часть конницы, то непременно баталиону этому долженствовало бы погибнуть [21] .

21

Военн. Журн., 1818, книжка III, стр. 37–38.

Таким образом, арриергард, – говорит Сипягин, – беспрестанно сражаясь с неприятелем, не допустил его беспокоить союзную армию во время отступления и дал ей средства без всякого помешательства переправиться чрез Эльбу. Этим самым арриергард совершенно исполнил возложенную на него обязанность, и отступая от несравненно сильнейшего неприятеля, не только не претерпел большого урона, но, отражая всегда его, взял в плен несколько офицеров и рядовых [22] .

Неприятель, как в таких обстоятельствах и должно, напирал с силою и быстротою. Но не было ни одного удобнаго перелеска, из которого не встречали бы его скрытые батареи, и не осталось ни одной выгодной высоты, за которую бы не происходило кровавого спора [23] . Даже более, везде, где позволяла возможность, арриергард, показывая вид, что имеят гораздо более войск, нежели сколько в самом деле у него находилось, угрожал крыльям французов и делал движения, обнаруживавшие намерения на них напасть [24] . Впрочем, французы имели слишком большой перевес в числе войск, и, пользуясь им, обходили беспрестанно фланги наши. Войска Наполеона темнелись по краям горизонта, и арриергард, сражаясь повсюду отчаянно, не мог и не должен был нигде удерживаться долго [25] . Однако, вообще движения наши производились в таком порядке, и так удачно были распоряжаемы, что неприятель, при всем превосходстве сил своих, не осмелился предпринять ничего решительного).

22

Военн. Журн., 1818, книжка III, стр. 41.

23

Там же, книжка II, стр. 24.

24

Там же, книжка III, стр. 41.

25

Там же, книжка II, стр. 24.

Таким образом, 26-го, Сипягин, вместе с Милорадовичем, достиг снова столицы Саксонии, или, лучше сказать, Нейштадта, ибо едва успели наши сжечь мосты в Мейсене и Старом Дрездене, как французы ворвались в них, и половина столицы, в одно мгновение, наполнилась неприятелем. В это время одна только Эльба разделяла враждовавшие войска. Перестрелка гремела с обеих берегов реки. На нашей стороне пули жужжали, как пчелы; везде носилась смерть; можно было быть убитым у окна, переходя из улицы в улицу, сидя в кругу мирного семейства. Сипягин подвергался очевидной опасности, ибо дом, в котором стоял Милорадович, находился на самом берегу.

27-го наш герой был в жарком сражении арриергарда, которое началось тем, что французы, под прикрытием сильного картечного огня с бастиона, на их стороне находившагося, нося фашины и доски к пролому большого моста, показывали вид, будто хотят переправляться в город, и до тех пор толпились на мосту, пока несколько удачных наших выстрелов не смели их дочиста. Но это была ложная переправа. В самом же деле Наполеон, подвинув армию свою за 4 версты влево, приказал ей переправляться в глазах своих, под покровительством великого множества пушек, которым унизан был высокий в том месте берег. Часть нашего небольшого арриергарда оставлена была в городе, а другая, – вместе с Сипягиным, – сопротивлялась многочисленным войскам Наполеона. Неприятель засыпал наших бомбами, гранатами и картечью. Наша артиллерия, с своей стороны, действовала искусно и удачно, а войска дрались с неимоверною храбростию. Оторванные руки и ноги во множестве валялись на берегу, и многие офицеры и нижние чины, лишась рук и ног, не хотели выходить из сражения, поощряя других своим примером. Целый день, – с первых лучей зари до позднего вечера, – кипел кровопролитный бой, и Сипягин был постоянно в самом жестоком огне. Но Наполеон не переправлялся. Наутро 28-го наш арриергард, покрывший себя славою в глазах почти всех французских войск, бывших на берегах Эльбы, оставил их с тем, чтобы следовать за большею своею армиею, которая была уже на пути в Лузацию.

29-го французы, с великими силами, начали снова теснить отовсюду наших, и Сипягин опять дрался целый день, имея под командою особый отряд в 3000 человек. Вопреки всем своим усилиям, неприятель продвигался вперед только на такое пространство, какое Милорадович, по довольном защищении, за благо рассуждал ему уступать: стрелки французские в великом множестве, как ртуть, растекаясь в густоте леса, обходили наши фланги и нередко заставляли даже резервы вступать в дело. Но они останавливались при первой полянке: русский штык в поле тогда был страшен этим храбрым стрелкам из-за кустов.

При отступлении от Бишефс-Верды, неустрашимый Сипягин, – как его называл участник дела [26] ,– несколько замедлил в этом городке, и в то время, когда уже все войска наши из него выступили, был отрезан толпою ворвавшихся французов. Две колонны пустили батальный огонь: он был в дожде пуль – и остался невредим [27] .

Арриергард остановился за 4 версты от Бишефс-Верды, где провел 1-е и 2-е мая. Таким образом, со времени выступления из Дрездена, в целые пять дней, неприятель, несмотря на огромное превосходство в силах, едва мог отодвинуть нас, и то постепенно, только на 28 верст; следовательно наши уступали ему не более пяти верст в сутки… Притом арриергард продолжал иметь самый малый урон в людях и во множестве тесных проходов, по самым трудным дорогам, с 21-го апреля не потерял ни одной повозки из своих обозов. По этому можно судить, сколь искусно наши пользовались местоположением, сколь храбро сражались и с каким мужеством отражали все усилия неприятеля. Такой арриергард, доставляя всевозможные выгоды, время и спокойствие армии, которую он отстаивает грудью, приобретает полную ее благодарность и, обращая на себя все внимание неприятеля, по всей справедливости, заслуживает почетное место в воинских летописях. Сипягину, как начальнику штаба таких войск, принадлежит значительная часть славы этих дней. В то же время, от утра до вечера, находясь в пылу битв, он проводил ночи за письменным столом

26

Глинка, Письма Русского офицера, III, 71.

27

Ф. Глинка на этот случай написал следующее стихотворение, помещенное в Славянине, 1828 года (II, 74):

Подвиг Сипягина.

Кто сей и в правилах и в праве твердый.Холодный за пером, запальчивый в войне,Летит в огонь и дым горящей БишефсвердыПод буркой, на Донском коне?..Узка дорога, две колонны Французския стоят,И смельчака, без обороны,Схватить живьем хотят…Но, он, перекрестясь, с огнем отваги,Сквозь град картечь, сквозь пулей дождьМахнул – и невредим!..Кто ж он, сей вождь?..Он, по пословице, своей храбрее шпаги.Я узнаю тебя – Сипягин.

3-го мая происходило сильное дело при деревне Рот-Наус-тиц, вблизи Бауцена. Уступая превосходному числу неприятеля, арриергард, сражаясь за каждый шаг земли, медленно отступал к городу, пред которым и расположился на биваках. Сипягин в этот день командовал двумя егерскими полками и отрядом казаков.

С 8-го по 12-е число, – целые четыре дня, – наш герой снова был в самых жарких сражениях; ад, совсеми своими огненными бурями, свирепствовал около его; голод, бессонье, усталость – были уделом в эти дни войск арриергарда. 8-го и 9-го происходило генеральное сражение под Бауценом. В первый день, когда Сипягин, вместе с Милорадовичем, находился еще в городе, французы двинулись штурмовать и обходить его и вскоре открылся сильный перекрестный огонь. Ядра и гранаты посыпались, как самый сильный град, и не было места, где бы не падали первые, не разрывало последних. Не смотря на это, арриергард отступал медленно и в обыкновенном порядке. Около половины дня ядра начали доставать до того места, где стоял сам Государь. «Вперед!» – закричал Милорадович, узнав об этом, и во всю прыть своего коня поскакал к самым передним колоннам, миновал картечные выстрелы и очутился в пулях стрелков. Присутствие любимого генерала имело магическое действие. Войска арриергарда, у которых пыль и порох запеклась па лицах, которые едва стояли на ногах от усталости, вдруг оживились как бы новою силою. Раненые возвращались и становились в ряды; цепи стрелков, перегоняя одна другую, с криком «ура!» бежали вперед; артиллерия подкрепляла их. Бауцен можно б было взять штурмом; но это не входило в предначертания и граф велел остановиться. С длинным султаном на шляпе, окруженный штабом и конвоем, долго разъезжал Милорадович под страшным свинцовым и чугунным дождем и сражение кипело в одном месте. «Стойте крепко! – кричал граф солдатам, – Государь на вас смотрит!» Наши стояли и неприятель не мог выиграть ни аршина земли. Около трех часов сражение начало угасать. Но в вечеру большие колонны французов засинели на левом нашем фланге. Там, в горах, стоял корпус принца Виртембергскаго; Милорадович послал к нему несколько полков в подкрепление и, между тем, растянул по всем противолежащим холмам свои войска. Произошло самое жаркое дело, прекратившееся только ночью. Сражавшиеся с обеих сторон от усталости попадали на землю, так близко, что одна только темнота разделяла их. Кусок хлеба был тогда великою драгоценностию, даже для офицеров штаба Милорадовича.

Сипягин возвратился к посту графа почти в полночь, – «пробыв все время в обыкновенном своем месте – у стрелков на левом фланге и в горах [28] ». Он в этот день уцелел только чудесным образом: шапка, обе полы и грудь его сюртука были прострелены; сверток бумаги, бывшей у него в боковом кармане, сберег ему жизнь – он получил только контузию.

На другой день Сипягин снова со славою участвовал в блистательных подвигах левого фланга нашей армии, командуемого Милорадовичем, – действия которого могут и счесться отрывком Бородинской битвы.

28

Глинка, Письма Русского офицера, III, 95.