Кавказские новеллы

— Между прочим, и без мужчины — тоже! — перекинулись между собой замечанием наши и похвалили всхмурившихся за предусмотрительность, с которой они посоветовали оставить женщин в горах.

А царь, веселея, уже спрашивал их о женщинах деревни, почему-де за все время пиршества, продлившегося до первого снега, хотя здесь и раннего, но достаточно терпеливого, чтобы не падать на царскую обнаженную голову, почему за все это время он, царь, не увидел ни одной женщины.

— Если у вас их нет — вы только пожелайте, и я дам вам первых красавиц моего царства! — сказал он.

И, говорят, некоторые из наших едва не соблазнились. А может быть, соблазнились бы, кабы другие им не всхмурились. Но как ни то, а отвечать царю следовало. Наши стали совещаться, предложив сначала выдвинуть для ответа старшего из всех. Старший же сказал:

— Все относительно женщин — дело деликатное. И мой ответ могут принять за ответ человека, желания которого угасли и оттого он стал видеть мир однобоко. Потому я предлагаю избрать для ответа нашего уважаемого Дато.

Дато хоть и был по величине медведем, однако нашел повод в свою очередь передать ответ Шота, который сумел переложить его на Геронтия. Геронтий, набычась, кивнул в сторону соседа Георгия. Все при этом посмотрели в сторону Магаро. Он рассердился, хотя виду не подал, и вытолкнул вперед Джару.

По правде сказать, каждый из нас постарался бы снять с себя ответственность за дела и речи перед царем. И Джара, разумеется, не был в числе тех, кто от нас отличался. Но судьба в лице Магаро вытолкнула его к царю, и он, покраснев от натуги, вдруг вскричал:

— Женщины вот когда нужны нам в жизни! Они приносят нас в этот мир, они ранят нас своей любовью, они закрывают нам глаза! И это все, уважаемый царь! Где бы ты видел сейчас хоть один повод для этого?

Никто не ожидал такого ответа. Но более-то никто не ожидал последующего. Джара оглянулся на всхмурившихся и, уже шатаясь от натуги, вскричал еще нечто.

— Дом без женщины — тень дома! Дом без мужчины — тень дома! А дом Таро стоит пустой. Что же он — тень теней? Пусть так скажет тот, кто враг себе!

Он так вскричал, и челядь было схватилась за клинки. А царь властной своей десницей остановил их. Он сразу постиг полный смысл сказанного Джарой и первой половине сказанного восхитился, на вторую же половину сказал, что найдет ушедшего Таро и поставит около себя.

Обещание он исполнил. Но и ему, царю, не было благодати. Вынужден он был под натиском судьбы и врагов покинуть престол и упокоиться на чужбине.

Впоследствии говорили, что слова о наличии трех причин, когда нам необходимы женщины, принадлежат Шопенгауэру. Но сколько мы знаем, Джара это сказал.

Ежевика

Царевич Александр руководил отрядом грузин, посланных наказать за коварство одного афганского хана. С давних пор ведь приходилось грузинам воевать в чужих землях на стороне шаха персидского ради сохранения своей земли. Так устроен мир, оказывается, — когда жарко, раздеваешься, а когда совсем невмочь печет, снова ищешь одежду.

Отряд царевича попал в засаду. Долго отбивались грузины и уходили, но враг сумел окружить их. Чтобы спасти остальных, царевич пошел заложником. Об этом написано. Пойдя, он дал одному человеку свой золотой перстень с изумрудами, расположенными в виде креста, с тем чтобы этот человек принес перстень в родовой храм царевича. Царевич этого человека не любил и всегда ставил впереди, чтобы он первым врывался к врагу. Но, видно, Бог берег этого человека. Уцелел он во всех битвах. И царевич решил довериться ему. Этим человеком был Таро. О том, как он добирался домой, тоже написано. Остался он без правой кисти, но выжил, потому что был воином и владел в должной мере не только оружием, но и знанием местных языков, обычаев и верований.

Кое-кто утверждает, что царевич дал ему не перстень, а свой нательный крест с изумрудами, и будто Таро соблазнился завета не исполнить, будто он принес крест домой и спрятал в ветвях груши, которая жива до сих пор, только уже не дает плодов. Измышления очевидны, ибо в момент прихода Таро домой груша была деревом только для куриц и имела всего пять-шесть веток, среди которых едва ли кому пришло бы в голову что-то прятать. Измышления очевидны еще и потому, что с нательным крестом не расстаются и принимают муки вместе с ним. К тому же Таро не смог бы в минуту наибольшей опасности проглотить нательный крест. А то, что он это делал — глотал перстень во время нападения многочисленных шаек на пути домой — об этом известно достоверно. И Магаро об этом говорит, несколько кривясь, всегда более представляя не тот момент, когда Таро перстень глотал, а последующий, когда Таро вновь являл его на свет Божий.

Вот подлинная история этого перстня.

Голодный и оборванный Таро пришел наконец к спине родных гор, пришел к Сурамской крепости. Было это в апреле, и говорили, апрель в том году стужей походил на февраль. Снега в горах и на перевале легли в высоту всадника вместе с конем, так что преодолеть их в одиночку не было возможности, и Таро ждал кого-нибудь с нашей стороны, из Чрдили, кто бы устал целую зиму сидеть недвижно и рискнул размять ноги.

Таро, как и всякий человек той поры, предположил встретить такого человека прежде всего на базаре и ходил туда ежедневно. Он познакомился со многими. Многие знали его нужду и сочувствовали — показывали на громоздкие туманы в горах и на перевале, говоря:

— Там дорога твоя, уважаемый!

Таро и сам знал, что там. Но, как хороший воин, он не рисковал на последнем шаге, самом нетерпеливом и оттого часто гибельном. Ведь из Чрдили любая дорога и даже любая звериная тропа вели в мир, как, собственно, из любого родного дома. Уходя из него если и ошибешься, то всегда сможешь выправиться. А к родному дому ведет из мира только одна дорога, состоящая единственно из твоих шагов. И если, пойдя из мира в родительский дом, ошибешься хотя бы на просяное зернышко в сторону, — окажешься где угодно, но только не в родительском доме. Потому Таро не рисковал и терпеливо ждал попутчика. Ведь был уже апрель. И кто-то же должен был насмелиться выйти из деревни.

Его, Таро, на базаре знали многие. Многие видели, что он голодный и оборванный — оборванный, кстати, совсем не так, как можно себе представить. Был он не в лохмотьях, так как издревле ведется обычаем в Грузии одеваться чисто и аккуратно. В лохмотьях мог быть только безродный человек, полностью махнувший рукой не только на себя, но и на фамилию предков. Вот, знали уже на базаре Таро, видели его голодного, но сохраняющего достоинство, взирающего на снедь глазами хорошо поевшего человека. Видели саблю его, висящую справа и тем говорящую, что он управляется оружием рукой левой. Видели печать его тяжких испытаний. Видели — и многие из сострадания предлагали ему кто чем богат, а он если когда и соглашался взять, то очень редко и то после какой-нибудь задушевной беседы. Его спрашивали о пережитом. Но вспоминал он неохотно. Однако все равно все видели в Таро испытанного и много пережившего человека. Даже магометанцы — персы, османы, татары — смотрели на него с уважением, тем более что он знал и из их языков и из их обычаев.

Один осман, лишенный глаза, столкнулся с Таро в первый же день.

— Ты такой, я такой! — с улыбкой показал осман на обрубок правой руки Таро и на свою пустую глазницу.

А потом уже приветствовал Таро в качестве своего старого приятеля. Оказалось, он, кривоглазый осман, на базаре в дальнем углу около не совсем чистого духана держал некий закуток из досок и кошм, про который всегда говорил с намеком и подмигиванием. Таро не особенно отвечал на его приветствия, потому ничего общего у них не было. Один после многих лет войны голодный и увечный возвращался домой. Другой занимался таким делом, о котором сам мог говорить только намеком и подмигиванием. Разница была у всех на виду. И многие османа не жаловали. Он, однако, совсем не обращал на это внимания, бегал по базару, намекал, подмигивал, предлагал.