Кайнокъ

— Уварова где? — спросил Пирогов.

— На пилораме ж, — ответила Варвара. — У них там дело керосином пахнет. Злоупотребления страшные.

«Профессионально поговорили: пахнет керосином, злоупотребления страшные… Заслушаешься».

Сказал, помедлив немного:

— Прошу Пестову и Ветрову ко мне. Каулина — между нами и дежурным телефоном. Вера Георгиевна, вам придется быстренько сходить к Долговой. Выяснить, что с ней. Передать мое недоумение.

— Прямо сейчас?

— Сейчас и бегом. Тридцать минут вам на все.

Он поискал в столе кнопку или булавку. Не нашел. Развернул на столе карту, осторожно загнул верхнее поле.

— Помогите.

Втроем они вставили край карты в щель над дверцами книжного шкафа. Сели поближе, чтоб видеть лучше. И слышать.

— Речь моя короткая будет, — начал Пирогов. — Вы понимаете, что происходит в районе. Ночью полностью доказано убийство старшего лейтенанта Ударцева. У Элек-Елани преступники расправились с шофером Пустовойтовым… Мне очень не нравится отсутствие наших поисковиков. И Игушевой в первую очередь. Меня беспокоит и то, что мы спугнули Сахарова, а теперь можем упустить и остальных… А потому, Пестова, это вас касается: берите с собой Павла и срочно выезжайте в Покровку. К Смердову. Скажите ему от моего имени, чтоб гнал гонцов к Рощиной. Пусть она самооборонцев вооружит чем может — у кого-то есть ружья — одним словом, вооружит пусть. И организует тайную засаду в долине Барангол. Пусть вспомнит, как я учил: в две, три линии… Вам с Павлом Смердов даст в помощь пару орлов, п вы перекроете ущелье, где якитовская корова лежит. Там много народу не потребуется… Ветрова, остаетесь на охране Ржанца. Это не значит, что вы будете сидеть здесь. У меня договоренность с военкомом. Он даст вам десяток допризывников и резервистов. Правда, их придется собрать с производств, но… Вы подниметесь на гряду вдоль Урсула. Здесь тоже есть ход в логово. Сахаров прошел берегом реки несколько километров. Потом свернул. Не в реку же. Так что вам тоже хватит дела. Всем хватит.

— А мне? — спросила Каулина.

— Вы и так при деле.

— Товарищ начальник…

Пестова и Ветрова прямо из отдела разбежались в разные стороны. Пирогов постоял над машинкой, возле которой по-прежнему лежал черновик рапортички.

— Представьте себе, что произойдет на земле, если сразу все машинистки не выйдут на работу.

— А если все милиционеры? — спросила Каулина.

— Милиционерам нельзя опаздывать, не то что прогуливать. Врачам и милиционерам.

Каулина фыркнула усмехнувшись.

— Вы прямо философ, товарищ начальник. Только почему-то фамилию мою вы никак не можете запомнить. Опять Саблиной назвали.

— Не может быть! Когда?

— При Василисе.

— Ну, знаете! Тут какая-то примета кроется. Видно, придется вам менять фамилию.

— Вы меня сватаете?

— Почему ж непременно я? Найдется другой.

Она грустно покачала головой.

— Другие все на войне.

Пирогов хотел сказать — вернутся, но прикусил язык. Тема эта не раз и не два возникала в девичьих разговорах, а вывод — один: не все вернутся.

— Я в райком пойду. Кому понадоблюсь, пусть ждут. Иначе мы скоро не увидимся.

Глава сорок первая

Брюсов не спал. Сидя за столом в несвежей сиреневой майке, он намыливал перед зеркалом щеки.

— А вы ранняя птичка, — сказал Пирогов. Заглянул в настенный шкафчик, в котором хранил хлеб. Четверть большой круглой буханки лежала на нижней полке. Рядом с ней стояла глубокая глиняная миска меду, добытого накануне Брюсовым. Корней Павлович коснулся его кончиком пальца, слизнул — удостоверился, не подурнел ли горный мед без мастеров, на войну призванных. Мед был запашистый, что, по мнению местных спецов и любителей, являлось хорошим признаком высоких лечебных и оздоровительных качеств его.

— Как ваша астма, Геннадий Львович?

— Вы знаете, это феномен! Получается, будто я обманул вас и весь ВТЭК. Но в последнее время я почти спокойно сплю ночами. Видно, сказалась перемена климата. Или сильные переживания.

— Я думаю, перемена климата, — заверил Пирогов. — Врач Бобков считает, что вам после войны не следует возвращаться в Харьков.

— Я тронут его чуткостью… Как говорил Вольтер, где можно прожить недурно, там и надо оставаться. Но я не представляю себя не в Харькове.

— Будем считать это дело глубоко личным. Я к вам насчет еще одной прогулки.

— Оленьку искать?

Он был очень предупредительным человеком, этот Брюсов, потому всегда почти угадывал, чего от него ждут.

— Да.

Брюсов надул щеку, быстрым движением провел по ней бритвой.

— Располагайте мной. — Снова — ш-шик. — Хоть сейчас.

— Это и надо сейчас.

Пирогов разрезал хлеб на две половинки. Макая кусочки в мед, они молча пожевали.

Предстоящий день казался Корнею Павловичу неясным, непродуманным, а думать вперед не хотелось. Устал. И потом весь опыт последнего времени, некоторых поездок, розысков полон неожиданностей, которые и предвидеть невозможно. Общий же черновой план его состоял из двух последовательно выстроенных половин: поиск Игушевой — «кайнок». Первая и наипервейшая — выяснить, что с его девчатами и добровольными помощниками. Колхозные ребята из Муртайки и Сарапок вернулись по домам в тот же день, а ржанецкие вместе с Ткачук, Саблиной — будто в воду канули три дня тому…

Он понимал, что в поиске его подстерегает опасность столкнуться с бандой. И тогда — бабушка надвое сказала, чем это столкновение закончится. Бандитам нечего терять, и они дадут бой. Ведь рискнули они поднять руку на Ударцева. Но не покушение на свою жизнь считал он самым страшным. Страшно было то, что банда уйдет буквально из-под носа, и причиной тому будет он, начрайотдела, наследивший вокруг логова. Ищи ее потом!

Таким образом, на случай встречи надо держать в голове про запас план операции «кайнок». Потому, погоняя искать своих, Пирогов серьезно готовился к схватке. Куда повернут события. Главное, не дать застать себя врасплох. А там потягаемся.

Позавтракав, они собрали багажик: сверток из суконного одеяла и сверток из толстого брезентового дождевика. Ночи в горах и летом прохладные. В свертки положили по десятку картофелин, по пакетику соли — мало ли — по кусочку мыла, по полотенцу. Все порознь, на случай, если разведут их в горах тропки-дорожки. Пирогов поверх гимнастерки надел короткую синюю фуфайку, перетянулся солдатским ремнем. На ремень нацепил флягу, нож с деревянной ручкой, широкий и толстый — не согнешь вдруг. Брюсов надел под пиджак старый обвислый пироговский свитер. Ощупал живот, карманы, точно потерял что-то, а что, вспомнить не может.

— Мне бы… Острое и тяжелое.

Пирогов пообещал: будет.

Бледная от усталости и недосыпания, Каулина доложила:

— Пестова и Козазаев на леспромхозовском газогенераторе поехали. Пестовой выдано личное оружие, у Козазаева оказался трофей.

— Какой трофей?

— Немецкий, товарищ начальник.

«Беда будет с этими трофеями, — подумал Пирогов. — Везут для экзотики, а попадает эта экзотика в подлые руки».

— Что слышно о Долговой?

— Сказалась больной и передала заявление.

— О чем?

— Просит уволить из органов. — Протянула лист с двумя торопливыми строками.

— Она что, не понимает?..

— Понимает, товарищ начальник. Очень хорошо понимает. Вы идите спокойно на дело, и дай вам бог победы. А когда вернетесь, Долгова уже переболеет, и вы сделаете вид, будто не видали никакого заявления. Поймите ж вы, наконец, что работаете с женщинами. А это как на войне — год за три считается. — Улыбнулась грустно.

Не соскучишься в такой компании. Поманил за собой Брюсова, ввел в кабинет. Разбросал на столе фотографии.