Казаки в Персии 1909-1918

— Опять твой хахаль идет, — сказала мать, неся в подоле сор, выметенный из комнаты.

— По шее придется ему дать, кобелю проклятому! — заворчал отец, наващивая дратву.

Он чинит туфлю младшей дочери. Наташа не проронила ни слова. Она быстро смахнула набежавшую слезу обиды и, приветливо улыбаясь, встретила на пороге маленького коридорчика раннего на сегодня гостя.

— Извините, май дарлинг Натали, что я сегодня не в урочный час. Сегодня банк закрыт, и я хочу предложить вам после урока совершить прогулку верхом... Я рке Джаффару, туркмену, приказал подать сюда лошадей к 10 часам.

— А если я откажусь?

— О, эту фразу вы сказали прекрасно! Я горд: моя ученица делает большие успехи. Великолепно! Но почему бы вам отказаться?..

— Но веди его в столовую, не держи эту глисту в колидоре, на проходе! — послышался недовольный голос отца из кухни.

Мать вернулась со двора, вытирая о фартук руки. Джордж, виновато улыбаясь, протянул ей руку. Неумело, накрахмаленной ладонью ответила мать на рукопожатие.

Познакомились они полгода тому назад на крытом базаре. Наташа в сопровождении своего отца покупала себе туфли-шлепанцы. Она сняла свой туфель, чтобы примерить новый. Проходивший перс ударом ноги отшвырнул ее туфель, другой повторил удар, и так пропал бы туфель. Отец не посмел побежать за туфлем, ибо в его отсутствие персы оскорбили бы Наташу. Это были дни, когда персы, подзадоренные большевиками, стремились освободиться от капитуляции и всеми способами хотели показать свою ненависть к европейцам. Конечно, к англичанам они проявить ее не могли — за ними стояла сила. К русским же безнаказанно, напротив, новые властители России даже поощряют. А тут еще отец Наташи — вчерашний бравый вахмистр Семиреченской бригады, казак, вчера еще наводивший страх на персов. Почему не лягнуть ослабевшего льва? Хозяин лавки, российский турок, бросился на поиски туфли. Его остановил молодой человек, фаренги, европеец. Улыбаясь, он подал туфлю Наташе. Наташа смутилась. Вахмистр пожал руку молодого человека с такой благодарностью, что чуть не переломил молодого человека пополам. Они пошли вместе с базара. На ломаном персидском языке с режущим слух акцентом он представился вахмистру и Наташе. Он банковский клерк, англичанин, он очень любит русских, и, если позволят, он с большим удовольствием навестит их дома и просил бы потом выпить чаю у него, в его квартире. Понять было трудно. Вернее, вахмистр совершенно не понимал, о чем баритонит «эта глиста». Переводила Наташа. Прожив шесть лет в Персии — ей было пятнадцать, — она, как все дети, быстро усвоила новый для нее язык со всеми его нюансами и провинциализмом.

— Зови его к нам обедать... пусть мать посмотрит, кто наш теперь

покровитель!

Вахмистр с досады даже плюнул и высморкался на сторону. Англичанин приглашение принял.

— Ах, Наташа, да ты с ума сошла, што ль?., обедать! Да куды ж его посадить?

— Батя, — шмыгала носом младшая, Апроська, — погляди, он, как Петька Фролов, на ходулях! Ну-у и длинный!

— Глиста, — сказал вахмистр.

Англичанину все нравилось в доме Наташи. И две пирамидки подушек на кровати, таких чистеньких, с кружевными прошивками, и так подогнанных: одна меньше другой, настоящая пирамида. И белоснежное, с синевой, тканьевое покрывало на кровати, и пузатый коричневый комод, и ярко начищенный самовар с чайником под вязаным колпаком. Его ни капельки не смущало, что тут же при этих пирамидах накрыт стол для обеда. Впервые он ел борщ со сметаной, ел деревянной ложкой, лакированной, в цветочках, видел, как остальные ели тот же борщ, но из глубокой эмалированной миски. Време-^

нами его взгляд встречался с Наташиным, и он чувствовал в ее взгляде теплоту, симпатию, ласковость.

— Спроси его, — говорит вахмистр, — ндравятся ему наши харчи?

Клерк был в восторге. Он был в восторге ото всего. До курносого,

в веснушках носа Апроськи. Мать Наташи наложила ему целую горку вареников с творогом и обильно залила подогретой, зарумяненной сметаной.

— Скажи ему, Апроська, ты шибкая в персидском, пусть уж простит мне: творога-то настоящего нема здесь, из ихнего панира делаю... вот, если Бог даст, к нам в Семиречье поедем, там я его настоящими варениками накормлю!

— А как вареники по-персидски? — шмыгая носом, спросила Апроська. — Я не знаю.

— Ну, скажи как-нибудь. — И погладила по волнистым огненнорыжим кудрям клерка. Шершавая, полная материнской ласки рука оказалась в веснушчатой длинной, с тонкими длинными пальцами, ладони клерка. Он почтительно ее поцеловал.

— Ишь ты, он тебя за княгиню принял! — объявил вахмистр. — По вкусу, значит, вареники пришлись.

Так началось знакомство. Тяжелые дни, полные упреков, слез, уколов самолюбия, выпали на долю Наташи. Вахмистр органически не выносил веснушчатого длинного англичанина, еще совсем юного.

— Добра от англичан еще никто не видел, — говорил' он жене, — гони в шею эту глисту!.. Испортит девку — и только! Лови тогда кобеля в поле!.. Оченно ей нужен аглицкий язык!

Мать тяжко вздыхала, но супротивничала отцу. Характер крутой, а сердце доброе. Знала. Джордж ей очень по душе пришелся. «Господь сына не дал, — штопая чулки в комнате, где Наташа брала уроки у «хахаля», чтобы «глаз иметь» на молодых, раздумывала мать, — другой веры... но он и православным станет, если Наташа прикажет... она-то только овечка — характера ни на грош».

Наташа в английском делала неожиданные успехи.

— У вас, Натали, акцент лучше моего! — часто восхищался Джордж.

«...От одной влюбленности к другой, — писала ему мать, чопорная, сухая леди, полная фамильной гордости, — вы забываете, что вас послали в Персию, чтобы спасти ваш род, чтобы оторвать вас от недостойной вас девушки... Увы! Забыв одну, вы позволили себе влюбиться в другую! В кого?.. Смешно звучит ваша фраза: «казаки-рыцари, викинги безбрежного моря-степей!» Вы становитесь безумным от вашей влюбленности... Ваш дед, лорд Парсистон, просил вам написать, что казаки — грязные, низкого пошиба пираты, дикари. Не вздумайте просить разрешения на женитьбу, если не имеете в виду оскорбить вашу мать и честь вашей фамилии...»

Джордж ежедневный гость вахмистра. Наташа в сопровождении отца с Джорджем совершает далекие прогулки верхом. Это единственное, что примиряет вахмистра с «глистой». Бравый вахмистр, выехав за город, преображался. С его плеч спадало не меньше десятка лет. Конь под ним весь собирался, становился стальным, переполнялся гордостью, чувствуя лихого наездника на спине. У себя во дворе он переседлывал коня-туркмена казачьим с набором седлом, переуздывал казачьей уздечкой.

— Только уж не джигитуй, угомонись, — просила жена, — годы-то уж не те... не хвастайся перед ним-то!

Она указывала глазами на клерка. Подавшись корпусом, сигнализировал, давал почувствовать коню. Конь стрелой вырывался вперед. Зачарованный англичанин еле удерживал рвавшегося своего коня. Наташа была горда своим отцом, который с легкостью циркового гимнаста проделывал на коне, на полном намете, то, что едва ли под силу гимнасту на земле, в покое... Заломив отцовскую папаху, чуть подав корпус вперед, ласточкой стелилась своим конем Наташа следом за отцом.

«...Может, вы правы, моя любимая и любящая мама, но сейчас говорить о ней не приходится. Ее я не разлюбил, я просто потерял ее, и мне очень тяжело. Вся ее семья и она, конечно, уехала в Россию...»

Так писал Джордж своей матери.

^

Помощник директора банка, друг и начальник Джорджа, сэр Вальтер торопливо уезжал в Англию. Жена, красивая голубоглазая Нелли, в скором обещала наградить первенцем и, конечно, мальчиком, и абсолютно исключено, чтобы он родился не в Англии. Сроки говорили — надо торопиться. Джордж уговорил Нелли, он с ней был в большой дружбе, взять с собой в Англию его ученицу Наташу. Он хотел, чтобы она усовершенствовала акцент, он хотел... конечно, скрывать от Нелли нет смысла. Нелли не выдаст, Нелли умна, он хотел, чтобы Наташу Нелли ввела в дом его матери, сухой, чопорной леди, стража его рода. Ввела так, просто, как свою добрую знакомую. Но надо было преодо-

КАЗАКИ В ПЕРСИИ 1909—1918 ГГ.

«^L_:_

леть главную трудность. Наташе надо было внушить необходимость поездки в Англию, уговорить отца. Зачем? На какие средства? Открыть ей секрет?.. Нет, это значит заранее провалить все дело. Нелли — умная женщина. Рассуждает она совершенно правильно: «Если ты ей скажешь, что она должна познакомиться с твоей матерью, должна суметь понравиться ей, то, ясно, она не выдержит этого экзамена, провалится, не будет естественна. А она так прелестна в своей простоте!»