Казаки

Сняв верхнюю одежду, осмотрел рану на груди. Копье ударило в грудину и, похоже, застряв между рёбер, не смогло проникнуть дальше. Едва Митяй вытащил окровавленную тряпку из пореза, оттуда брызнули сгустки крови и раздалось глухое сипение. Грудная клетка точно пробита, потому как кровью приходится отхаркиваться всё чаще. С таким ранением спасение одно — сделать так, чтобы воздух не подсасывался в лёгкие через рану. Пришлось, скрипя сердцем, отрезать узкую полоску от плёнки-серебрянки и забинтовать себе грудь. Дышать сразу стало легче, но как он потом отчитается перед кладовщиком Прохором за то, что общественную плёнку укоротил? Ладно, авось отбрехается как-нибудь. Положение-то у него безвыходное. Иначе не дойдёт до станицы и вся добыча пропадёт…

Беспокоила ещё рана на виске, но сам себе он зашить её не мог. Пришлось наощупь залепить её большим куском смолы и надеяться на помощь в станице.

Необходимо было спешить и побыстрее закругляться с привалом. Всю снарягу он нести не сможет. Надо отобрать самое необходимое, а остальное схоронить.

Вернется потом как-нибудь за спрятанным. Хорошо ещё то, что общественного снаряжения, за которое головой отвечаешь, почти нету.

Взяв в руки трофейный арбалет, Митяй поразился. Такое изящное оружие ему еще не встречалась. Красиво изогнутый лакированный приклад был выточен из какой-то незнакомой породы тёмного дерева. Ствол и направляющие отлиты из алюминиевого сплава. Дуга из кованной стали и мощный оптической прицел делали его грозным оружием, не уступающим по силе и меткости огнестрелу. Не удержавшись, взвёл тетиву и вложив стрелу, примерился к оптическому прицелу. Перекрестье прицела так приблизило верхушки лиственниц, что стало видно все мельчайшие сучки и загогулинки. Митяй в восторге покрутил головой. Представив как восхищенно будут станичные казаки разглядывать его приобретение, довольно рассмеялся. Такому арбалету цены нет!

Случайно взглянув на свою пленницу, увидел дрожащие губы и слезу катящуюся по замурзанной щеке. Всхлипнув, она вдруг расплакалась навзрыд. Женских слез Митяй, как и все казаки, не переносил. При виде плачущей бабы душа переворачивалась, и он готов был сделать всё что угодно, лишь бы это прекратилось.

— Ну ты чо разревалась-то? — в недоумении спросил он.

— В… туалет… вправду… хочу… — с трудом ворочая языком, выговорила сквозь слёзы девушка.

— Ну уж нет! Ты что меня совсем за дурака держишь? — разъярился Митяй.

Положение было щекотливым. Летом с пленными никто не церемонился: приспичило — гадь в штаны. А зимой совсем другое дело — в мокрых штанах на морозе долго не пробудешь. Да и не очень хотелось тащить обоссавшуюся девку на себе.

Решившись, Митяй шагнул к крысятнице и стал неловко расстёгивать ремень. Задрав парку, растерялся. Вместо нормального пояса на ней были высокие штаны на лямочках, уходящих куда-то на плечи. От белой нательной рубашки исходил тонкий цветочный аромат. Мельком взглянул в лицо девушке и поразился цвету её глаз.

Синие-синие, они пристально смотрели на него. В их глубине таилось что-то такое зовущее-непонятное, отчего Митяем неожиданно овладело острое желание.

Надо сказать всего два раза в жизни доводилось ему побаловаться с бабами. Первый раз дело было на Новый год. Тайком выпили они вместе со сверстниками грибной настойки и решили пойти всей гурьбой в землянку, где жила пленная мастеровая. По слухам она никому не отказывала за небольшое подношение. Тогда первый секс его совсем не впечатлил. Коренастая, пузатая женщина, с разваленными на обе стороны обвислыми грудями, равнодушно лежала, широко раскинув ноги. Срамная дырка, густо заросшая черным мехом, слегка вывернулась наружу и отблескивала влажным красным цветом в свете коптящего жирника. Во все глаза они пялились на эту манящую в своём бесстыдстве щель. Когда настал черёд Митяя, он неловко взгромоздился на бабу и почти сразу обильно кончил. Отчего-то стало неловко и стыдно. Пряча глаза, встал с низких нар, застегнул штаны и поспешно покинул землянку.

А этим летом вместе со всеми пошёл за ягодой. Вроде как случайно возле него постоянно тёрлась молодая Оксанка, вдова убитого в вылазке казака Захара Толстого. Когда голоса перекликающихся баб и парней чуток удалились, жарко обняла она его и, вроде как шутя, повалила на землю. А уж что она только не вытворяла с ним тогда в кустах! Облизала-обцеловала всего с ног до головы и все соки выжала. Вот только до слёз обидно стало, когда под конец сказала: «Ничего между нами не было. Забудь! Молод ты ещё и всё у тебя впереди…» Долго потом искал Митяй встречи с ней и на улице и на общем костровище, но только скользила она по нему безразличным взглядом и равнодушно отворачивалась.

А вот сейчас вдруг, от взгляда крысытницы, от запаха её тела и от вида ткани рубашки, белеющей из-под высокого пояса, нахлынуло острое желание обладать ею немедленно.

Митяй словно обезумел. Сунув руку под парку, нащупал лямки и, не разбираясь в застёжках, с треском рванул их. Потянул вниз толстые меховые штаны. Под ними оказались диковинные, плотно обтягивающие тело кальсоны. Девушка с неожиданной силой вдруг начала биться у него в руках и это придало ещё большую ярость. Не в силах больше сдерживаться, он выхватил нож и острым кончиком вспорол все тряпичные препятствия.

Перед ним чернел аккуратный треугольничек, только едва прикрывающий выдающийся вперед лобок и две половинки соблазнительной и желанной щелки. Он рывком перевернул её на живот и, согнув в пояснице, поставил перед собой. Обнаженные ягодицы идеальной округлой формы предстали перед ним. Его штаны, показалось, сами собой слетели до колен. От вздыбившейся разгорячённой Митяевой плоти шёл пар. С размаху он ткнул между ног девушки. Ничего не получилось. Разгоряченный он повторил попытку. Безуспешно! Тогда просунул руку спереди и пальцами нащупал влажное отверстие. Слегка раздвинув нежные губки, осторожно ввёл свой член.

Девушка слабо охнула и сильнее прогнулась в пояснице. Сладкая истома охватила Митяя и он, забыв про всё, предался блаженному движению бёдер.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Бурно извергнувшись семенем, Митяй еще некоторое время стоял, крепко сжимая девушку за бёдра и блаженно закрыв глаза. Только сейчас он стал понимать, почему взрослые казаки говорили, что нет ничего в жизни слаще хорошей бабы и отчего иногда из-за них сходились в смертельной схватке.

Странное ощущение испытывал он сейчас. Стало отчего-то жалко несчастную, искалеченную им пленницу. Захотелось погладить её по густым волосам, приголубить. Подчиняясь этому чувству он развязал ей руки и осторожно опустил на снег. Увидев как голая кожа бёдер мгновенно покрылась пупырышками от холода, спохватился и, скинув с себя куртку, пересадил девушку на неё.

Досадуя на себя, отошёл к костру, со злостью стал укладывать рюкзак. Вот ведь наваждение какое! Что-то совсем он расклеился! С поганой крысятницей обращается как с нормальным человеком. Хорошо, ещё что никто не видит. Только и без этого насмешек ему не избежать. Когда будет о вылазке отчитываться, как объяснить что баба столько ранений ему нанесла? Ржать будут станичники…

Искоса он следил за пленницей. Быстро сделав свои женские дела, она, низко склонив голову, тщетно пыталась соединить лоскутки трусов и кальсон. От этого зрелища ещё паскуднее стало на душе. Какого чёрта он, как безумец, начал на ней одежду ножом кромсать? Пришлось дать ей иголку с ниткой:

— Только ты, это самое… нитки экономь. Неизвестно, может ещё понадобятся.

Не поднимая глаз, девушка молча кивнула.

А Митяй призадумался. После того, что произошло между ними пару минут назад, дело совсем худо было. Бабу, которая в себе семя казака носит, нельзя даже пальцем трогать, не говоря уж о том, чтобы убить — такой закон! И никто этот закон нарушить не может. Получается, что сейчас, вместо куска мяса он, в самое голодное время, в станицу лишний рот притащит. Бросить её в лесу подыхать тот же самый закон не позволяет. Да и нельзя с пустыми руками возвращаться.