Каждый сам себе дурак

И теперь обратного пути, понятное дело, не было. Кстати, я старался не для себя, а для Латина, который и должен был осуществить экшн. Позже я передал бы ему деньги за страховняк. Родион с Дмитрием тоже были в небольшой доле. Таким образом, я помог бы каждому с его проблемами и умыл бы ручонки.

Является ли это предательством? Наверное, да. Но ведь подлость и продажность выдаются человеку от рождения. Это впитывается вместе с молоком матери. В конце концов Иуда тоже предал из-за любви, а остальные одиннадцать трусов врали, стелились и лицемерили.

А Ромка очень обрадовался, когда понял, что все на-конец-то закончится. И был благодарен. Мне — за идею, Латину — за экшн. Нас всех очень сблизило это мероприятие.

Латин с Романом теперь болтаются по клубешникам и отрываются по полной. «Голодная утка», «Тэксман», «Свалка» и «Пропаганда». Латин после общения с Романом даже стал употреблять несвойственные ему слова: «импрессионизм», «экспрессия», «реальный сюрр».

Я молчу. Ни слова лишнего. Ни гу-гу.

Они же запираются на кухне и долго там что-то обсуждают. Самоубийство исключается по условиям страховки. Я как выгодоприобретатель должен быть вообще не при делах. А Роман, конечно, трезв. Поначалу Латин надеялся на свои игрушки, но это тоже никак не катило. С игрушками будет теракт, а это уже статья.

Я объяснял Латину, что нам нужно какое-то времечко выждать, и что не можем мы так светиться быстро со страховняком. Его же смущали увеличивающиеся расходы:

— Да сколько можно ждать? Он теперь на мазню свою нелепую по полной тратится, к тому же каждый день по клубешникам, я что, миллионер? А сколько он выпивает ежедневно?

Они все так же устраивают посиделки на кухне. Латин валится достаточно быстро, а Роман сидит и долго смотрит за горизонт.

Если честно, меня все это порядком подзапарило. Когда же они уберутся отсюда? Пусть испарятся вместе, улетят, исчезнут. Ведь всякому терпению бывает предел.

Наконец в один примечательный денек они ушли да и не вернулись. Спустя несколько дней мне телефонирует Латин и сообщает, типа уезжает в Испанию на меся-цок. Как доберется — перезвонит. Я немного позавидовал насчет путешествия, понятно. Но все понял, ЧТО он имел в виду. Значит, операция с Гнидиным удалась. Пожелал Латину успеха, удачи и сказочного счастья в личной жизни. А что я ему еще мог сказать?

Если честно, я даже был рад. Так меня все достало.

Вот так умер Роман. Детали я, конечно, узнал несколько позже.

А пока… Что делать? «Будущего нет», это-то понятно. Но куда же кидаться мне? Я один. Никого нет. От Латина осталось немерено погремушек, которые ему, по сути, так и не пригодились. Теперь я могу делать все, что хочу. Например, сожрать кусок пластита или оторвать направленным взрывом себе голову. Главное — определиться, что происходит. Ошеломительное разложение мира или стремительный распад моего «Я»?

Зато Латин оставил мне еще и тачку. Теперь можно кататься сколько душа пожелает. Я накручиваю десятки километров дорог на спидометр. Я грустно смотрю за окно. За мокрым стеклом — бестолковые люди. За мокрым стеклом — бестолковый мир. За мокрым стеклом нет меня.

Меня останавливают славные защитники Конституции. Внешне вежливые и ласковые. Пересаживаюсь к ним в кар для беседы. Тема предъявы — якобы поддельная рукописная доверенность от Латина. Скажите, пожалуйста.

Чтобы прояснить, на что им расчитывать в материальном плане, первым делом они поинтересовались, где имею честь я быть трудоустроенным.

— Социально незащищенный.

— Какой?

— Ну, безработный.

И думаю мучительно, сколько отстегнуть легам. Латин оставил мне часть «квартирных» деньжат.

После моих слов они засмеялись. Но даже как-то уважительно смеялись, типа знают они все про меня. А я смотрел на них тупо так и вдруг почувствовал, что мог бы выместить свою ненависть прямо сейчас.

Вместо этого, вполне логичного шага я тоже засмеялся, присоединившись к легавым. А они, наоборот, заткнулись.

Может, засмущались? Обиделись? Я не стал их разочаровывать. Держите деньги. Пока.

Сматываюсь. Удираю через Рязанский проспект.

Наверное, действительно верно болтают, что все мираж. Бредешь мимо «миражных» зданий, бредешь мимо «миражных» особей. Добредаешь до упора в надежде на оазис, а его нет.

Пустыня. Конкретный мираж.

Все вокруг — декорация.

17

Теперь в бреду меня все чаще обступают те люди, которых я знал по Академии: Шопенгауэр, Дильтей, Кьеркегор… О чем-то рассказывают, что-то советуют, куда-то зовут.

Я даже читать больше не мог. Мой развинченный брэйн ничего не вкуривал даже по децелкам. Может быть, все же мое состояние связано с пребыванием в этом городе? Тогда, конечно, надо сматываться как можно скорее. Конечно, с большей радостью я поехал бы в Южную Америку, но, во-первых, мне нужно было разобраться со страховкой и деньгами, во-вторых, логичней было ехать к Латину в Испанию.

И тут приехала Альфа. Если помните, в Западном Городе у меня было две девки, Альфа и Бета. В миру они колготились, конечно, под другими нэймами. И если помните, когда я убирался оттуда, я заезжал к Бете и с ней в пух разругался. А к Альфе я даже и не заехал. Уехал и все.

И вот теперь приехала Альфа. Раньше я общался с Альфой реже, чем с Бетой, потому как предки уж очень тщательно бедолажку на пятилетний срок на универовский юридический факультет загрузили, и моя рожа, отвлекающая Альфу от эдикейшена, им отнюдь не импонировала.

Но все ложилось в логическую цепь: сначала я разобрался с Бетой, потом с Лали, а теперь приехала Альфа.

Приехала. Позвонила. Открываю. Все те же длинные черные волосы.

— Привет, — говорит она как можно радостнее. — Можно, надеюсь? К ВАМ? — это уже с сарказмом спрашивает. Типа того откажу, не обидится, вернее, обидится, но типа готова к такому раскладу.

А я так живенько подбежал дверь открывать, потому что уж точно не Альфу ждал, а Шопенгауэра, Дильтея и Кьеркегора.

— А, это всего лишь ты… Ну, заходи… — вот как я встретил одну из своих бывших девок. Промямлил, но быстро взял себя в руки.

Ладно, зашла. Чего уж теперь выкобениваться?

Уселась, насупилась. В квартире тепло.

— Чай будешь? — вяло спрашиваю я.

— Да, конечно, спасибо.

Добрая, вежливая, потому как типа ей надо. Хотя всегда, когда ты распахиваешь пасть, все уже знают, что ты скажешь.

Люди говорят одни и те же слова, им не нужно выдумывать другую лексику, им достаточно нескольких сотен привычных фраз и выражений, чтобы донести до вас свою тупость. Да и зачем, в сущности, больше? Главное — особо не высовываться. Того, кто пытается говорить больше, затыкают или в лучшем случае с ним не разговаривают. Никогда не следует умничать, другие могут решить, что вы слишком много на себя берете.