Каждый ублюдок достоин счастья

— Ну, здравствуй, сучка! — скалился я, глядя на тётку.

Улица имени доблестных недоумков-лейтенантов нашлась, дом я вспомнил. Точнее, вычислил. Он мне почему-то другим представлялся. Колонка водная помогла — он как раз напротив. Помню — каждый урод у окон дома останавливался и скрипел механизмом рычага. Текла вода, прохожий тянул губы к струе, утолял жажду. За день мимо окон проходила сотня ублюдков, желающих напиться. Кошмар.

Кстати, я тоже напился, прежде чем к тётке ткнуться.

— Кто это? — всматривалась она подслеповатыми глазами в меня.

И уже дрожала — не привыкла тётенька к нехорошим словам. Отступала по коридору и дрожала. Ой, то ли ещё будет!

— Дед Пихто, — мне веселее становилось, — собственной персоной.

— У меня здесь телефон стоит, — бормотала она нервными губами, — я сейчас позвоню куда надо…

Мне радостно тётку было видеть. Бля буду, радостно! Всё-таки первая родственница в поле зрения. Даже обнять её захотелось.

— Ты чего, Маргарита Петровна, не узнаёшь родственничка? Совсем припухла?

— Какого родственничка? — шептала тётка. — Ступай отсюда по добру…

— Ах ты, гадина! — хохотнул я. — Не признаёшь родную кровинушку?

Тётка ещё попялилась, отступила на пару шажков, а потом выдала свистящий горловой звук, неожиданно сложившийся в звуки моего имени:

— Кирилл!..

— Во, вернулась память! Молодчина!

Мы оказались на кухне. Кухонька производила приятное впечатление. Красивая газовая плита, светло-коричневый гарнитур, ласкающий глаз голубоватый кафель — когда я садился, таких милых кухонек ещё не делали. Только бельё её портило — сушилось на верёвке, растянутой через всю кухню.

— Хорошо живёшь, Петровна! — воскликнул, оглядываясь по сторонам.

Она упёрлась в табуретку и, бросив на неё мимолётный взгляд, села. Я пребывал в некоторой нерешительности. В принципе, мне мстить ей не за что. Я тут по другому поводу.

— Ну, что, женщина, будем говорить или молчать будем? — подмигнул ей.

— Кирилл, — хлопала она ресницами, — освободился что ли? Давно?

— Мне от тебя только одно надо, — присел я на свободную табуретку. — Узнать, где Галина. Если скажешь, я тебе ничего не сделаю. Если нет — пеняй на себя.

— Кирилл, солнышко, да что ж ты мне сделать хочешь?

Подожди, голубушка, ещё не придумал.

— Вопросы здесь задаю я. Итак, повторяю: где Галина?

— Кирилл, господи боже мой, разве ж я знаю, где Галька. Я почитай столько же, сколько тебя её не видела. Вы же нелюдимые, тётку не навещали, откуда я знать могу?

— Понятно, — поднялся я с табуретки.

Вот так вот, ссукабля… Хочешь с ними по-хорошему, а они…

Сорвал верёвку, скинул с неё бельё и стал связывать тётку. Она посопротивлялась, повыла, но потом, после того, как я заткнул ей рот полувысохшими трусами и немного побил, затихла.

Я достал пику и провёл лезвием по её лбу. Потекла кровь. Маргарита Петровна вздрогнула, натужилась, чтобы закричать, но издала лишь истеричное мычание, сопровождавшееся сонмом мелких слюнных брызг, не сдерживаемых кляпом.

Я смотрел на неё любовно. Подожди, подожди, радость моя. Сейчас кровь начнёт стекать в глаза, заливать их — знаешь, какое классное ощущение!

На табуретке ей не сиделось, тётка тряслась и норовила сползти на пол. Я ей не препятствовал.

— Ну что, — смотрел на неё сверху вниз, — поделишься со мной тайнами мадридского двора?

Тётка замычала. Я оттянул верёвку с её рта и вытащил кляп.

— Где Галька? — склонился над ней.

— Ка-ра-ул!!! — завопила тётка. — Люди добрые, убивают! На помощь!

— Ах, ты так! — возмутился я.

Пришлось врезать ей по бокам. Тётка захрипела, закашлялась. Я вернул кляп на место.

Ручейки крови преодолели препятствия бровей и устремились к глазам. Тётка заморгала, затряслась, завыла как-то особенно надрывно, полностью рухнула на пол и очень нехорошо задёргалась. Я взирал на неё с любопытством.

Неожиданно она затихла.

— Эй, ты чего? — вскочил с табуретки. — Не вздумай умирать!

Постучал ладонью по щекам. Подёргал за плечи. Вытащил кляп. Прислонился ухом ко рту, чтобы услышать дыхание. Дыхание присутствовало.

Фу ты, сознание потеряла. Ну ладно, это нормально. Лишь бы копыта не отбросила. Ладно, полежи чуток, отдохни, сил наберись. И памяти. А я пока по дому прошвырнусь.

Кроме кухни в доме оказалось ещё три комнаты. Это на первом этаже. Плюс две на втором — туда я тоже слазил. По моим детским воспоминаниям дом был значительно меньше. Каким это образом он вдруг разросся? Пристрой сделали? Или вообще перестроились заново? С улицы никаких пристроек я не заметил. Видимо, верной являлась вторая версия.

С чего это она вдруг так разжилась? Богатого мужа нашла?

Дом не походил на обиталище одинокой женщины. В шкафу висела мужская одежда: пиджаки, брюки, рубашки. Хорошая мебель, очень хорошая аппаратура. А где же муж, на работе? Дети, насколько я догадывался, с ней сейчас не жили. Ещё могла родить? Да вряд ли, какие уж ей роды. Климакс, наверно, пережила. А вот муженёк, похоже, новенький. Как бы он сейчас не заявился. Впрочем, это для него хуже, не для меня.

Включил телевизор — он у неё такой навороченный, с плоским экраном. «Тошиба». Хотя вроде бы сейчас у всех такие. Я же отстал от жизни.

Пощёлкал по каналам. Как телевизор ни включишь — сразу же блевать тянет. Сборище мудаков и моральных уродов. Насилуют сознание, насилуют. И каждый глубже норовит, по самые яйца. Не верится, что такая мразь может рождаться естественным путём. Наверно, на фабрике при правительстве выводят. Методом клонирования.

Может, спорт есть.

Спорт нашёл, но показывали биатлон. Я не поклонник биатлона. Бежать-стрелять — это не спорт, это глупость какая-то. Футбол бы лучше показали. Хотя какой сейчас футбол, зимой.

Выключил. Прошвырнулся по ящичкам, по шкафчикам. Ничего, ни копейки.

Что же ты, Маргарита Петровна? Такой домище отгрохала, так всё обставила, а живых денег дома нет. Может, на кухне посмотреть?

Тётка в себя не приходила. Я открыл все дверцы, заглянул во все банки. Тоже нет. Блин, ну должны же в доме быть хоть какие-то деньги! Не за ними, конечно, явился, но расходы ещё предстоят немалые, деньги понадобятся.

Вдруг, вижу: прямо на холодильнике лежит, на меня смотрит — кошелёк. Ну вот, блин, а я по закоулкам рыскаю. Ну-ка, посмотрим, что здесь.