Каждый за себя

Я снова села к компьютеру, решив на всякий случай поискать информацию о покупателях золотых изделий.

Конечно, доверять незнакомым людям нельзя, но дополнительные знания не помешают. И черт меня дернул залезть в свой почтовый ящик, ведь только позавчера я смотрела почту и ответила на все письма. Чего я в него сейчас полезла? Будто дьявол за руку тянул. А может, все тот же ангел продолжал нести свою вахту. Не знаю, как правильно.

А в ящике меня ждало письмо от Жанны. От той самой Жанны, которая вышла замуж за однокурсника Олега и уехала с ним в США. От той Жанны, которая вместе с мужем так звала нас в гости к себе, в Калифорнию, и к которой в результате Олег поехал вместе со своей Галочкой. Из письма я узнала, что Галочка Жанне ужасно не понравилась, и она вообще не понимает, как такое могло случиться, и какой Олег свинтус и подлец, и как он мог так поступить со мной да еще привезти вместо законной жены какую-то бабу. Но одно дело - узнать что-то из письма, и совсем другое - понять кое-что из того же текста. И вот что я поняла: Галочка оказалась вовсе не хуже меня, а может, и лучше, и Жанне и ее мужу, в сущности, абсолютно безразлично, с какой спутницей приехал Олег (в противном случае они не оформляли бы им приглашение). Олег бодр, весел и счастлив. Но мягкосердечная Жанна решила отписать мне, чтобы я не сочла ее совсем уж предательницей. Ее письмо - не акт дружеской поддержки, а проявление жалостливого сочувствия, как мы жалеем порой сирых и убогих, потому что им недоступны те же радости, что и нам. Ее жалость перелетела через океан и, утратив первоначальную розовость крыльев, обрушилась на меня в центре Европы грязной рваной тряпкой, которую уже приготовился выбросить и поэтому без малейших сожалений отдаешь бомжу, ищущему, чем бы прикрыться, чтобы не замерзнуть.

Мне стало тошно. Именно в этот момент я вдруг поняла, что вся моя красивая сытая жизнь осталась в прошлом безвозвратно, и нет смысла цепляться за воспоминания о ней. Этот кусок жизни я прожила окончательно, бесповоротно, и не нужно вытаскивать из старого нарядного ковра короткие разноцветные ниточки в надежде наковырять их побольше и соткать новый ковер. Новые ковры ткутся из новых нитей. А из старых ниток, воровато вытащенных из уже не принадлежащего тебе ковра, могут получиться только маленькие носочки, не налезающие ни на одну ногу и расползающиеся на части прямо в руках.

И я твердо решила избавиться от дорогого и ненужного мне шмотья. А может быть, и от украшений. Независимо от того, буду я платить за работу с шантажистом или нет. Шмотки и цацки - это вопрос моего прошлого, шантажист - вопрос моего будущего. И не надо путать одно с другим. Прошлое должно помогать будущему, только в этом его предназначение, больше ни для чего оно не нужно. Прошлое - это опыт, это уроки, которые ты извлекаешь и потом используешь, чтобы твое будущее стало более соответствующим твоим желаниям и потребностям. Но если из прошлого можно извлечь немного денег, чтобы подкрепить будущее, - тоже неплохо. Только не надо цепляться за прошлое. Оно никуда не потеряется, оно свою роль и так сыграет, если у тебя есть голова на плечах.

"Храни меня вдали от тьмы отчаяния, Во времена, когда силы мои на исходе, Зажги во мраке огонь, который сохранит меня…"

Даже если этот огонь - не пылающий костер очага, где меня ждут и мне рады, а всего лишь глупая бирюзовая занавеска для ванны.

***

Утром выспавшаяся и свежая, как утренняя роса, Мадам наткнулась на мое серое осунувшееся лицо и запавшие глаза и ахнула:

–  Ника! Вы заболели! Вы ужасно выглядите.

Тоже проявление большого ума, надо заметить. Разве можно говорить женщине, что она ужасно выглядит? Хотя, впрочем, наверное, можно, если она не подруга и не коллега по работе, а всего лишь прислуга. Знала бы она, что мой вид свидетельствует не о болезни, а о том, что я всю ночь и в буквальном, и в переносном смысле оплакивала свое прошлое и прощалась с ним. И с ним, и с несколькими квадратными метрами моей будущей квартиры. И если я выгляжу сегодня утром не совсем убитой, а всего лишь слегка подраненной, то лишь потому, что меня спасает бирюзовая с красными рыбками занавесочка для ванны. Так и стоит, родимая, у меня перед глазами, я видела ее в магазине "Бауланд" и никак забыть не могу.

Я сделала из нее парашютик, который не дает мне разбиться при падении с высоты моего прошлого благополучия.

–  Вам обязательно нужно съездить к врачу, - уговаривала меня Наталья.
– Болезнь надо ловить в самом начале и душить в зародыше.

Ну кто бы спорил. Теперь нужно улучить момент и позвонить Никотину. Хотя чего там конспирацию разводить? Я же сказала, что собираюсь ехать к знакомому врачу проверять внутричерепное давление, вот и позвоню доктору дяде Назару. Прямо сейчас и позвоню, чего тянуть? Я вытащила из кармана куртки маленькую визитную карточку, на которой не было никаких данных, кроме имени, фамилии и трех телефонов.

Дозвонилась я с первой же попытки.

–  Назар Захарович, доброе утро. Это Ника.

–  Утро доброе, Ника!, - Мне показалось, он обрадовался, услышав мой голос.

– Как дела? Надумала что-нибудь?

–  Хочу к вам подъехать, Назар Захарович. Это можно?

–  Можно, но необязательно. Могу и я к тебе подъехать. У меня третья пара, лекция, потом я свободен. Ты как, просто поговорить настроена или дело делать?

–  Дело будем делать.
– Я оглянулась на стоящую в метре от меня Наталью, разглядывающую себя в зеркале, и на всякий случай добавила:

–  Мне надо давление измерить, вторые сутки голова болит - просто спасу нет.

Никотин выдал короткую порцию дребезжания:

–  Маскируешься? Правильно. Дело у нас с тобой будет на Садовнической улице, так что давай встретимся в три часа на "Новокузнецкой". Сможешь?

–  Смогу, Назар Захарович. В три часа. Спасибо вам.

–  Да пока не на чем.

–  Мне что-нибудь нужно иметь с собой? Паспорт, деньги?

–  Пока ничего не нужно. Себя в целости довези, - усмехнулся он, - и на сегодня достаточно.

До двух часов я успела переделать всю полагающуюся на сегодняшний день домашнюю работу, которой было по сравнению с днем предыдущим не так много, поскольку уборку я сделала накануне и кошачье-собачье-аптечные вояжи тоже спроворила.

В два часа я начала собираться. Не удержалась от соблазна и надела хороший костюм, все-таки "в люди" выхожу, а не на рынок за картошкой. Пока надевала костюм - тихо порадовалась, что все пуговицы застегнулись без труда, стало быть, за минувший год я в весе не прибавила и не раздалась, хотя от стресса и переживаний я раньше всегда поправлялась. Но потом посмотрела на себя в зеркало и приуныла. Какой костюм от Шанель?

О чем вы говорите, дамочка? Такой костюм требует головы и лица, сиречь прически и макияжа, неплохо бы и аксессуаров добавить в виде туфель, сумочки и украшений.

Аксессуары были, но волосы и лицо все портили. Не подходили они к дорогой элегантной тряпочке, ну совсем не подходили!

И потом, в том месте, куда меня поведет Никотин, тоже не дураки сидят. Увидят фирменную одежку и сразу подумают, что с меня можно деньги тянуть немерено.

Нет уж, Кадырова, снимай-ка ты свой красивенький костюмчик и влезай в брюки, джемпер и турецкую куртку, купленную на ташкентском рынке. Шапка должна быть по Сеньке, сомбреро - по Хуану, а каждый сверчок гораздо успешнее справляется с вокалом, когда сидит на своем шестке, а не на чужом.

–  Наталья Сергеевна, вот обед для Алены, - я открыла холодильник и показала хозяйке кастрюльку и мисочку, - вот это - для Николая Григорьевича, вот в этой кастрюле - ваш овощной суп, разогреете в микроволновке, и салат, я его не заправляла, чтобы не мок.

Наталья рассеянно смотрела в мою сторону, но, по-моему, слышала не все, а понимала еще меньше.

–  К ужину я вернусь, - пообещала я.

–  Надеюсь, - бросила Мадам и удалилась в гостиную.

На "Новокузнецкую" я приехала минут за десять до назначенного времени, но Никотин уже ждал меня в условленном месте. Все тот же плащ, все та же "беломорина" в желтоватых пальцах, только глаза не веселые, как вчера вечером, а строгие.

–  А куда мы идем?
– спросила я, вышагивая рядом с ним.

–  Мы идем в частное детективное агентство, которое возглавляет мой ученик.

–  Вы с ним уже говорили о моем деле? Он согласен взяться за него?

–  Я ему звонил.

Что- то дядя Назар снова стал неразговорчивым, уж не случилось ли чего? Не буду больше приставать к нему с вопросами, чтобы не раздражался.

Остаток пути мы проделали молча. Садовническая улица показалась мне тихой и провинциальной, наверное, из-за трехэтажных домов и некоторой обшарпанности фасадов. Вход в таинственное агентство оказался сродни поиску сердца Кощея Бессмертного: войти в дверь, сказать заветное слово охраннику, пройти во внутренний двор, найти еще одну дверь, набрать код, подняться на второй этаж, набрать еще один код, сказать еще одно слово еще одному охраннику… В общем, головоломка. Пройти по коридору, найти еще одну дверь и набрать еще один код. Наконец мы вошли и сразу попали в объятия шумного рослого мужчины, демонстрировавшего бурную радость от нашего прихода. Такой прием меня насторожил. Пусть у меня не такой уж большой жизненный опыт, всего-то тридцать семь прожитых лет, но и его хватало на то, чтобы вспомнить: когда тебя с таким энтузиазмом встречают, тебе, скорее всего, уже заранее собрались отказать, а показным радушием маскируют принятое решение, дескать, мы тебя так любим, так любим, а если уж отказываем, так не потому, что плохо к тебе относимся, а потому, что дело не в нашей компетенции, или не по нашему профилю, или нам не по зубам.