Каждый за себя

Что - и? Переживет как-нибудь? Или выдаст такой приступ, от которого его не спасут самые лучшие врачи? И я останусь без работы… И ничего уже не смогу накопить.

–  Мне нужно подумать, дядя Назар.

–  Это само собой, - охотно согласился он.
– Деньги немалые, обязательно надо подумать как следует. Время у тебя есть пока до пятницы, это три полных дня, а потом, если правильно себя поведешь, он тебе еще парочку дней подкинет. Так что подумай, не торопись. Но и не тяни, ребятам для работы тоже время нужно, они тебе такой объем за один день не выполнят.

–  Дядя Назар, а вы сами тоже за деньги работаете?

–  - Я?
– Он равнодушно пожал плечами, будто мой вопрос не задел его и не обидел.
– Нет, мне хватает зарплаты, хотя она, конечно, до смешного маленькая. Но у меня запросы небольшие, я ведь почти старик, много ли мне надо? На работе в форме хожу, ее бесплатно выдают, а вне работы и в старой одежде сойдет, в мои годы модничать не пристало. В еде я неприхотлив, да и ем немного, не обжорствую. Машины у меня нет, так что ни на бензин, ни на ремонт не трачусь. Знаешь, детка, чем у человека меньше имущества, тем меньше денег ему нужно, чтобы прожить. Странный закон, да? А ведь правильный!

Имущество - оно прожорливое, ненасытное, оно на себя затрат требует. Купил большой дом - ремонтируй его, обставляй, содержи, котельная там какая-нибудь, бассейн, сад, охрана, садовники. А живешь в малогабаритной квартирке, так и денег на все это не тратишь. И потом, Ника, ты меня с молодыми операми не равняй, я один, жены у меня нет, зато сын есть, он хорошо зарабатывает и меня всем необходимым обеспечивает. Я имею в виду, тем, чего я на свою зарплату купить не могу. А у молодых оперов у самих дети, которых надо содержать, и жены, которые все требуют, требуют, требуют…

Он безнадежно махнул рукой и потянулся за очередной "беломориной".

–  Ладно, детка, иди домой, поздно уже. Пошли, провожу тебя до подъезда. Вот тебе мой телефон.
– Никотин протянул мне визитную карточку, которую достал откуда-то из-за пазухи, вероятно из кармана пиджака, который был, как я думаю, таким же старым, немодным и мятым, как и его плащ.
– Ты мне завтра обязательно позвони. Независимо от того, что ты надумаешь. Я должен знать, как у тебя дела.

–  Почему?

Вопрос был глупым, но мне было все равно. Названная Никотином сумма, с которой мне, по всей вероятности, предстояло расстаться, подавила все прочие эмоции и благоразумные порывы.

–  Потому что ты мне нравишься, - он улыбнулся.
– У тебя приятный голос, красивое лицо и замечательная фигура. И вообще я люблю блондинок. Твой телефон не спрашиваю, сама позвонишь, когда тебе будет удобно, чтобы никто не подслушивал.

Он вошел в подъезд вместе со мной, и, пока мы ждали лифта, я при нормальном освещении сумела наконец рассмотреть как следует своего нового знакомца. Н-да, на роль благородного отца семейства его не утвердили бы не только в Голливуде, но и на "Мосфильме". Некрасивенький, какой-то плюгавенький, все лицо в глубоких морщинах, на голове три волосины. Но глаза! Яркие, умные, цепкие, живые. Наверное, он украл эти глаза у своего сына. Это были глаза веселого и неунывающего сорокалетнего мужика, уже кое-что повидавшего в жизни и даже успевшего это осмыслить, мужика, сознающего свою неотразимость для женщин. Это были глаза мужчины, твердо верящего, что для него нет ничего невозможного. Это были глаза победителя.

***

К моему возвращению с вечернего "собакинга" дома образовался полный сбор, и Гомер вернулся со своего делового ужина, и Денис притопал. Окефиренный и отвороженный Главный Объект даже успел лечь спать.

–  Как ваша голова, Ника?
– заботливо спросила Наталья.

–  Спасибо, прошла. Все нормально, Наталья Сергеевна.

–  Может, все-таки таблетку какую-нибудь выпьете?

Ой, не могу, держите меня семеро! Она еще будет учить меня, медика с высшим образованием, как мне лечиться! Ученого, говорят, учить - только портить. Но до чего ж она, бедняжечка, боится, что я заболею… А что, если нахально спекульнуть этим ее опасением? Кто знает, может, мне завтра свободное время понадобится.

–  Вы завтра дома?
– спросила я как бы между прочим.

–  А что? Вам надо отлучиться?

–  Еще не знаю. Но если завтра голова опять меня замучает, то надо будет подъехать к знакомому доктору в поликлинику, пусть снимок черепа сделают - нет ли внутричерепного давления, чтобы я точно знала, какие препараты принимать.

–  Конечно, Ника, конечно, поезжайте. Со здоровьем шутить нельзя. Я завтра буду дома, так что можете рассчитывать.

Ну вот и славненько. Теперь остается только простерилизовать кухню после вечернего кормления, налить животным свежей воды на ночь, и можно запираться в своей комнате и начинать обдумывать предложение Никотина. Через сорок минут я приняла душ, надела халат и закрыла дверь в кабинет Адочки. Времени у меня не так уж много, до утра всего, и за это время я должна принять решение. Итак, что мы имеем? Четыре с половиной тысячи долларов, накопленные ценой всяческих лишений, фактически - ценой утраты женственности. Чем еще я располагаю? Одеждой из бутиков, а также несколькими цацками, которые в скупке примут по цене лома. Могу я расстаться с тряпками? Наверное, могу, все равно при том образе жизни, который я теперь веду, они мне не нужны.

Куда их надевать-то? Жарить отбивные в костюме за тысячу долларов? Или, может, поливать цветочки в летнем платьице от Кензо? К тому времени, когда я встану на ноги и снова смогу все это хоть куда-то носить (если такое время вообще настанет), эти милые тряпочки за бешеные бабки уже давно выйдут из моды. А с какой любовью я их выбирала! И Олег был рядом, терпеливо пережидал мои примерочные страдания и щедро доставал купюры из бумажника. Хорошее было время! Господи, как давно это было…

Я на цыпочках выкралась в длинный коридор, застроенный сплошным шкафом-купе, где мне отвели отдельную секцию. Неслышно отодвинула зеркальную дверцу, включила подсветку. Вот это черное длинное платье-стретч мы покупали, когда получили приглашение в ресторан на празднование дня рождения Олежкиного шефа. Олег тогда долго придирался и говорил, что я должна быть на этом сборище самая красивая и он не позволит мне выглядеть абы как. А вот этот костюмчик я покупала одна: Олег выдал мне перед Новым годом некую сумму и сказал, чтобы я сама выбрала себе подарок.

А в этой юбке я ему почему-то особенно нравилась… Неужели у меня рука поднимется продать вещи, с которыми связано столько воспоминаний? Ведь у меня не осталось от жизни с Олегом ничего, кроме тряпок и украшений, ни дома, ни мебели, ни книг, которые мы вместе читали, ни телевизора, который мы вместе смотрели.

Я выключила свет и пошуршала тапочками назад, к себе. Включила компьютер, вышла в Интернет. Вот на что в Семье денег не пожалели, так это на компьютеры: их было целых три. Одним безраздельно обладала Алена, никого к нему не подпуская и ревностно оберегая свои смешные девичьи секреты, вторым владел Денис на паях с Мадам, а третий стоял у Адочки. То есть этим компьютером могла пользоваться я, что я и делала примерно раз в неделю - проверяла почту, писала письма друзьям, а если по ночам вдруг охватывала тягучая тоска, липкая и отвратительная, похожая на протухшую тянучку, то развлекалась какой-нибудь незатейливой игрой.

Я поискала и нашла несколько сайтов о комиссионной продаже и покупке элитной одежды. Посмотрела на цены и усмехнулась. За мои тряпки я смогу получить четверть цены, и то если повезет. Отправила на все сайты сообщения с предложением и полезла за коробочкой с украшениями. Руки дрожали, как будто я эти украшения воровала, а не доставала собственное имущество. Вот это кольцо Олег подарил мне на свадьбу, браслет - его подарок на мой день рождения, серьги - три года назад к 8 Марта. А вот это колечко, совсем маленькое, тоненькое, подарили мои родители на восемнадцатилетие… Сколько за все это можно выручить? Если по цене лома, то долларов триста, вряд ли больше. Смешно! Ну, за камни в кольце и серьгах - еще триста. И почему я так не любила камни и всегда просила, чтобы украшения были только из золота? Олег хотел, чтобы цацки были не простенькими, и поскольку я упиралась насчет камней, он заказывал мне украшения у ювелиров, которые делали эксклюзивные вещи и брали огромные деньги за работу. Вот в этом витом браслете, например, работа стоит почти столько же, сколько материал, а продать я его смогу за копейки, в скупке работа не оценивается, учитывается только чистый вес изделия. Каналов же, по которым можно продать украшение именно как изделие, за полную цену, и при этом твердо знать, что меня не обманули, у меня нет.

В дверь истошно замолотил пушистыми лапками Патрик, я открыла и впустила его. Он тут же по-хозяйски запрыгнул на диван, добрался до подушки и вопросительно-укоризненно посмотрел на меня: дескать, чего ты колобродишь, приличные люди уже третий сон смотрят давно, давай и ты укладывайся, а то мне спать негде. Патрик был строг, но доверчив. Для него главное - уснуть у меня на голове, на подушке, а потом может происходить все, что угодно, его это не сильно волнует. Я сжалилась над котом и прилегла, не снимая халат. Он тут же устроился на привычном месте, в верхней части подушки, опираясь теплым бочком на мое темечко, и тихонько заурчал. Минут через десять урчание стихло, я подождала еще немного и осторожно сползла с постели. Кот даже не шелохнулся. Не думаю, что он не слышал, как я встаю, кошки спят неглубоко и чутко и полностью контролируют ситуацию на подведомственной территории, просто Патрику было все равно, вот он и не реагировал. Во всем должен быть порядок, поздно вечером Ника должна лечь и пустить кота на подушку, так заведено, и менять ритуал никому не позволено. А потом можно делать что угодно.