Кажется, мне пора…
Шрифт:
– Смешные стихи? – задал он, с любопытством, вопрос.
– Нет, стихи серьёзные. – нахмурив брови, пояснила я.
– Стало ещё больше непонятно и захотелось на это посмотреть. – развеселился Мир.
Он перевернулся на бок в мою сторону, вытянул руку, уперев голову в плечо и подарил мне свой светлый взгляд.
– Вообще-то, ты не только посмотришь, но и будешь участвовать. – я стала водить пальцем по его скуле.
– Я? – удивился он, подставляя под мои пальцы щеки и нос.
– Да, так что можешь уже выбирать, что будешь читать или, если есть любимые стихи, то пришло время для них!
– Ты, разве, не хочешь провести время с подругой? – спросил он, поправляя
– Я и проведу его с подругой. И с тобой! Планирую использовать отведенное мне время по-максимуму и удвоить кайф от компании! И двойных объятий! И двойного смеха! – восторженно произнесла я.
Мир широко улыбнулся этому заявлению. Его даже не смутила вылетевшая из меня фраза.
Первой реакцией тех, кому я рассказала о своем диагнозе – было отрицание. А потом скорбь и слезы. А этот парень больше отреагировал как я, когда ещё говорила с врачами. Может, позже к Миру придет понимание, как ко мне вчера в прихожей после того, как я выпроводила его вечером, и я хотела бы быть рядом, чтобы поддержать и сказать ему правильные слова.
– Может, сходим пообедать куда-нибудь? – предложил он.
– Неужели я дождалась, наконец-то, второго свидания? – вытянула я с возмущенной интонацией.
– Ну ты же так настаивала! А я, кажется, не умею отказывать милым Единорожкам. – он театрально развёл руки.
– Мы очень коварные сказочные персонажи, как ты уже заметил. – хихикнула я.
Москва в сентябре невероятно красивая, с непередаваемой палитрой уходящего лета и подступающей осени. Деревья, будто градиентом, залиты несколькими оттенками сразу и под ногами уже начинает шуршать листва. Витрины магазинов меняют антураж, летние веранды заполняются людьми в уютных пледах. А ещё, это моё любимое время в столице, потому что можно натянуть на себя множество разноплановых вещей, как капуста, и выглядеть стильно. Я надела пыльную розовую юбку из пышного фатина и майку белого цвета, поверх которой натянула тёплый черный свитшот со спущенным плечом и принтом дурного вида совы, держащей в крыльях розовую чашку с кофе. Достала старые высокие черные конверсы с белыми носами и любимую маленькую белую сумочку, которую когда-то расписала в стихах перманентным маркером, как раз в один из таких понедельников.
Сене никогда не нравилось, когда я так одеваюсь. Мы даже несколько раз ругались из-за этого, потому что он искренне верит, что живя в столице нужно выглядеть солиднее и строже. Никогда не понимала его взглядов, но и видеть кислое лицо жениха, выходя гулять, мне тоже не нравилось, и я практически запрятала все свои любимые несуразные вещи на дальние полки шкафов, изредка вынимая их для редких встреч с подругами или коллегами.
Мир шёл рядом, широко улыбаясь и держа меня за руку. Периодами поддерживал, когда я запрыгивала на бордюры и с удовольствием снимал меня с них для того, чтобы лишний раз обнять и поцеловать. Его явно не смущал и даже восхитил мой чудоковатый вид, поэтому всю дорогу мой весёлый наряд подкрашивало довольное и счастливое моё лицо, обрамленное тёмными распущенными длинными кудрями.
После кафе, мы прошли с ним неспеша пару бульваров пешком и, перехватив у метро Сежку, дошли до нашего любимого места в городе – на площадь Петровских Ворот.
Парень подошёл к Высоцкому и раскинул в стороны руки, устремив взгляд в небо, куда смотрел памятник.
Сежка тут же включила камеру на телефоне и сделала несколько кадров парня с хрустящими звуками серийного затвора.
– Вы родственники что ли? – хохотнула она.
– Почему? – поинтересовался Мир и тоже полез за телефоном.
А я встала на то же место, где только что стоял он и повторила своё любимое
приветствие, ровно как сделал парень до меня.– Теперь понял почему. – улыбнулся он.
Сквозь круглый небольшой амфитеатр уже повалила знатная толпа людей, спешащих домой с работы и появлялись редкие туристы, которые просили их сфотографировать и снять на видео рядом с музыкантом. Мы присели на закруглённую ступень и наслаждались видом, людьми, звуками, памятником, который словно открыт для целого мира, и вкусным фисташковым мороженым.
– Ну что, готовы, зайцы? – громогласно задала вопрос Сежка и стала копаться в своей огромной сумке.
Она выгрузила три пачки детских белых колготок и штатив для телефона, чтобы впервые, наконец-то, заснять то, что мы собрались вытворять. До сегодняшнего дня, много лет, я просила её этого не делать, а просто развлекаться, как в старые добрые времена. Но теперь я сказочная единорожка, и надо подтверждать свой ник в сети, чтобы не разочаровать аудиторию.
Мир смотрел с удивлением на детские колготки и кажется, не сообразил, зачем они нам.
– Суть вот в чем, – начала объяснять я. – Один читает стих и тот, кто слушает не должен улыбаться или смеяться. Если засмеешься – тебе балл. Если засмеялся тот, кто читает – тому два балла. Кто больше всех набрал баллов, тот проиграл.
– Разве под серьезные стихи можно засмеяться? – поинтересовался Мир. – И колготки зачем?
– Я – первая! – сказала Сежка, хитро подмигнула ему, надела на голову колготки, расправив концы, как уши у зайца и парень громко расхохотался.
– Один бал тебе, спортсмен! – серьезно заявила она, встав возле Высоцкого, и парень ещё раз хихикнул.
– Ещё балл! – подтвердила я и поправила уши.
Мир смотрел на меня блестящими глазами, не моргая, и честно пытался не заржать, но у него ничего не вышло.
– Салага! – махнула рукой подруга и начала красиво и громогласно читать первый стих, привлекая внимание прохожих.
Сежка, в брюках с отглаженными стрелками и в изящных ботильонах, в белой рубашке, открывающей декольте с нежным ожерельем из серебряных геометрических форм на прозрачных лесках и в ярко-бирюзовом расстегнутом джемпере, смотрелась в колготках на голове нелепее всего, поэтому мы продули во время всех её выходов, хохотали до коликов и стекали со ступеней, задыхаясь от смеха, пока она с интонацией читала наизусть прекрасные стихи Бродского. Я читала современных авторов и даже одним вызвала у подруги слёзы.
Проходящие мимо люди шугались, крутили у виска, останавливались, чтобы посмотреть, послушать или записать и даже, может быть, выложить в сеть наше творческое безобразие, но мне впервые было абсолютно безразлично на их реакцию. Я больше не умирала со стыда, потому что собираюсь умереть по-настоящему и мне, вдруг, стало совершенно не стыдно привлекать излишнее внимание.
Нам с Миром даже пошли задорные уши, потому что мой вид вполне их дополнял, а парню, к белому худи, они добавили только шарма. Он отлично влился в нашу игру, активно снимал на камеру, делал отметки и отправлял в истории наши эпичные выступления и фотографии.
Когда он вышел первый раз читать стих, мы с подругой не засмеялись и сидели с каменными лицами, как настоящие профессионалы. Он в моменте, кажется, даже смутился, но выкрутился и спел песню Высоцкого про белого кролика, искажая голос на две роли.
Кстати, очень неплохо спел.
Не помню, как давно последний раз так много и громко смеялась. А ещё, кажется, соскучилась по большой компании друзей и с удовольствием бы собрала всех где-нибудь.