Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии

С точно таким же предложением Гумилев ранее обращался и к Георгию Иванову, который, в отличие от Б. П. Сильверсана, от участия в "пятерке Гумилева" отказался. "…Когда арестовали Таганцева, — писал Г. В. Иванов, — и пошли слухи, что раскрыт большой заговор, я Гумилева спросил: не та ли это организация, к которой он имел касательство? Он улыбнулся:

— Почем же я знаю? Я только винтик в большом механизме. Мое дело держать мое колесико. Больше мне ничего не известно.

— Но если вдруг это твое начальство арестовано, ведь могут схватить и тебя.

— Невозможно, — покачал он головой. — Мое имя знают только два человека, которым я верю, как самому себе" [121] .

Ясно, что Гумилев имел в виду В. Н. Таганцева и В. Г. Шведова (Ю. П. Герман, напоминаем, был убит 30 мая, и слухи об этом ходили в Петрограде). Но вот зачем вдруг ему понадобилось в конце июля 1921 года "заполнять пробелы в пятерках" — мы можем только догадываться.

121

Иванов Г. В. О свитском поезде Троцкого, расстреле Гумилева и корзинке с прокламациями. С. 387. Этот разговор мог происходить только в июле 1921 г., т. к арест Таганцева состоялся уже после отъезда Гумилева из Петрограда в Крым.

Возможно, весь гумилевский аполитизм и нарочитая "публичность" его последних июльских недель были игрой, скрывающей конспиративную работу, вступившую в какую-то новую фазу, связанную с "пропагандой в Красной Армии".

Виделся ли Гумилев с В. Г. Шведовым, который все это время также оставался на свободе и был убит при аресте на конспиративной квартире в Петрограде в тот же самый день, 3 августа, когда был выписан ордер на арест поэта?

Или Гумилев получил некую информацию, побудившую его к возобновлению работы с "пятерками", по каким-то иным, так и оставшимися неизвестными каналам? [122]

Все эти вопросы остаются без ответа.

По-видимому, Гумилев был абсолютно уверен, что В. Н. Таганцев его не выдаст. Даже когда в Петербурге уже открыто заговорили о том, что Таганцев "сдает", и Гумилева прямо предупреждали об опасности и предлагали бежать, он не поверил этому: "Благодарю вас, но бежать мне незачем" [123] . И, как это ни странно в контексте всего, что было выше сказано о роли В. Н. Таганцева в судьбе арестованных участников "профессорской группы" ПБО, возможно, Гумилев в Таганцеве и неошибался!

122

В этом смысле обращает на себя внимание мелькнувший среди собеседников поэта в его последние петроградские недели глава эстонской миссии в России Г. А. Орг. Поэт виделся с ним 11 июля 1921 г. на квартире В. И. Немировича-Данченко в присутствии М. А. Кузмина (см.: Намирович-Данченко В. И. Рыцарь на час. С. 231; Кузмин М. А. Дневник 1921 г. (продолжение) // Минувшее. Исторический альманах. 13. М. — СПб., 1993. С. 467), но кроме того, что на этой встрече обсуждалось сотрудничество поэта с ревельским издательством "Библиофил", оба упомянутых источника ничего не сообщают. Однако в дневнике М. А. Кузмина за 5 августа 1921 г. имеется запись: "Скучно. Гум, действительно, арестован. Не в связи ли с Оргом?" (Кузмин М. А. Дневник 1921 г.// Минувшее. Исторический альманах. 13. С. 474). Г. А. Орг отбыл в Эстонию накануне ареста Гумилева.

123

См. в воспоминаниях О. А. Гильдебрандт-Арбениной: "Юра говорил мне, что слыхал от Сторицына, что тот говорил, что хотят арестовать Гумилева. Юра подошел к нему на улице и сказал: "Николай Степанович, я слыхал, что за вами следят. Вам лучше скрыться". Он поблагодарил Юру и пожал ему руку". Гильдебрандт-Арбенина О. Н. Гумилев // Гильдебрандт-Арбенина О. Н. Девочка, катящая серсо… С. 146). Упоминаются: Юрий Иванович Юркун (1895–1938), художник и писатель, гражданский муж Арбениной, и Петр Ильич Сторицын (настоящая фамилия Коган, 1894–1941), поэт и журналист, сотрудник газеты "Жизнь искусства", по определению Арбениной, "сплетник". См. также: Иванов Г. В. О Гумилеве / Иванов Г. В. Сочинения. В 3 т. М., 1994. Т. 3. С. 555.

Как явствует из следственного заключения, "дело гр. Гумилева Николая Степановича <…> возникло на основании показаний Таганцева от 6.8.1921 г." [124] . В этот день, 6 августа 1921 года, Владимир Николаевич Таганцев действительно дал показания против Гумилева: "Гражданин Гумилев утверждал курьеру финской контрразведки Герману, что он, Гумилев, связан с группой интеллигентов…" и т. д., — и копия протокола, на который ссылается заключение, действительно приложена к "Делу № 214224" [125] .

124

Цит. по: Лукницкая В. К. Николай Гумилев. С. 293.

125

См. там же. С. 284–285.

Но тогда получается, что В. Н. Таганцев начал "сдавать" Гумилева уже после того, как Николай Степанович был арестован!

Ордер на арест поэта был выписан 3 августа 1921года, однако в нем был указан адрес прописки, т. е. квартиры на Преображенской улице, 5/7. Прибыв по этому адресу, чекисты застали квартиру пустой и должны были потратить какое-то время на установление местонахождения Гумилева. Сам же арест состоялся глубокой ночью с 3 на 4 августа. Гумилев был арестован в своей комнате в Доме Искусств, препровожден в здание ПетроЧК на Гороховой улице, а затем — в камеру № 77 Петроградского дома предварительного заключения на Шпалерной, 25. Эта камера и стала его последним петроградским адресом.

То есть в тот момент, когда В. Н. Таганцев начал говорить о связях Гумилева с ПБО, поэт уже три дня находился под арестом!Но тогда остается неясным, на основании чего же был произведен сам арест!Документы, мотивирующие действия анонимных сотрудников ПетроЧК (подписей на бланке ордера № 1071 нет) в материалах "Дела Гумилева", дошедших до наших дней, отсутствуют.

Но они были!

9 февраля 1968 года П. Н. Лукницкий, хлопотавший (безуспешно) о реабилитации Гумилева, имел встречу с заместителем Генерального прокурора М. П. Малеевым, о чем оставил краткую записку. В ходе беседы Лукницкий задал вопрос, не упоминаются ли в материалах "Дела № 214224" имена В. А. Павлова или С. А. Колбасьева "в числе тех, кто писал заявления на Н<иколая> С<тепановича>", и получил совершенно неожиданный ответ:

— Есть два заявления. Но имена — другие.

"Я не счел удобным спрашивать", — пишет Лукницкий [126] .

По-видимому после этого разговора два листа с доносами, ставшими основанием для решения об аресте поэта, были из "Дела" просто изъяты…

И имена настоящихпредателей Гумилева заслонила фигура несчастного Таганцева.

А между тем история с привлечением Гумилева к делу ПБО развивалась, как сейчас понятно, следующим образом.

126

См.: Лукницкая В. К. Николай Гумилев. С. 265–266.

Сведения о том, что великий поэт входит в число заговорщиков из "профессорской группы" ПБО, Я. С. Агранов получил не от В. Н. Таганцева, а из каких-то иных источников, вероятно, в самом конце июля — начале августа 1921 года. По крайней мере, уже 2 августа чекисты начали "отрабатывать" адреса и связи поэта [127] . Затем, в ночь с 3 на 4 августа, поэт был арестован и доставлен на Гороховую, а затем — на Шпалерную. В течение двух дней — 4 и 5 августа — шли обыски в квартире на Преображенской и в Доме Искусств, где были устроены засады [128] , а параллельно — шла некая, не отраженная в имеющихся на настоящий момент в материалах "Дела № 214224", "работа" как с новым фигурантом, так и, очевидно, с двумя "секретными сотрудниками", стараниями которых данный фигурант и был уличен в контрреволюционной деятельности. И лишь 6 августа Агранов выложил всю добытую информацию Таганцеву, уличив его в нарушении взятого им обязательства "не утаивать ничего".Возможности для этого у него были самые широкие — вплоть до угрозы пытать жену и детей Таганцева прямо у него на глазах (по Петрограду ходили и такие слухи). По-видимому Владимир Николаевич был прижат к стенке — и начал давать показания, которые и стали основанием для дошедшего до нас варианта "Дела Гумилева".

127

См. докладные записки агентов Матвеева и Мотовилова (?): Лукницкая В. К. Николай Гумилев. С. 275.

128

В засаду в Доме Искусств попал 5 августа 1921 г. М. Л. Лозинский. Его продержали на Гороховой, 2, двое суток и выпустили утром 8-го. См.: Оношкович-Яцына А. И. Дневник 1919–1927 //Минувшее. Исторический альманах. 13. М.: СПб., 1993. С. 413–414.

Бог ему судья!

В отличие от В. Н. Таганцева, Гумилев в ходе всех допросов просто не назвал никаких реальных имен, кроме имен покойного Ю. П. Германа, самого Таганцева (с протоколом допроса которого, несомненно, был ознакомлен) и находящегося вне пределов досягаемости Б. Н. Башкирова-Верина. Даже Шведов (о судьбе которого Гумилев мог не знать) упоминается им только под псевдонимом (Вячеславский), настоящую же фамилию Гумилев явно "отводит", как незнакомую. На допросе 18 августа, говоря о тех, кого он обещал возглавить в случае восстания в Петрограде, Гумилев упомянул "кучку прохожих" и анонимных "бывших офицеров" [129] . На допросе 20-го он особо уточнил, что, говоря с Вячеславским "о группе лиц, могущих принять участие в восстании, имел в виду не кого-нибудь определенного, а просто человек десять встречных знакомых, из числа бывших офицеров, способных в свою очередь соорганизовать и повести за собой добровольцев <…> Фамилий лиц я назвать не могу; потому что не имел в виду никого в отдельности, а просто думал встретить в нужный момент подходящих по убеждению мужественных и решительных людей" [130] . И, наконец, на последнем, предсмертном допросе 23 августа 1921 года, когда, возможно, ему было предложено, говоря словами B. C. Высоцкого, "или-или", Гумилев заявил: "Никаких фамилий, могущих принести какую-нибудь пользу организации Таганцева путем установления между ними связей, я не знаю и потому назвать не могу" [131] .

129

Цит. по: Лукницкая В. К. Николай Гумилев. С. 290.

130

Цит. по: Лукницкая В. К. Николай Гумилев. С. 290–291.

131

Цит. по: Лукницкая В. К. Николай Гумилев. С. 291.

Поэтому-то о его деятельности в качестве "руководителя пятерки" (или — "восьмерки", по утверждению Одоевцевой), если таковая имела место, мы и не можем сказать ничего определенно достоверного. Ни в "Деле Гумилева", ни в расстрельном заключении ни о чем подобном речи нет. Г. В. Иванов писал, что после ареста поэта некоторые его знакомые, которых он считал (впрочем, не имея о том никаких конкретных сведений) участниками "гумилевской пятерки", "были очень напуганы". "Но испуг их был напрасным, — заключает Иванов. — Никто из них не был арестован, все благополучно здравствуют: имена их были известны только ему одному…" [132] .

132

Иванов Г. В. О свитском поезде Троцкого, расстреле Гумилева и корзинке с прокламациями. С. 387.